Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

Эминеску Михай

1882

РОДНИК

Перевод Вс. Рождественского

Ты ступила ножкой малой В воду, милая моя, — И душа затрепетала Легкой струйкою ручья. Ты лицо свое умыла, И счастливая вода В переливах сохранила Эту свежесть навсегда. Там у берега под ивой Стало в сон тебя клонить, И умолк ручей шумливый, Чтоб тебя не разбудить. Милый лик в ручье свободном Отраженьем светлым лег, И с тех пор на дне холодном Встал алеющий цветок. Ты — цветок, в душе растущий, Ты — любви цветок живой, А душа — родник бегущий, Где струится образ твой.

<1883>

ОТЧИЗНА

Перевод В. Луговского

Пусть чужеземный небосклон Закрыт косматой тучей, Я в край родимый возвращен Своей мечтой летучей. Жилище жизненных отрад, Приют любви и страсти, Зеленолистый вертоград, Не ты ль обитель счастья? Опять в душе пробуждены Забытые порывы, Вновь поэтические сны Блаженно-шаловливы! Простор отеческих полей, Отчизны очертанья, — Нет обаяния милей, Полней очарованья! Я вижу ясно даль и высь, Предутренние дали; Там слаще винограда кисть, Сочнее листья стали! Теплее солнышка лучи, Небес яснее своды, Прозрачней реки и ключи, Чем в молодые годы! Куда пестрей цветов семья, Нежней девичьи песни, Шальные трели соловья Ночной порой чудесней! Сказаниям былых времен, Что шли по нашим землям, Здесь гордый разум подчинен; Здесь мы преданьям внемлем. Здесь не забыты, не мертвы Легенды о царицах. Под небом вешней синевы Здесь сказка-осень длится. В стране отрады молодой И грусти человечьей Зачины сумеречных дойн Выходят мне навстречу. И ландыш здесь пионам рад, Все вместе в пляс пустились; Здесь из земли, но солнцу брат, Подсолнух

желтый вылез! Молва о птицах волшебства Живет на высях влажных, Гордыня римская жива В сердцах мужей отважных! Вкусивши рая благодать В ликующей отчизне, Равно готов я смерть принять И радость новой жизни! Отчизна! Лишь тебя любя, Я славлю вслух и немо! С любовью смотрит на тебя Сонм ангелов Эдема!

1886

ПРОКЛЯТЫЙ ПЛУГ [14]

Перевод В. Луговского

Мужицкие поля раскинула долина, Межой отрезав их от вотчин властелина: Был жаден государь и корыстолюбив, Он позавидовал дарам крестьянских нив! Прорехи мантии потертой, но богатой, Он хочет подновить бедняцкою заплатой. Но продавать земли крестьяне не хотят. Любой клочок ее для них хорош и свят! — Ах, неугодно им! — орет хозяин вотчин, — Так я приструню чернь здесь на наделе отчем; Ведь голоса подать они не смели встарь! Пусть подчинятся мне — на то я государь! На следующий день за пиками конвоя Гарцует государь, округу беспокоя, — Рабы, чтоб срыть межу, пригнали шесть волов, Упряжка тянет плуг — грозу чужих лугов… Ярка и зелена захваченная нива. Но травы и цветы на ней дрожат ревниво, Но замер в вышине и жаворонка звон, Свинцовой тучею затянут небосклон. Холодный барский плуг свою работу начал, Как раной — бороздой злодейство обозначил, И дрогнула душа истерзанной земли От ран, которые ей плугом нанесли! Так срезана межа двух близких нив на стыке, — Идет проклятый плуг — и ненависти крики Над свежей бороздой витают все смелей: То вопль проклятия украденных полей! Все дальше пахари незваные шагают, Но вдруг румынка им дорогу преграждает — Печальная краса! Сурова и статна, С ребенком на руках не движется она… Бестрепетно стоит она перед волами И громко говорит, а очи мечут пламя: — Ты всех нас, государь, ограбить захотел, Присвоить пожелал наш нищенский надел? Коль не трепещешь ты перед небесной карой, Пусть сына моего задавит плуг твой ярый, Чтоб целый мир тебя убийцею назвал! — Кладет сокровище она. Плуг злобный стал, А белые волы взирают на ребенка С привычной кротостью — и тот смеется звонко. Жестокий властелин кричит: — С дороги прочь! — Уж хрипнуть грешник стал, орать ему невмочь; Но руки на груди упрямо мать скрестила И в гневе праведном опять заговорила: — Нет, лучше уж ему дитятей умереть, Чем в жалкой нищете расти, мужать, стареть! Веди же плуг — и пусть о сыне я заплачу, — Ты свой надменный нрав с ним закопай в придачу! — Разгневан государь, взял бич и, в свой черед, Волов строптивых сам бичом ужасным бьет. Но паром своего дыхания, нежданно, Недвижные волы прикрыли мальчугана. И жаворонок песнь понес в лазурь опять, И плакать начала растроганная мать. Звереет государь, злодея душит злоба: — Ну, так на борозде погибнете вы оба! — Он бросился на мать… Уже бичом взмахнул… Но у межи, в кустах, какой-то ропот, гул, То ярость мщения, мужицкий клич могучий, Покорность рухнула, гнев встал свинцовой тучей, Толпа крестьянская шагает все быстрей — Так приближается на крыльях ветра змей! Шагают мужики… Захватчики, бегите! За ваши все грехи сторицей заплатите! Крестьяне вам за все готовятся воздать! Впрягут в ярмо — и плуг вы повлечете вспять! ………………………………………………………. Бегут грабители… Свет солнца с неба льется… — Бегут! — ревет толпа, а мальчуган смеется.

