Аквариум
Шрифт:
7
Холодная вода. Нет. Не холодная. Ледяная. Текла по моей голове, спине, груди.
Я медленно приходил в себя. Ощущения были, словно с дикого похмелья. Основательно подзабытые, но от этого не менее отвратительные. Голова просто раскалывается от боли, в ушах — шум, все тело ноет и мелко трясется. Не хватает только запаха перегара.
Сверху снова полилась вода. Много, от души. Стало получше, получилось разлепить тяжелые веки и приоткрыть глаза.
Мокрый пол, покрытый белой керамической плиткой. Больше ничего не видно, так как голову пока поднять
— Еще полить? — раздался мужской голос.
— Хватит пока. — ответил другой, тоже мужской, хриплый, властный. — Табуретку ему подставь, а то так и будет болтаться, как говно в проруби.
Вокруг послышалась какая-то возня, потом меня грубо потянули за ремень, так что суставы вывернутых рук взорвались острой болью, а потом сильно толкнули в грудь. Я упал задницей на твердую поверхность, оказавшись в сидячем положении. Поставил затекшие ноги на пол, оперся спиной и головой обо что-то холодное и железное. Ой, как хорошо! Еще бы руки опустить…
Снова разлепил глаза. Небольшое квадратное помещение с низким потолком. На полу — плитка, на стенах тоже, метра на два, выше — белая масляная краска. Ее же покрыт потолок, с которого свисают длинные лампы дневного света. Вдоль стен стоят больничные каталки. Слева открытая дверь, за которой видно уходящий вдаль широкий коридор. Явственный запах больницы. Бля, я что в морге?
Передо мной стояли люди в зеленых камуфляжных штанах и таких же майках. Много. Человек восемь. Смотрят нехорошо, даже враждебно. В основном — мужики, хотя есть и две девушки. Одна — высокая блондинка с короткой стрижкой, лет тридцати, ничего так; вторая… О! Вторую я уже видел!
Отдельные куски воспоминаний, перемешанные в мозгах, — стадион, баобабы, Косяки, долгий яростный бой, наконец собрались в единый пазл, и я вспомнил, что произошло, и кто эти люди.
Они убили Леху.
— Здорово, клоуны, — прохрипел я засохшими губами.
Один из них, молодой, невысокий, но здоровый как бычок, молча сделал шаг вперед и всадил мне подошвой берца в центр груди. Спина больно ударилась обо что-то круглое, отозвавшееся металлическим гудением, дыхание перехватило, я зашелся в лающем кашле. Не любят они, видимо, когда им правду-матку в лицо говорят…
Бычок явно хотел повторить предыдущую процедуру, но мужик, стоявший чуть позади остальных, громко сказал:
— Хорош, Кирюх! Успеешь еще. Стул мне лучше принеси.
Тот послушно метнулся куда-то за дверь, а ко мне, сильно хромая, подошел высокий смуглый чувак чуть старше меня. Ага! Видимо, местный Борода. Вождь, кормилец и защитник. Волчара тот еще, сразу чувствуется. Хоть и подбитый. Штаны на бедре темнеют от крови, сочащейся из раны, правая рука на перевязи. На ней и выше, на плече, сквозь бинты тоже проступает красное. Хреново ему явно, но держится. Сильный. Да это же по ходу мой снайпер их кустов во дворе! Не добил значит я его. Потому что, если бы Леший с ним воевал, он бы сейчас тут не стоял. Вот тебе и вождь! В сторонке, в кустах ныкался, пока мы его людей, как в тире расстреливали. Хотя наш то, тоже хорош… На рожон никогда не лезет, все больше за спинами командует.
Он тяжело опустился на услужливо подставленный стул, посмотрел на меня долгим, презрительным взглядом, наконец, спросил:
— Ты кто?
— Я — Егор. — совершенно правдиво ответил я. — Попить дайте.
— Да мне по херу, как тебя зовут. Ты откуда взялся? Со стадиона?
— Нет. С пивзавода.
Он скривился, посмотрел на бычка, который тут же подскочил ко мне и с видимым удовольствием долбанул здоровенным кулачищем по челюсти. Долбанул от души. И без того саднящий затылок ударился все об тоже круглое сзади, загудевшее на этот раз еще громче, во рту что-то негромко хрустнуло, и он наполнился кровью и осколками зуба. Больно, блин…
— Ты че, сука, думаешь, мы с тобой тут шутки шутим? — прошипел предводитель военных. — Еще раз какую-нибудь херню ответишь, пальцы отрезать начнем. Последний раз, ты откуда?
Я сплюнул кровь и острые осколки на чистый кафельный пол. Хотели бы убить — давно бы убили. Значит что-то надо от меня. Придется потерпеть… Страха не было совсем. Было только неприятное ожидание дальнейшей боли и какой-то нездоровый интерес, сколько я смогу продержаться?
— Попить дайте. — повторил я, напрягшись в ожидании следующего удара.
Хорошо, что не в лицо. Хотя под колено носком берца тоже очень больно. Настолько больно, что я, не выдержав, заорал благим матом, стуча другой ногой по полу. Пришел в себя. Поднял тяжелый взгляд на бычка:
— Как тебя там? Кирюха? — спросил я тихо. — Попал ты Кирюха. Конкретно. Молись теперь, чтоб я живым до тебя не добрался.
Я теперь тоже был настоящим волчарой, и бедный Кирюха наконец-то это заметил. Он побледнел, как-то растерянно посмотрел на главного, заговорил:
— Ренат, давай вальнем его нафиг, а? Чего с ним разговаривать? Эти падлы полкоманды вчера положили, пусть отвечает теперь!
— Ответит, не ссы. — сказал Ренат, который, как и полагается лидеру, был хорошим психологом, так как явно понял, что просто так меня не расколоть. Не факт, что и отрезание пальцев поможет. У меня к ним тоже большой счет имелся. За Лешего. И вообще, безумие событий, произошедших за последние дни, одним махом подняло меня на какой-то еще более высокий уровень выживания. Я даже удивился, ощущая в себе такие внутренние силы, которых не мог достичь за целый год тренировок в Сарае. Как будто, Леха, погибнув, передал мне в наследство все то, чему не успел научить. Или это остатки вчерашнего глюка про распахнутую дверь в голове? Чудеса, конечно. Но к чудесам я привык уже давно…
— Попить ему дай. — сказал главный Кирюхе.
Тот не шелохнулся. Стоял, насупившись, демонстративно сложив руки на груди. Вдруг та самая, темноволосая, за которой я гнался по крышам гаражей, резко выступила вперед, подняла с пола двухлитровую пластиковую бутылку, видимо, ту из которой меня недавно поливали, приводя в чувство, и подошла ко мне. Глядя прямо в глаза без ненависти, а с каким-то непонятным вызовом, она за подбородок подняла мне голову и начала вливать в рот восхитительно холодную и сладкую воду. Я жадно глотал, не в силах отвести взгляд от ее серых глубоких глаз. Потом поперхнулся, закашлялся.