Актуальные проблемы уголовного права, криминологии и уголовно-исполнительного права. Выпуск 7
Шрифт:
Выяснение юридической природы «пробелов» в «уголовном праве «невозможно без соотнесения «пробельности» с «полнотой» («неполнотой») правового регулирования».
«Полнота правового регулирования» характеризуется как внешней, так и внутренней стороной. Внешняя сторона полноты правового регулирования связана с кругом социальных явлений, попадающих в орбиту права, т. е. со сферой его действия; она определяется требованиями правовой политики государства. В этом смысле «полнота» может быть признана достаточной, если «право» охватывает собой все социальные явления, которые, исходя из интересов общества и государства, нуждаются в правовом регулировании и, опираясь на возможности «права», поддаются ему; при этом не возникает негативных последствий, превосходящих преимущества регулирования. Внутренняя сторона полноты правового регулирования характеризуется объемом уже имеющегося правового материала и обусловливается потребностями самого «права». «Полнота» такого рода
Выделение указанных двух сторон полноты правового регулирования предполагает выражение простой, но весьма важной мысли: при формировании «права» следует руководствоваться в равной мере как соображениями социальной обусловленности, так и собственными закономерностями становления и функционирования «правовой системы».
Остановлюсь последовательно на внешней и внутренней сторонах полноты уголовно-правового регулирования.
Внешняя – главная – сторона полноты уголовно-правового регулирования связана, прежде всего, с кругом деяний, признаваемых законом «преступными», т. е. с тем, что принято называть «криминализацией». «Криминализация» относится к сфере уголовной политики государства и, следовательно имеет прямое отношение и первостепенное значение для законотворчества в данной отрасли права.
«Преступление», как известно, характеризуется органическим единством материального и формального признаков – общественной опасности и противоправности. В этом единстве материальный признак первичен, т. к. общественная опасность деяния не зависит ни от законодателя, ни от правоприменителя, ни от граждан, к которым адресуется закон, тогда как «противоправность» устанавливается самим законодателем. Именно «общественная опасность деяния», будучи познана на основе социально-ценностной ориентации, выступает как важнейший (хотя и не единственный) законодательный мотив признания деяния преступным.
В действительности, однако, единство обоих признаков не является неразрывным и каждый из них в известной мере самостоятелен. «Относительная самостоятельность общественной опасности» заключается в неполном совмещении ее с уголовной противоправностью: «общественно опасное деяние» может быть не признано «преступным» ввиду недооценки законодателем общественной опасности, упущений, нерасторопности, либо сознательно – с целью ведения борьбы с деянием иными, не уголовно-правовыми мерами, из-за организационной, технической или иной необеспеченности правового воздействия, недостаточной зрелости правосознания населения и др. «Относительная самостоятельность противоправности» состоит в том, что, во-первых, юридическое значение общественная опасность получает не иначе как через «противоправность», объявленную законом, во-вторых, деяние может оказаться «противоправным», не будучи общественно опасным (ввиду ошибочной законодательной переоценки общественной опасности, несвоевременности реагирования на изменяющиеся социальные условия и т. д.). Расхождения между «общественной опасностью» и «противоправностью» – основной источник совершенствования уголовного законодательства, прежде всего с точки зрения его полноты. Существование «общественно опасных деяний», не наделенных признаком «противоправности», побуждает обсудить вопрос об отнесении их к «преступным»; наличие же «преступных деяний», лишенных «общественной опасности» (либо утративших этот признак), вызывает необходимость исключить уголовную ответственность за их совершение.
Непризнание «преступными» посягательств, «имеющих общественно опасный характер» и нуждающихся в уголовно-правовом регулировании, наносит серьезный ущерб, приводит к безнаказанности лиц, их совершивших, порождает угрозу распространения подобных деяний, подрывает авторитет власти и закона.
По моему убеждению, сегодня как «пробел» можно рассматривать отсутствие в УК РФ нормы, предусматривающей ответственность за склонение к самоубийству на религиозной почве или в отношении несовершеннолетних. Ответственность за подстрекательство к самоубийству или содействие ему установлена в уголовном законодательстве Австрии, Испании, Италии, Канады, Швейцарии, Франции, Республики Беларусь [118] . Полагаю, что позиция, согласно которой непризнание в уголовном законе преступным какого-либо деяния не образует «пробела», т. к. в этом случае соответствующее явление лежит вне сферы уголовно-правового регулирования, не отвечает материальному пониманию «преступления» как «общественно опасного деяния», требующего признания его преступным в силу внутренних свойств. В этом, собственно, и заключается важный источник совершенствования уголовного законодательства. Такой пробел может существовать изначально (если законодатель, например, недооценил некоторые общественно опасные проявления на момент принятия нового УК РФ) или появиться позже в связи с развитием общественных отношений.