14

«Проклятый плуг». — Стихотворение было написано Александри как непосредственный отклик на крестьянские восстания в Румынии в марте — июне 1888 года.

1888

СВИРЕЛЬ

Перевод Ю. Валич

Я сказал свирели, что в траве лежала: — Кем ты на лужайке брошена, свирель? Ты молчишь, а прежде радостно звучала, Нежно выводила ласковую трель. Так, еще не согнут лет тяжелой ношей, Нежным и влюбленным был и я, поэт, Но теперь молчу я, молодостью брошен, Как свирель, в которой песен больше нет. — Что ж, — свирель сказала, — пробил час печали, Пробил час заката, но не спорь с судьбой: В молодости дойну славно мы играли — Этого под старость хватит нам с тобой!

<1888>

МИХАЙ ЭМИНЕСКУ

Стихотворения

НА ЧУЖБИНЕ

Перевод М. Зенкевича

Когда все расцветает и все вокруг ликует, Когда все веселятся и светел ясный день, Одно уныло сердце, страдает и тоскует И рвется к дальним нивам родимых деревень. Мое тоскует сердце в невыносимой боли, Душа поет, страдая, исхода нет тоске, Измученное сердце томится как в неволе, Душа изнемогает в скитаньях, вдалеке. Родимую долину хочу увидеть снова, Услышать плеск хрустальный прозрачного ручья, Бродить по лабиринту средь сумрака лесного, Увидеть все, что в детстве любил так нежно я. Хотел бы я, как прежде, в долине той укромной Крестьянские хатенки приветствовать опять И снова приобщиться к их жизни мирной, скромной, Их радости простые и горести встречать. Хотел бы я построить среди родной долины Такой же деревенский уютный, тихий дом, Я из окна смотрел бы на дальние вершины, Где тучи громоздятся и громыхает гром. Хотел бы я увидеть в цветах родное поле, Что для меня соткало дни счастья и любви, И слышало мой голос мальчишеский на воле, И видело все игры, все шалости мои. Там средь родного поля журчащей речки ропот, Там певчих птиц концерты в лесной глухой тиши, Ритмичный шелест листьев, как чей-то нежный шепот, Будили томный отклик в мечтах моей души. Да, был бы я счастливым, когда бы очутился На родине любимой, к родной земле припал И пламенною мыслью, как в юности, стремился Осуществлять мечтаний высокий идеал. И даже смерть, чей облик и страшное явленье Пугает всех живущих, как воплощенье зла, Меня б там усыпила легко, как сновиденье, И к облакам и тучам в мечтах перенесла!

1866

ХОРИЯ [15]

Перевод Н. Вержейской

Над Трансильванией многострадальной, [16] В рабство попавшей, — месяц печальный. Глянуть на бедную месяцу стыдно, Спрятался в тучах, чтоб не было видно. Хория гордо сидит на вершине, Как на коне, на седом исполине. А погребенные в тучах Карпаты Мысль в громовые влагают раскаты. — Сердцем велик я, — гром громыхает, — Только душа его больше вмещает. Слышится голос горы-великана: Стал он владыкою горного стана. — Тысячи лет я стою, величава, Будет его долголетнее слава. Вышла луна из-за туч, как царица… Хории лоб под луной серебрится, Словно венцом он увенчан прекрасным; Свет отливает то желтым, то красным… Кружат орлы над вождем яснолицым: Зевсом он кажется царственным птицам. В полночь, в сиянье лучистого нимба, Мечущим молнии сверху, с Олимпа.

15

Хория. — Василе Урсу Никола, прозванный Хория (1730–1785), руководитель крестьянского восстания в Трансильвании в 1784 году, направленного против национального и социального угнетения крепостных крестьян австро-венгерскими властями.

