Александр I = старец Фёдор Кузьмич?
Шрифт:
Отъезд совершился при совершенно исключительных обстоятельствах: Александр отправился один, без свиты, из Каменноостровского дворца. В четыре с четвертью пополуночи коляска, запряженная тройкой, остановилась у монастырских ворот Невской лавры. Александр в фуражке, шинели и сюртуке без шпаги поспешно вышел из коляски, приложился к кресту, был окроплен святой водой, благословлен митрополитом Серафимом и, приказав запереть за собою ворота, направился в соборную церковь. Войдя в собор, Александр остановился перед ракою Александра Невского, и началось молебствие.
Длинный ряд монахов, встретивших императора у входа в лавру, господствовавшая вокруг темнота и ярко освещенная рака, видневшаяся вдали в растворенные соборные двери,
Этот ряд мрачных впечатлений настолько повлиял на Александра, что он, отъезжая за заставу, привстал в коляске и долго, обернувшись назад, смотрел на город, как бы прощаясь с ним.
На этот раз по дороге не было никаких смотров, парадов и маневров. 13 сентября Александр прибыл в Таганрог. Виллие пишет в дневнике: «Здесь кончается первая часть путешествия».
Дом, в котором поселился Александр, был каменный, одноэтажный, с подвальным этажом для помещения прислуги. Половина императрицы состояла из восьми небольших комнат, из коих две предназначались для двух фрейлин. В середине дома был расположен большой сквозной зал, служивший столовой и приемной. На половине императрицы, в особой комнате, помещалась походная церковь. С другой стороны приемной залы находились две комнаты государя: одна, довольно просторная, предназначавшаяся для кабинета, служила вместе с тем и спальней; другая, полукруглая и очень небольшая, в которой государь одевался, была туалетной или уборной, с окном, выходившим во двор. При этих двух комнатах был коридор, свет в который проходил из туалетной; он предназначался для дежурного камердинера, гардеробная же находилась в подвальном этаже.
При доме были обширный двор и небольшой сад с плодовыми деревьями, несколько запущенный, но к приезду государя приведенный в возможный порядок. Меблировка всего дома была самая простая. Александр так писал Аракчееву о своем пребывании в Таганроге: «Благодаря Бога, я достиг до моего назначения, любезный Алексей Андреевич, весьма благополучно и, могу сказать, даже весьма приятно, ибо погода и дорога были весьма хороши. В Чугуеве я налюбовался успехом в построениях. О фронтовой части не могу ничего сказать, ибо кроме развода и пешего смотра поселенных и пеших эскадронов и кантонистов я ничего не видел… Здесь мое помещение мне довольно нравится. Воздух прекрасный, вид на море, жилье довольно хорошее; впрочем, надеюсь, что сам увидишь».
В ответ на свое радостное и довольное письмо Александр получил от Аракчеева очень тревожное известие личного характера, именно об убийстве его домоправительницы Настасьи Минкиной. Аракчеев потерял голову и очень встревожил Александра. Он видел в этом деле гораздо больше, чем простое убийство. В письме к Аракчееву по этому поводу он так пишет, между прочим: «Объяви губернатору мою волю, чтобы старался дойтить всеми мерами, не было ли каких тайных направлений или подущений».
Затеялась длинная переписка, а тем временем Александр уже предпринял новое путешествие по югу России; на первый раз оно продолжалось недолго – с 11 до 15 октября; собрался было отправиться в Уральск и в Астрахань, но отложил намерение.
Но 20 октября, по приглашению новороссийского генерал-губернатора графа М.С.Воронцова, Александр решил отправиться в Крым; маршрут был рассчитан на семнадцать дней. Накануне отъезда произошел следующий любопытный случай: государь занимался за письменным столом, как вдруг над городом пронеслась туча и наступила такая темнота, что Александр позвонил и приказал камердинеру Анисимову подать свечи. Вскоре затем прояснилось, и показалось солнце. Тогда Анисимов снова вошел и хотел вынести свечи. На вопрос государя «зачем» он отвечал, что «на Руси считается худой приметой – сидеть при свечах днем: могут подумать, что лежит покойник». Государь отвечал: «Ты прав, и я так думаю – унеси свечи». Этот случай врезался в память императора, и вскоре Александр припомнил его.
