Александр I
Шрифт:
Только так и можно объяснить невероятную плотность майских событий. В ночь с 20-го на 21-е пылкий южанин прибыл в Северную столицу, а 27-го он был уже представлен Александру I. [275]
Как ровно год назад в случае с Фотием, государь троекратно подошел под «осязательно-совершительное рукоблагословение» — и потекла усладительная беседа, в направлении, противоположном тому, какое в прошлом июне предложил (и впоследствии еще не раз предложит, и предложение будет с благодарностью принято) отец Фотий. Не о Тартаре, червии и змие, но об изобилии плодов земных, о временех мирных, о приближении сроков и о священной радости всемирного покоя, всех ожидающей вскоре. Причем, как позже будет вспоминать отец Феодосии, государь «сам де имел многие мысли, в моем слове к Его Величеству помещенные (особливо о воззвании разделенные христианские исповедания ко святому
275
В отличие от о. Фотия, о. Феодосия не пришлось долго уговаривать. Во-первых, потому что был он куда добродушнее и мягче, во-вторых, не смел забыть, что «пред лицем Царского Величества… трепещет всякий подвластный ему человек и теряется даже некоторое время во всех своих чувствах» (там же).
Бестужев-Рюмин и Муравьев-Апостол планируют во время Бобруйского смотра арестовать Александра, выступить на Москву и поднять восстание в Санкт-Петербурге.
Директория план не поддерживает.
Александр I в Бобруйск не приезжает.
Казалось, Голицын мог вздохнуть с облегчением: часть территории, бездумно подаренной им аракчеевцам в мае-июне 22-го года, была возвращена. Но очень скоро обо всем (не от Аракчеева ли?) узнал митрополит Серафим; он встревожился; 23 июня пригласил отца Феодосия к себе и во время недолгой беседы попытался уговорить ограничиться обращением «к православной церкве великороссийских раскольников». Если бы за этим предложением не просматривались чисто политические мотивы, можно было бы сказать, что митрополит абсолютно прав. Конечно, он не был прозорливцем и не мог предугадать будущность отца Феодосия, который чем дальше, тем с большим трудом станет удерживать свои мысли в рамках церковного приличия; начнет проповедовать новое, не нуждающееся в литургии, самопричащение «иерусалимским хлебом»; введет особо впечатлительного слушателя, рясофорного монаха Мисаила в экстатическое состояние, так что тот снимет со стены икону и потребует от перепуганного Феодосия клятвы, «что непременно-де ты будешь Папою». Но не нужно было обладать особым провидческим даром, чтобы понять: в митрополичьих покоях сидит и сверкает глазами добросердечный и полубезумный проектант, готовый лично обеспечить просвещение «всего остатка народов» и сближение их «в первое Святое Христово единомыслие и совершенное единство». Прямо сейчас, скоропостижно, в благословенное царствование императора Александра I…
Нетрудно догадаться, что совету митрополита отец Феодосии не внял.
Впрочем, серьезных «ответных действий» противная сторона предпринять пока не могла — ибо государь «по обычаю своему выехал посещать Империю»; на это Голицын и рассчитывал. У него было время подготовиться к бою и закрепить первоначальный успех.
Для начала князь подтянул к Дворцовой набережной передовые отряды южан.
В сентябре прибыл архиепископ Кишиневский и Хотинский Димитрий; вместе с ним приехал иеромонах Паисий, «муж ангельского, младенческого, незлобивого нрава». Затем появились издавна знакомые отцу Феодосию отцы архимандриты — Георгий из Каменец-Подольского (впоследствии епископ Полтавский) и кишиневец отец Ириней, «муж достохвальный и весьма благодвижный» (будущий епископ Пензенский и Саратовский). А 14 октября на помощь новому Юнгу-Штиллингу, отцу Феодосию, явился лично вызванный Голицыным отец Феодор Лисевич, заштатный священник Свято-Троицкой церкви, что в местечке Томашполь Ямпольского уезда Подольской губернии.
Спустя два месяца, 18 декабря, Голицын предъявит отца Феодора государю — чтобы усилить впечатление, произведенное «старшим по званию» отцом Феодосием. (По принципу сугубый министр — сугубое действие.) Государь впечатлится; попросит усердно помогать Левицкому «молитвою о всеобщем спасении мира».