16

Над Трансильванией многострадальной… —До 1918 года Трансильвания, населенная в основном румынами, входила в состав Австро-Венгерской империи.

1 867

РАСТЛЕННЫЕ ЮНОШИ

Перевод В. Левика

Чтоб изошли вы желчью, пишу вам эти строки! Вас, жалкие ублюдки, погрязшие в пороке, Клянет мое перо. Пусть, как клеймят скотину железом раскаленным, Разящий гнев мой выжжет стихом окровавленным На вашем лбу тавро. Хоть голос лиры гордой не будет понят вами, Хотя ваш мозг отравлен позорными страстями И яд у вас в крови, Хотя давно лишились вы совести и воли, Ваш ум убит развратом, утоплен в алкоголе, И чужды вы любви, — О, если бы от гнева, как жаркий ключ играя, В склерозных ваших венах вскипела кровь живая, Пускай на краткий миг! Ужель пророк отступит пред насурьмленным фатом, Перед юнцом бескровным, что истощен развратом И смолоду — старик? Живые трупы! Что вас увлечь на подвиг может? Какая мысль иль чувство иссякший дух встревожит, Какой порыв добра? Ваш подвиг лишь в разгуле, лишь в том, что вы сумели Разбить бутылок сотню, пробушевать в борделе С полночи до утра. Вот вы, дыша зловоньем, лежите, как в могиле. На ложе вашей жизни, что сами осквернили, Растленны и грязны. Вы пали ниц покорной, запуганной толпою Пред шайкою, что правит и жизнью и судьбою Униженной страны. Восстаньте! Реют стяги. Овеянные славой. Встают былые годы когортой величавой, Воскресший Рим идет. [17] То, факелы подъемля, богоподобен ликом, На светлый путь вступает в веселии великом Властительный народ. Восстаньте! Над вселенной поет труба свободы. Ее могучий голос гремит, будя народы, — Так лев рычит во мгле. Земля — для всех! Свободны все существа живые! Свобода! Справедливость! То не слова пустые, — Мы зрим их на земле. Летите в пляску смерти, там спор решат мечами! Пусть ветер понесет вас, как он несет ночами Вас в танцевальный зал. Стремитесь, точно волны, смыкаясь в легионы. Сметайте все преграды, как молнией рожденный Огня лесного шквал. Смотрите — пепел ожил, времен разбилась урна, Звучат былые клики воинственно и бурно, — То Рим заговорил. Мужей великих тени встают, готовы к бою, Траян и Юлий Цезарь с увенчанной главою Выходят из могил. Разбились цепи рабства, ломаются короны. Час пробил! В море гнева и скипетры и троны Безудержно летят. Прозревшие народы встают, от сна воспрянув, И смрадные душонки низвергнутых тиранов Встречает воем ад. Нет! Только меди грохот ваш сон тупой развеет. Поэта голос гневный — увы! — не разогреет Чувств, обращенных в лед. Ни долг перед отчизной не увлечет вас к бою, Ни дева Добродетель с распущенной косою Огнем вас не зажжет. И в сердце молодежи, где все мертво и смрадно, Я, словно коршун, падаль высматриваю жадно, Спеша пожрать ее. Я птица, что в полете заоблачном подбита, Утес в венце из молний, что в высоту зенита Вознес чело свое. Так полно! Не клянитесь, что ваши чувства живы, Что таинству не нужен его покров стыдливый, Его святой покров. Молчите! Ваше слово — как плач в веселье пира, Как хищной птицы голос, поющий песню мира, Как смех среди гробов.

17

…Воскресший Рим идет. — Поэт имел в виду успехи, одержанные итальянским народом под руководством Гарибальди и Мадзини, в борьбе за национальное возрождение и создание единого, независимого итальянского государства.

1869

ВЗГЛЯНЕШЬ В ЗЕРКАЛО МОРСКОЕ…

Перевод И. Гуровой

Взглянешь в зеркало морское — В нем видны Берег, небо золотое, Серп луны. Вслед бегущим волнам стоны Шлет

Эол; В камышах шуршащих — звоны Баркаролл. Если б ты вдруг очутился Там, на дне, Если б в горькой заблудился Глубине, В этой бездне, жадно ждущей, Наконец Ты постиг бы, что живущий Ты — мертвец. Бледных уст моих улыбки Видишь ты, А в очах ты видишь зыбкий Мир мечты. Теплый ветер, с водной шири Прилетев, Отдает печальной лире Свой напев. Если в душу мне, как в море, Бросишь взгляд, Океан увидишь горя, Черный ад, И поймешь, что груз тяжелый — Жизнь моя. Смерть в душе и смех веселый — Это я.

