Александр Невский
Шрифт:
А двор давно уже был погружен в сон. «Дрыхнут, псы. Некому слова молвить. Пойти закричать, поднять всех?» И тут до слуха князя донесся скрип саней, фырканье коня. Кто-то припозднившийся ехал мимо.
Александр Ярославич направился к воротам. Дорога рядом. А по ней со стороны Переяславля бежит кляча, запряженная в расхлюстанные сани.
Князь шагнул навстречу коню, схватил под уздцы, завернул к воротам. Напугал клячу, а еще более седока в санях. Мужик подумал бог весть что и наладился было
— Идем в терем! Живо! — сказал повелительно.
Мужик узнал князя и затрясся от страха.
— Прости, князь, бес попутал, — всхлипнул он. — Не я виноват, они… Не я, князь…
— Идем, дурак, — засмеялся Александр и потащил мужика во двор. — Как звать-то тебя?
— Азарий, князь, Азарий я… — лепетал мужик, следуя за князем. Идти не хотел, но и упираться боялся пуще смерти. Шел, не отставал. Александр завел его наверх в комнату, где на столе стояла заливная рыба, кувшин с хмельным медом и чаши. Князь взял кувшин, налил две полные чаши, кивнул мужику:
— Бери, Азарий. Ну!
Азарий схватил чашу с медом, едва не уронил, плеснул на себя ненароком. Глядел растерянно, ничего не понимая.
— Пьем за сына моего, — сказал князь и чокнул свою чашу о чашу Азария. — Слышь, сын у меня токмо что родился. Сын! Пьем.
Азарий приложился к чаше. Пил, давился, кашлял, шептал бессвязно:
— Господи, какое счастье… Господи, счастье-то…
— Пей до дна, не бормочи, — понукал князь, выпив свою чашу. — Ведомо, счастье сие.
Но Азарий шептал о своем счастье. Год уж тому, как монастырь увез лес, заготовленный Азарием, и платить за труды ему не спешил. А сегодня настоятель, решивший отвязаться от смерда, сказал ему: «Не мы ль грехи твои перед всевышним отмаливаем? А ты, аки тварь неблагодарная, докучаешь нам. Изыди, и чтоб очи мои тя не зрели впредь!»
Обиженный и обозленный Азарий, дождавшись ночи, стащил у монахов топор. «С паршивой овцы хоть шерсти клок». Потому и напугался он и взмолился, когда выскочивший со двора князь схватил его и потащил за собой.
— Господи, счастье-то какое…
— А вот теперь за счастье, — сказал князь, наливая по второй чаше.
Он был почти трезв, и ему весело было видеть опьяневшего смерда, слушать его бессвязные речи. Князя распирало счастье, хотелось видеть и этого забитого смерда счастливым. Он встал, прошел к полке, где лежал его пояс. Снял с пояса тяжелую калиту, бросил на стол перед Азарием.
Азарий увидел калиту, вначале испугался, замахал перед лицом руками.
— Нет, нет, что ты, князь. Боже упаси.
— Бери. Это тебе, дабы помнил о рождении сына моего.
Азарий схватил калиту, по тяжести определил: не менее двадцати гривен! Боже мой, счастье-то какое! Заплакал Азарий растроганно. Столько кун никогда в руках не держал. Сколько коней можно купить, какую избу построить! Да что там конь, изба. Сам Азарий того не стоит. Таких, как он, можно трехчетырех купить. Боже мой, боже мой!
От третьей чаши и от счастья раскис Азарий. То засмеется, то заплачет.
Видит князь, худой ему собеседник опьяневший смерд, пошел провожать его со двора. Вел, поддерживая под руку. Азария хмель водил из стороны в сторону. Правда, на морозе голова лучше соображать стала. Оказавшись у саней, решил, сняв шапку, на прощанье поклониться князю до земли. Не удержался на ногах, головой в снег угодил.
Александр Ярославич, смеясь, вытащил смерда, напялил шапку, толкнул в сани.
— Доберешься до дому-то, Азарий?
— Доберусь, светлый князь, доберусь.
Отъехав от княжеского двора, Азарий вспомнил про топор монастырский, ворованный. Одной рукой за пазуху полез: ага, калита здесь, другой — под солому, топор достал. «Эх, негоже при таком-то богатстве татьбой займаться».
Азарий размахнулся и закинул топор далеко в сугроб. На душе сразу стало легко и весело. А конь бежал скоро: домой торопился сенца пожевать.
XXII
«С ВЕЧЕ СПОРИТЬ НЕЧА»
Вечевой колокол бил долго и тревожно: звал, требовал новгородцев на площадь. Не всякому была охота по морозу бежать. Оттого толпа была злая и хмурая.
— Ну, чего раззвякались!
— Будя трезвонить. Дело давай.
На степени, кутаясь в шубы, стояло несколько бояр и Степан Твердиславич. С ними трое, судя по одежде — воины.
— Господа новгородцы! — закричал наконец Степан Твердиславич. — Немцы только что Тесов взяли. Вот люди оттуда прорвались…
Такое сообщение взволновало народ, сразу жарко стало. До Тесова-то рукой подать.
— А чего ж вы чешетесь? — кричали из толпы.
— Пошто дружину не сбираете?
— Тысяцкие по-за печки попрятались!
— Али предать нас решили-и?
— Вояки-и-и!
Надрывая глотку, Степан Твердиславич тишины требовал:
— Тихо-о-о! Тихо-о-о!..
Да где там, разве вече просто унять? Расходилось, что море в ненастье:
— Зовите князя-я, коли кишка тонка!
— Выжили, иуды, Ярославича, а теперь в портки наделали!
— Зовите князя-я-я!
Притихли бояре на степени, присмирели — эдак ведь и до греха недалеко. Не дай бог, крикнет кто: бей толстосумых! Дергают бояре за рукав Степана Твердиславича, кивают ему испуганно: соглашайся, мол, на послов к великому князю. Дождался Степан Твердиславич, когда немножко прооралась толпа, поутихла.
— Так что, господа новгородцы? Приговариваем послов к великому князю? — крикнул он.