Александр Керенский. Демократ во главе России

Стронгин Варлен Львович

Их совместная деятельность на некоторое время была прервана неординарными событиями в тылу, где росло влияние большевиков. Писатель в эмиграции с 1921 года Николай Николаевич Брежко-Брежковский – автор романов о событиях революционных лет – «Белые и красные», «Царские бриллианты», «Дикая дивизия», утверждал, и не без оснований, что «Совет рабочих и крестьянских депутатов, державший в своих руках судьбу России и до поры до времени только терпевший Временное правительство, являл собою весьма пестрый зверинец. Главную роль в нем играла интеллигенция, замаскированная „под рабочих и под солдат“. Настоящие же рабочие и солдаты, допущенные из политических соображений, были на положении серой скотинки. Нужны были их голоса. Эти голоса серая скотинка слепо и покорно отдавала тем, кто ею руководил! Руководили сплошь германские и австрийские агенты. Было несколько офицеров Генерального штаба из Берлина и Вены. Надев солдатские шинели и забронировавшись псевдонимами, эти лейтенанты и майоры делали все зависящее от них и возможное, чтобы в самый кратчайших срок развалить еще кое-как державшиеся остатки и обломки русской армии и русского флота.

Им помогали в этом большевики. Ленин и Троцкий». К сожалению, этот писатель не указывает, что на первых порах Советы действительно являли собой форму народной власти и «переродились» только на пятый месяц революции, когда туда пробрались большевики, руководимые немецкими агентами. Писатель, сторонник «крепкой руки» во главе страны, ненавидел Керенского, обвинял его в том, что он дважды спас Троцкого: «Когда преображенцы хотели его расстрелять и когда предотвратил его арест. И сделал это не потому, что Троцкий был симпатичен ему или же политически приемлем, а потому якобы, что Троцкий в глазах его был крупным революционным волкодавом, а он, Керенский, рядом с этим волкодавом чувствовал себя маленькой, беззащитной дворняжкой…» Его оскорбляли, придумывали о нем небылицы, но он оказался выше наветов и строил демократию. Цель писателя – унизить руководителя революции, принизить его деятельность, по-своему истолковать непреклонное желание обойтись без жертв даже со стороны противников. Тем не менее писатель вынужден признать: «Керенский со свойственным ему истерическим пафосом, восклицал, что как до сих пор его рукой не подписано ни одного смертного приговора, так и впредь не будет подписано. Это говорилось для популярности, говорилось в толпу, на митингах, с театральных подмостков и с арены цирка… после доброй порции кокаина». Для того чтобы оболгать ненавистного ему приверженца демократии, писатель, автор правдивого романа «Дикая дивизия», опускается до явной лжи, пытается убрать из истории имя человека, сначала отменившего смертную казнь в стране, что приблизило Россию к самым цивилизованным странам мира, а потом, восстановив во фронтовых условиях, чтобы карать дезертирство и неповиновение требованиям командиров. Мало того, играя на самых низменных чувствах обывателя, писатель объясняет ему, что Керенский боится потерять власть, ибо «тогда прощай вина из царского погреба, прощай императорский поезд, беседы по прямому проводу, выступления на митингах с поклонницами-истеричками».

Проследив историю создания демократии не только в России, но и в других странах, легко убедиться, что жизнь ее проводников зачастую в целях их дискредитации обрастала самыми нелепыми случаями. Но жизнь между тем шла своим чередом, продолжалась и в сложный для России семнадцатый год прошлого века.

