Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

Коллектив авторов

происходит от большой требовательности к жизни; отто­

го, что, я думаю, то, чего нельзя разложить, и не разло­

жится, а только очистится. Совсем не считаю себя пес­

симистом.

Не знаю, когда удастся зайти к Вам, не могу обещать,

что скоро, но, очевидно, наша встреча была не послед­

ней.

Всего Вам лучшего.

Ваш Ал. Блок.

Прошло несколько месяцев. Был, кажется, март.

Я стоял в очереди

в Доме ученых, в достопамятном «се­

ледочном» коридоре с окнами на унылый фонтан. В тем­

ных дверях показался Александр Александрович. Он ко­

го-то торопливо искал. Был в длинном пальто и в малень­

ком, натянутом до ушей картузике. Он увидел меня,

приветливо улыбнулся, подошел и заговорил:

— Ищу жену. Сейчас иду наверх. Там заседание о

золотом займе за границей. Хочу послушать. Это очень

интересно.

Я спросил: «Ну, что же, теперь — лучше?»

Он подумал и, снова улыбаясь, пристально глядя мне

в глаза, ответил очень решительно:

— Лучше.

Мы расстались. Я посмотрел ему вслед. Он опять то­

ропливо пошел по коридору, на ходу (холодно, как мне

показалось) поздоровался с Виктором Шкловским и ис­

чез. Больше я его не видел.

Август 1923

2

ИЗ ОЧЕРКА «ИЗ СЕМЕЙНЫХ ВОСПОМИНАНИЙ»

При первой встрече с Блоком всех поражала непо­

движность его лица. Это отмечено многими мемуаристами.

Лицо без мимики. Лицо, предназначенное не для живо­

писи и не для графики, а только для ваяния. «Медаль­

ный» профиль Блока.

105

Он держался всегда очень прямо, никогда не горбился.

Добавьте к этому спокойную медлительность движений

(он не жестикулировал ни при чтении стихов, ни в раз­

говоре), молчаливость, негромкий, ровный, надтреснутый

голос и холодноватый взгляд больших светлых глаз из-

под темных, чуть приспущенных век.

Таким он бывал во все времена своей жизни: и в

самой первой юности, и в поздней молодости, и незадол­

го до смерти. Но именно только «бывал»: это была завеса

или, точнее, забрало.

Блок внутренне находился в непрерывном движении.

Как поэт и как человек, он рос медленно, но безостано­

вочно. Он все время менялся. И когда сейчас я стараюсь

воссоздать его в памяти, я вижу не один, а много после­

довательных его образов, между собой несхожих, и не

знаю, который из них считать основным, каноническим.

Было в нем, впрочем, и кое-что, так сказать, постоян­

ное, не зависевшее от возраста. Таков был его

смех,

очень громкий, ребячливый и заразительный. Но он

раздавался редко и только в очень тесном кругу.

Такова же была его улыбка. Она несла другую, более

ответственную функцию, чем смех. Особенность блоков-

ской улыбки заключалась в том, что она преображала его

коренным образом. Лицо, обычно довольно длинное и уз­

кое, тускловатое по расцветке, словно подернутое пеплом,

становилось короче и шире, пестрее и ярче. Глаза свет­

лели еще более, вокруг них ложились какие-то новые,

глубокие, очень теплые тени и сверкал почти негритян­

ской белизной ровный ряд крепких зубов. Улыбка, как и

смех, была очень наивная, ласковая и чистая. Видя ее, я

всегда вспоминал слова Льва Толстого о том, что прекрас­

ным можно назвать только такое лицо, которое от улыб­

ки хорошеет. <...>

Теперь мне до очевидности ясно, что он был патоло­

гически застенчив. Это была тоже постоянная его черта,

не побежденная до смерти и причинявшая ему, вероятно,

много огорчений. Но она давала о себе знать только

в быту и мгновенно преодолевалась, как только он всту­

пал в исполнение каких-нибудь художественных обязан­

ностей, будь то декламация чужих произведений, игра

на сцене или чтение своих стихов. Так было у него и в

детстве, когда он нескрываемо боялся людей, когда из-за

этого даже хождение в гимназию было для него на пер­

вых порах мучительно и когда тем не менее дома, на

106

елке, нарядившись в костюм Пьеро, он без всякого стес­

нения показывал гостям фокусы и читал французские

стихи *. <...>

Передо мной возникает другой его образ, отделенный

от первого целым десятилетием.

Это было в 1907 или в 1908 году. Он был уже широко

известен как поэт. Когда говорили о «декадентах», не­

пременно упоминали и его, но не на первом месте, а

большей частью на третьем: Бальмонт, Брюсов, Блок.

Славы еще не было, всеобщего признания тоже пока не

было: в широких читательских и писательских кругах

была именно только известность, немного скандальная

известность слишком дерзкого новатора. Почетное поло­

жение было завоевано к этому времени Блоком лишь в

очень узком поэтическом кружке.

Помню такую сцену: отец читает нам с сестрой сти­