118
Законопроект о дополнении УК РФ ст. 110.1, предусматривающей ответственность за склонение к самоубийству, был внесен в ГД РФ в июне 2016 г.
Теперь обратимся к внутренней стороне полноты уголовно-правового регулирования, т. е. к «достроенности» «уголовного права», необходимой для его нормального функционирования. Здесь возможны два варианта «внутренних» пробелов: неполнота и неконкретизированность.
«Неполнота» – это, образно говоря, пробелы «по горизонтали», «неконкретизированность» – «по вертикали». Понятие первой разновидности «внутреннего» пробела весьма точно выразил С. В. Курылев, писавший: «…Под «пробелом» в законе следует понимать отсутствие в законе указания о юридических последствиях случая, который согласно закону имеет юридическое значение» [119] . Закон сказал «а», но не сказал «б». Есть пробелы подобного рода и в действующем уголовном законе. Например, определив в п. «а» ч. 1 ст. 58 УК РФ «колонию-поселение» как место отбывания лишения свободы лицами, осужденными за совершение умышленных преступлений «небольшой и средней тяжести», ранее не отбывавшими лишение свободы, закон умолчал о месте отбывания лишения свободы этой же категории осужденных, если они ранее отбывали лишение свободы, но при отсутствии рецидива преступлений. Данный пробел был восполнен лишь в 2014 г. Постановлением Пленума ВС РФ от 29 мая 2014 г. № 9 «О практике назначения и изменения судами видов исправительных учреждений» [120] , в п. 3 которого разъясняется, что в случае осуждения к лишению свободы за умышленные преступления небольшой и (или) средней тяжести, либо за «тяжкое преступление» лица мужского пола, ранее отбывавшего лишение свободы, при отсутствии рецидива преступлений отбывание наказания назначается в исправительной колонии общего режима. Очевидно, что это положение носит нормативный характер, и упоминание об этой категории лиц должно содержаться в п. «б» ч. 1 ст. 58 УК РФ.
119
Курылев С. В. Основы теории доказывания в советском правосудии. Минск, 1969. С. 69.
120
Бюллетень ВС РФ. 2014. № 7.
Неконкретизированность нормативных предписаний – наиболее типичное проявление «неполноты правового регулирования», недостаточная его «глубина» – создается вследствие чрезмерной обобщенности имеющихся правовых велений, оставляющих неурегулированными юридически существенные элементы действительности. Природа данного явления либо вообще не исследуется, либо также, как и в «общей теории права», оно отграничивается от «пробела» на том основании, что закон «охватывает» подобные сложные вопросы, но недостаточно точно их решает [121] .
121
Болдырев Е. В., Иванов В. Н. Особенности форм воздействия судебной практики по уголовным делам на правоприменительную деятельность и совершенствование законодательства // Судебная практика в советской правовой системе. М., 1975. С. 246.
Например, во многих нормах, предусматривающих ответственность за экологические преступления, сконструированных по типу «материальных», в качестве одного из возможных последствий называется «вред здоровью человека». Само это понятие оценочным не является. Оно раскрывается в Постановлении Правительства РФ от 17 августа 2007 г. № 522 «Об утверждении Правил определения степени тяжести вреда, причиненного здоровью человека» [122] . Вместе с тем в диспозициях этих норм законодатель не уточнил, о какой степени тяжести вреда здоровью идет речь. Такое законодательное решение не может не вызывать вопросы, т. к. УК РФ дифференцирует ответственность за причинение вреда здоровью в зависимости от степени его тяжести. В п. 2 Постановления Пленума ВС РФ от 18 октября 2012 г. № 21 «О применении судами законодательства об ответственности за нарушения в области охраны окружающей среды и природопользования» разъясняется, что под «причинением вреда» в этом случае следует иметь в виду причинение вреда любой степени тяжести (Выд. авт.) здоровью одного или нескольких лиц [123] .
122
Постановление Правительства РФ от 17 августа 2007 г. № 522 «Об утверждении Правил определения степени тяжести вреда, причиненного здоровью человека» // СЗ РФ. 2007. № 35. Ст. 4308.
123
Постановление Пленума ВС РФ от 18 октября 2012 г. № 21 «О применении судами законодательства об ответственности за нарушения в области охраны окружающей среды и природопользования» // Бюллетень ВС РФ. 2012. № 12.
Конец ознакомительного фрагмента.