Еще 3 июня на совещании членов Государственной думы Милюков под аплодисменты говорил: «Русское общество должно сплотиться в борьбе с этой опасностью от большевизма… Если Временное правительство после долгой проволочки поймет, что в руках власти есть и другие средства, кроме убеждения, те самые средства, которые она уже начала применять, если оно станет на эту дорогу, тогда завоевания русской революции будут укреплены. Вот на этот путь нам следует призывать друг друга и Временное правительство». Милюков был услышан и понят и князем Львовым, и Керенским, но его слова так и остались словами. Хотя медлить было нельзя и, по сути, безответственно, если не преступно. 13 июня уже девятнадцать заводов и три войсковых соединения были на стороне большевиков. 3 июля их настроение выплеснулось в грандиозную демонстрацию, более похожую на вооруженное восстание. Неожиданно на улицах Петрограда появились грузовики с вооруженными солдатами и матросами. На их флагах и плакатах выделялась фраза: «Первая пуля – Керенскому». 4 июля Временное правительство дало распоряжение командующему Петроградским военным округом генералу Половцеву «очистить Петроград от вооруженных людей», которое он оперативно выполнил. 6 июля Временное правительство издало указ об аресте Ленина и Зиновьева, но оба они успели скрыться, о чем подробно рассказывалось в начале нашей книги. На следующий день, 7 июля, вышло постановление о расформировании воинских частей, принимавших участие в восстании 3–5 июля. Но лидер большевиков, обвиненный в германском шпионаже, исчез бесследно. Генерал Половцев позднее писал в своих воспоминаниях «Дни затмения»: «Офицер, отправляющийся в Териоки с надеждой поймать Ленина, меня спрашивает, желаю ли я получить этого господина в цельном виде или в разобранном… Отвечаю с улыбкой, что арестованные очень часто делают попытки к побегу». Ленина действительно было найти нелегко – он имел документы на имя товарища Иванова и был загримирован под фотографию на этом документе.

Общественность требовала суда над ним. Даже такие влиятельные большевики, как Троцкий, Рыков, Ногин, Каменев, высказывались за явку Ленина на суд, где он мог бы снять с себя обвинение. А сам Ленин, выйдя из подполья и находясь в безопасности, написал: «Суд есть орган власти. Это забывают иногда либералы. А где власть? Правительства нет… Оно бездействует. Действует военная диктатура. О суде тут смешно говорить… Я не сделал ничего противозаконного… Суд будет гласный. Народ поймет. Я явлюсь. Это рассуждение – наивное до ребячества. Не суд, а травля интернационалистов – вот что нужно власти. Засадить их и держать – вот что надо господам Керенскому и К°…»

С большим опозданием, но Керенский все-таки начал действовать, реально осознав большевистскую угрозу. 8 июля он разослал радиотелеграмму «всем»: «С несомненностью выяснилось, что беспорядки в Петрограде были организованы при участии германских правительственных агентов… Руководители и лица, запятнавшие себя братской кровью, преступлением против родины и революции, арестуются». А за день до этого Керенский предлагает объявить Россию республикой и излагает свою программу Временному правительству.

Несмотря на тревожное положение в стране, войну с Германией, он остается верен демократическим принципам развития родины. Смирившийся с потерей короны, но думающий о судьбе России, бывший царь Николай II записал в своем дневнике: «Восьмое июля. Суббота. В составе правительства совершились перемены: князь Львов ушел, а председателем Совета министров будет Керенский, оставаясь вместе с тем военным и морским министром и взяв еще в управление Министерство торговли и промышленности. Этот человек положительно на своем месте в нынешнюю минуту: чем больше у него будет власти, тем будет лучше».

События развиваются с невиданной для старой России быстротой, и в центре их – Александр Федорович Керенский. 9 июля объединенное заседание Всероссийского центрального исполнительного комитета Советов и Исполкома Совета крестьянских депутатов объявило Временное правительство «правительством спасения России», за ним признаются «неограниченные полномочия для восстановления… дисциплины в армии, решительной борьбы со всякими проявлениями контрреволюции и анархии».

Партии эсеров и меньшевиков полностью поддержали правительство: «То, к чему призывал нас товарищ Керенский, нами уже исполнено. Мы не только готовы поддержать Временное правительство, мы не только делегировали ему полноту власти, мы требуем, чтобы этой властью правительство воспользовалось».