Во время путешествия по Крыму Александр был очень неосторожен, много ездил верхом по дурным дорогам, в Балаклаве ел какую-то жирную рыбу, наконец, поехал в Георгиевский монастырь верхом в одном мундире. Хотя днем было тепло, к вечеру подул северо-восточный ветер и погода резко изменилась. Очевидно, что здесь именно Александр простудился и получил тяжкую болезнь, сведшую его в могилу. Это было 27 октября 1825 года. Александр вернулся только в восемь часов вечера, отказался от обеда, ожидавшего его с четырех часов, чем очень удивил всех, а ограничился одним чаем.
28 числа Александр осматривал в Севастополе укрепления, флот, морской госпиталь и казармы; после этого был у него большой обед, и в нем самом никто не заметил никакой перемены.
29 октября Александр осматривал укрепления северной стороны, а оттуда отправился в Бахчисарай. Здесь уже государь приказал Тарасову приготовить из рису «то самое питье, какое он пил во время рожи на юге». Тарасов исполнил это и сообщил об этом Виллие, добавив, что у государя расстроился желудок. «Впрочем, – говорит Тарасов в своих записках, – он ни мне, ни Виллие не жаловался на какое-либо расстройство в своем здоровье, но кушал в этот день один перловый свой суп и котлету».
Однако объезд продолжался, государь проехался еще верхом в Чуфут-Кале, посетил на обратном пути Успенский монастырь; он казался здоровым и был весел. 1 ноября он выехал в Евпаторию и посетил там церкви, мечети, синагоги, казармы и карантины. 2 ноября ночевал в Перекопе, где осматривал госпиталь.
На следующий день в селении Знаменском была осмотрена артиллерийская бригада, был посещен лазарет, здесь император пробовал пищу, остался доволен ею и особенно много съел овсяного супа. Повар получил в награду двадцать пять рублей ассигнациями. В этот же день на пути Александр был поражен случаем с фельдъегерем Масковым, привезшим ему депеши: ямщик, везший фельдъегеря, помчался обратно с ним так неосторожно, что на повороте, недалеко отъехав от императора, наскочил на кочку, а Масков от толчка был выброшен из экипажа и, ударившись головой о землю, тут же скончался. Тарасов вспоминает в своих записках, что когда он доложил Александру о причине смерти Маскова, то император встал с места и в слезах сказал: «Какое несчастие! Очень жаль этого человека». Потом, оборотясь к столу, позвонил в колокольчик, а я вышел. При этом я не мог не заметить в государе необыкновенного выражения в чертах его лица, хорошо изученного мною в продолжение многих лет, оно представляло что-то тревожное и вместе болезненное, выражающее чувство лихорадочного озноба».
По дороге, в Орехове, Александру пришлось разбирать самому дело о ссоре между екатеринославским гражданским губернатором и архиепископом Феофаном, кончившейся дракой. Когда в Мариуполе 4 ноября Александр потребовал к себе вечером Виллие, то последний нашел его в полном развитии лихорадочного сильного пароксизма.
Тарасов пишет, что «Виллие был крайне встревожен положением государя, он казался потерявшим свое практическое присутствие духа и, наконец, решился дать государю стакан крепкого пунша с ромом, уложил его в постель и покрыл сколько можно теплее. Это усилило только беспокойство императора, и он немного заснул только к утру. Виллие предлагал остаться в Мариуполе, но государь не согласился на это, ибо от Мариуполя до Таганрога только девяносто верст, и его величество спешил для свидания с императрицей, ожидавшей его прибытия в назначенное время, т. е. 5 ноября. Так было назначено по маршруту. 5 ноября, после сильного пароксизма, поутру, государь чувствовал утомление и слабость. Часу в десятом утра в закрытой коляске с медвежьей полостью, в теплой шинели, отправился из Мариуполя».