Об этом можно было бы и не просить: 19 октября, преисполненные «дивным строением Промысла Божия», убежденные, что «время суда Божия весьма приближилось, что знамения пророческие и апокалипсические исполнились и ныне явственно исполняются», отцы Феодосии и Феодор уже совершили некий сакральный акт самопереименования, — вполне в духе народной малороссийской религиозности. На время предстоявшей им великой работы «о всеобщем спасении мира» они приняли тайные имена: Лисевич — Григория, в память святителя Григория, Омирийского чудотворца; Левицкий — Феодора. Сделано это было не только в знак, что «сия служба и дело не есть дело нас убогих и немощных… но собственно Божественныя Десницы», но и как бы ради соблюдения «судебных формальностей».
«ХОТЬ ПЛЮНУТЬ ДА БЕЖАТЬ…»
Как раз в эти годы в моду вошли разговоры о гидростроительстве, о дамбах, об осушении морей — и о мести природы за покушение на ее властные полномочия. Чуть позже, в конце 1824-го и в начале 1825-го, случатся два страшных наводнения — в Петербурге и в Нидерландах. Оба наведут ужас на окрестных жителей, принесут смерть и разрушение; философы и сочинители срифмуют их с пророчествами о последних временах. Гёте сочинит одну из самых мрачных сцен второй части «Фауста». Ту, где в порыве преобразовательного безумия Доктор приказывает Мефистофелю осушить берег залива — и обрекает на гибель блаженно-счастливую чету стариков, Филемона и Бавкиду. [276]
276
Чтобы понять весь ужас происходящего в этой сцене, нужно помнить: в греческом мифе именно Филемон и Бавкида, в награду за то, что — в отличие от односельчан — впустили в свою хижину переодетого Зевса, избегают затопления. Мало того, они достигают счастливого долголетия и вместо смерти превращаются в вечнозеленые деревья…
И тогда же ссыльный Пушкин напишет «Сцену из Фауста», где скучающий мыслитель будет прогуливаться с Мефистофелем вдоль кромки моря и просто так, ни за чем, от скуки, велит потопить флотилию…
Оглядываясь назад из нашей исторической дали, и мы видим пустынный песчаный берег и маленького коронованного человечка, на которого несется огромная волна. Остановиться, оглянуться — значит погибнуть; бежать — значит потерять пространство, отвоеванное у стихии мировой истории.
Он — бежал.
Вставной сюжет. МАРШРУТЫ ПУТЕШЕСТВИИ ПО РОССИИ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА АЛЕКСАНДРА I ПАВЛОВИЧА ЗА 1819–1825 ГОДЫ
(Выписки из камер-фурьерского журнала с некоторыми пояснениями.)
26 июня отъезд в Марьино, имение гр. С. В. Строгановой, в 11 ч. утра, причем ночлег был на станции «Померанье» Новгородской губ., 27 приезд в Грузине. 29 возвращение из Грузина в 7 ч. 15 м. вечера, 23 июля отъезд в Архангельск и Финляндию (на 42 дня) в 7 ч. 20 м. утра.
Примечание. В то самое время, как царь вкушал картошку в простой финской избе и отказывался есть ананасы по причине их несообразности с окружающей обстановкой, граф Аракчеев обдумывал формулы личного письма к «батюшке» о расправе над бунтовщиками из Чугуевского военного поселения. Расправе — несообразной со степенью вины военнопоселенцев. 275 человек приговорены были к лишению живота; приговор смягчен: 52 человека пропущены сквозь строй из тысячи шпицрутенов 12 раз. 25 человек после наказания умерли.
В конце концов Аракчеев отправил два письма. В одном, официальном, говорилось: «С призыванием на помощь Всемогущего Бога, я видел с одной стороны, что нужна решимость и скорое действие, а с другой — слыша их злобу единственно на меня, как христианин останавливался в собственном действии, полагая, что оное… признаться может мщением за покушение на мою жизнь». В другом, личном, обращенном «уже не к Государю, а к Александру Павловичу», скорбно извещал: «…Несколько преступников, самых злых, после наказания, законами определенного, умерли, и я от всего оного начинаю уставать…»
Получив донесения, государь на словах одобрил действия любимца: «Благодарю тебя искренно от чистого сердца за все твои труды». На деле же — решил на обратном пути сделать крюк и лично посетить поселения: вдруг и впрямь в них не все благополучно?
2 сентября возвращение из Финляндии в начале 2 часа пополуночи, 6 отъезд в Варшаву через Новгород, 13 октября возвращение из Варшавы в 2 ч. 5 м. дня.
4 марта отъезд в Грузино, 5 возвращение из Грузина в 12 ч. ночи, 26 июня отъезд в Грузино в 10 ч. 55 м. утра, 29 возвращение из Грузина в 4 ч. 30 м. дня, 8 июля отъезд в 5 ч. 30 м. утра в следующие города: