Александра и Курт Сеит
Шрифт:
Метрдотель появился снова минут через пять, оглядел стол, вопросительно посмотрел на Таню и Шуру, видимо молчаливо спрашивая, всем ли они довольны, и вновь исчез, оставляя их на попечение официантов. Впрочем, потом Шура заметила, что он продолжает следить за всеми столиками, и их в том числе.
– Нравится тебе здесь? – лукаво спросила Таня, перехватив один из ее любопытствующих взглядов по сторонам.
– Очень. Ты не поверишь, но я никогда не была в настоящем ресторане. Только в кондитерских и закусочных. Мама считала, что по ресторанам можно начинать ходить лишь после официального выхода в свет.
Таня сделала знак, чтобы им налили шампанского.
– Тогда это тем более надо отпраздновать. – Она подняла бокал. – За начало твоей взрослой жизни!
Шура отпила немного и вздохнула.
– Она как началась, так и закончится. Я ведь полностью завишу от родителей. Хорошо еще, что мы приехали в Петроград с папой, а не с мамой, иначе меня бы и с тобой никуда не отпустили.
– Да, – усмехнулась Таня, – Екатерина Васильевна, наверное, спит и видит, как бы быстрее найти тебе жениха и передать с рук на руки уже под его опеку.
Шуре не оставалось ничего иного, как кивнуть. Она и сама так думала.
– Вероятно, да. – Она вновь оглядела сияющий огнями ресторан. – Иногда я тебе очень завидую.
Но Таня, к ее удивлению, вдруг откинулась на стуле и рассмеялась. Причем как-то сухо и вовсе не весело.
– Бог с тобой, Шура! Неужели ты и вправду думаешь, что жизнь балерины – это такое уж счастье? Ты на самом деле считаешь, что моя жизнь – это только выступления, где меня забрасывают цветами, светские рауты, где я принимаю восторги поклонников, и рестораны вроде этого? А знаешь, каково это – репетировать, пока у тебя ноги в кровь не сотрутся? А что такое закулисные интриги – грязные слухи, порезанные костюмы, стекло в пуантах?
– Какой ужас! – ахнула шокированная Шура. – Ты серьезно? Неужели балерины опускаются до таких гадостей?
– Опускаются, и хуже опускаются. – В голосе Тани звучала горечь. – Но поверь мне, не от хорошей жизни. Нет такой танцовщицы, которая была бы довольна своим положением. Все, от примы до кордебалетной, недовольны, потому что мы всегда измученные, уставшие, с больными нервами. Оперные и драматические актрисы могут отдыхать, а мы каждое утро обязаны ломаться на экзерсисе до конца карьеры. Потому и дружба связывает нас лишь на короткое время, а тайная ненависть – на всю жизнь. Мы делаем иногда сознательно друг другу гадости, но не по злобе: таковы правила борьбы за место, за положение, за свой талант!
Таня быстро выпила бокал шампанского и тут же сделала знак его снова наполнить.
– Ты обратила внимание, сколько я ем? – продолжила она, показав на свою порцию в два раза меньше обычной, и Шура вспомнила, что действительно, и на ужине в своем доме она тоже почти не притронулась к поданным изысканным блюдам. – Это у меня сегодня кутеж, день чревоугодия. Я еще третий бокал шампанского выпью в честь такого случая. Но только сегодня. Балерине нельзя толстеть, иначе партнер не сможет ее поднимать, а значит – прощайте главные роли. Оперные певицы могут быть сколь угодно полными, а мы все время голодаем.
– Прости, пожалуйста, – прошептала Шура. – Я и не представляла…
– А знаешь, что такое балетное училище? – Похоже, Тане так редко удавалось об этом поговорить, что она все никак не могла остановиться. – Это обливание холодной водой каждое утро, безвкусная однообразная еда и розги за любую провинность. Это спальня на двадцать кроватей, и у тебя нет даже своего уголка, вся твоя жизнь на виду у одноклассниц – а они тебе не такие уж подруги, потому что все вы уже в школе – соперницы за место под солнцем. Но в то же время попробуй выделись. Тебя когда-нибудь окунали головой в холодную воду, чтобы распрямить твои кудри и сделать голову такой же прилизанной, как у остальных учениц? А представь себе колокол ежедневно в восемь утра, и хотя ты вернулась из театра в час ночи, все равно надо вскакивать, потому что у тебя всего несколько минут, чтобы одеться, выпить чашку чая и прибежать на первый урок.
Она перевела дух и словно собиралась еще что-то сказать, но передумала, плотно сжала губы и опустила голову на руки. Шура не решалась ее потревожить, но, впрочем, Таня и сама скоро вновь посмотрела ей в лицо и почти спокойно улыбнулась.
– А ведь я была еще в лучшем положении, чем другие, спасибо Евгению Васильевичу.
– Моему дяде? – удивилась Шура.
– Да, ему. – Таня сделала знак, чтобы им переменили блюда, и с деланым спокойствием приступила к еде. – Это он настоял, чтобы семья не бросила меня, никому не нужную незаконнорожденную девчонку. Он платил за мое обучение, и у меня условия были получше, чем у учениц на казенном содержании. А потом по его просьбе и твоя матушка согласилась брать меня на летние каникулы. Знаешь, как унизительно оставаться в училище летом? Это как клеймо – вроде как ты никому не нужна.
– Прости меня, пожалуйста, – виновато повторила Шура. – Я действительно ничего такого даже не представляла. Мне казалось, что у тебя все прекрасно – ты такая красивая, знаменитая, свободная, сама зарабатываешь деньги, сама себе хозяйка.
– И это все верно, – подтвердила Таня. – А еще у меня есть Джелиль – как закончится война, мы поедем в Париж и поженимся. У меня все прекрасно!
Шура хотела спросить, почему после войны, зачем тянуть? Но это был бы уж слишком личный вопрос, поэтому она просто сказала:
– Я никогда не задумывалась, чего тебе все это стоило.
– Не расстраивайся. – Танина улыбка вновь стала привычно ласковой. – Конечно, ты не задумывалась. Это естественно. Никто над этим не задумывается. Люди любят по любому поводу говорить: «Ах, как тебе повезло». А на самом деле за почти любым «везением» скрываются пот, кровь и труд-труд-труд. Или вовсе драма. Тебе ведь тоже, наверное, часто завидуют?
Шура кивнула.
– Неудивительно. – Оркестр заиграл вступление, и Таня чуть повысила голос. – Ты красавица, из хорошей семьи, у тебя большое приданое. На тебе ведь не написано, что у тебя деспотичная мать и тяжело больной отец.
– Ты знаешь про папу? – Шура почувствовала, как глаза наполняются слезами.
– Я много чего знаю, – легкомысленным тоном ответила Таня и, прежде чем она расплакалась, ловко перевела разговор на другую, не менее животрепещущую тему: – Не знаю только, что у тебя было с поручиком Эминовым.
Слезы тут же высохли, а сама Шура резко выпрямилась и выпалила дежурное:
– Не понимаю, о чем ты!
– Так уж и не понимаешь? – Таня лукаво прищурилась. – Верю, что тебе удается обманывать Валентину, она никогда не отличалась наблюдательностью и вообще сейчас видит только своего жениха. Но я-то еще на балу у Бобринских разглядела, как вы друг на друга смотрели. Казалось, от таких взглядов сейчас зала вспыхнет.