Английский посол Бьюкенен в своих воспоминаниях так оценивает создавшуюся тогда ситуацию: «Однако как ни плохи были перспективы, тем не менее я был склонен смотреть на вещи более оптимистически. Правительство подавило большевистское восстание и, казалось, решило наконец действовать с твердостью…»

Павел Николаевич Милюков первым из кадетов предложил поручить составление нового правительства лично Керенскому, причем из тех лиц, которых он сочтет нужным пригласить, а потом и Центральный комитет партии, «принимая во внимание заявление министра-председателя о его намерении положить в основу создания сильной власти суровую необходимость вести войну, поддерживать боеспособность армии и восстановить хозяйственную мощь государства…» 8 июля было объявлено о создании нового правительства во главе с министром-председателем и военно-морским министром А. Ф. Керенским. В тот же день пришло сообщение о прорыве немцами фронта в районе Калуша.

Вечером 8 июля Керенский вернулся на фронт, которым командовал Деникин. Продолжение наступления, а теперь и ликвидацию прорыва врага Керенский считал необходимым для поднятия духа всей страны. Вряд ли он стремился на удачной военной кампании повысить, как сейчас говорят, свой рейтинг в народе. Он вообще мало рассчитывал на фортуну, зная возможности немцев, но душа истинного россиянина звала его в бой в прямом смысле этого слова: «Ни разу за все время пребывания на фронте не было у меня столь сильного желания, как тогда, провести всю ночь с солдатами в окопах, а утром пойти с ними в атаку. И никогда прежде я не испытывал такого стыда, что не делал того, к чему призываю. Уверен, что всем людям, облеченным особой ответственностью, довелось пережить минуты горького презрения к самим себе, но у меня не было другого выхода: сражению предстояло начаться на следующий день, а мне ничего не оставалось, как возвращаться в Петроград, чтобы принять из рук Львова бремя власти, которое он после восстания 3 июля уже не был способен нести».

На следующий день войска Деникина пошли на штурм германских позиций. Вот что писал об этом наступлении немецкий генерал Людендорф: «Наиболее яростным атакам подверглись войска Восточного фронта. Здесь русские прорвали растянутую на большом протяжении линию обороны одной из пехотных дивизий, несмотря на проявленное ею мужество. Это уже были совсем не те русские солдаты, с которыми мы сражались прежде. Положение казалось крайне серьезным, пока его не восстановили введенные в бой резервы и артиллерия».

«Окопные» речи Керенского, где он без устали тиражировал свои призывы, размышления, чувства, не оставили равнодушными сердца русских солдат. По его мнению, «если бы Деникин не поддался пессимизму и не бросил Южный фронт, вернувшись в свой штаб, в Минск, может, русским солдатам удалось бы удержать завоеванные позиции и отбросить натиск германских дивизий, пустивших в ход отравляющее вещество».

Это был созданный немцами горчичный газ. От этого смертельного газа не защищали противогазы. Он проникал сквозь одежду и поражал человека. На такое коварство не решился даже Гитлер во Второй мировой войне, обладая громадными запасами иприта, газа еще более сильного, чем горчичный. Впрочем, у нас иприт изготовлялся тоже, и в неменьших объемах, о чем безусловно знал фюрер.

Неожиданное применение газа угнетающе подействовало на солдат. Началась паника. Генерал Деникин растерялся и, будучи не в состоянии противодействовать мерзкому «оружию», поспешно отбыл с фронта, что, конечно же, не украшает биографию этого незаурядного человека, будущего автора известной книги «Русская смута».

18 июля Верховным командующим был назначен генерал Корнилов, а в начале августа на фронт прибыл генерал Деникин, вероятно оправившийся от грубого, нарушения немцами негласных, но общепринятых законов войны, запрещавших применение газов и ядов. Оба генерала резко изменили свое отношение к комиссарам и военным комитетам. Командиры, которые считали своей обязанностью сотрудничать с комиссарами и комитетами, замещались «твердолобыми сторонниками старого режима» (характеристика Керенского). Исполняющий обязанности военного министра Борис Васильевич Савинков, бывший во время войны социал-патриотом, заместителем военного министра и его другом, отличный писатель, в своем приказе № 177 от 10 августа отмечал: «В связи с последними событиями на фронте в ряде воинских соединений наблюдается определенное беспокойство в отношении дальнейшей судьбы армейских организаций, что объясняется лишь атмосферой взаимного недоверия, которая, к сожалению, возникла вследствие пропагандистской деятельности подозрительных лиц…»