1869

ВЕНЕРА И МАДОННА

Перевод А. Ахматовой

Идеал, навек погибший в бездне сгинувшего мира, Мира, мыслившего песней, говорившего в стихах, О, тебя я вижу, слышу, мысль твоя звучит, как лира, И поет она о небе, рае, звездах и богах. О Венера, мрамор теплый, очи, блещущие тайной, Руки нежные — их создал юный царственный поэт. Ты была обожествленьем красоты необычайной, Красоты, что и сегодня излучает яркий свет. Рафаэль, в мечтах паривший над луной и облаками, Тот, кто сердцем возносился к нескончаемой весне, На тебя взглянув, увидел светлый рай с его садами И тебя средь херувимов в запредельной тишине. На пустом холсте художник создал лик богини света, В звездном венчике с улыбкой девственной и неземной, Дивный лик, сиянья полный, херувим и дева эта, Дева — ангелов прообраз лучезарною красой; Так и я, плененный ночью волшебства и вдохновенья, Превратил твой лик бездушный, твой жестокий злобный лик, В образ ангелоподобный, в ласку светлого мгновенья, Чтобы в жизни опустелой счастья нежный луч возник. Опьяненью предаваясь, ты больной и бледной стала, От укусов злых порока рот поблек и посинел, Но набросил на блудницу я искусства покрывало, И мгновенно тусклый образ, как безгрешный, заблестел. Отдал я тебе богатство — луч, струящий свет волшебный Вкруг чела непостижимой херувимской красоты, Превратил в святую беса, пьяный хохот — в гимн хвалебный, И уже не взглядом наглым — звездным оком смотришь ты. Но теперь покров спадает, от мечтаний пробуждая, Разбудил меня, о демон, губ твоих смертельный лед. Я гляжу на облик страшный, и любовь моя простая Учит мудро равнодушью и к презрению зовет. Ты бесстыдная вакханка, ты коварно завладела Миртом свежим и душистым осиянного венца Девы, благостно прекрасной, чистой и душой и телом, А сама ты — сладострастье, исступленье без конца. Рафаэль когда-то создал лик Мадонны вдохновенной, На венце которой вечно звезды яркие горят, — Так и я обожествляю образ женщины презренной, Сердце чье — мертвящий холод, а душа — палящий яд. О дитя мое, ты плачешь с горькой нежностью во взоре — Это сердце можешь снова ты заставить полюбить. Я гляжу в глаза большие и бездонные, как море, Руки я твои целую и молю меня простить. Вытри слезы! Обвиненье тяжким и напрасным было. Если даже ты и демон, обесславленный молвой, То любовь тебя в святую, в ангела преобразила. Я люблю тебя, мой демон с белокурой головой.

1870

ЭПИГОНЫ

Перевод Г. Вейнберга и Н. Энтлиса

В золотые дни румынских дорогих душе творений Погружаюсь я, как в море безмятежных сновидений. И вокруг меня как будто бродит нежная весна; Словно яркой звездной ночи зачарован я картиной: Днем — сияющим в три солнца, рощей — с трелью соловьиной, С родником глубоких мыслей, с песнью, вольной, как волна. Вижу тех, кто мед сотовый превращал в слова и звуки; Цикиндял [18] велеречивый, Мумуляну [19] — голос муки, Прале [20] — странная натура, тихий грустный Даниил [21] , Вэкэреску [22] , певший юность и огонь любви весенней, Кантемир [23] — защитник страстный разума и просвещенья, Бельдиман [24] , кто о сраженьях зычным голосом трубил. Лира нежная — Сихляну [25] , Донич [26] с мудрыми строками, Кто за длинными ушами, за ветвистыми рогами Прятал истину, животных смелой мыслью наделив. Где же вол его разумный, где же дипломат-лисица? Все ушли в тот край, откуда им назад не возвратиться, С ними Панн [27] , Пепели крестник, как пословица, сметлив. Элиад [28] , что из пророчеств, дивных снов, седых сказаний, Древних вымыслов библейских свил клубок своих созданий, Где из мифов смотрит правда, сфинкс глубокий смысл таит. Он — утес средь гроз и бури, каждый миг готовый к схватке: И теперь пред взором мира неразгаданной загадкой, Тучам ересей не сдавшись, величаво он стоит. Боллиак [29] писал, как жили в угнетенье крепостные, Кырлова [30] сзывал отважных под штандарты боевые. А теперь он привиденья кличет из веков глубин. И, как Байрон, перенесший ветры странствий и страданий, Задувал Александреску [31] пламя вечных упований, Посчитав, что вечность — то же, что печальный год один. Точно лебедь, умирает дева бледная на ложе, Та, кто юному поэту всех милей и всех дороже; Дни весны так были кратки, нынче смерть — ее удел. Смотрит юноша на деву, горьких слез потоки льются, А в душе, печали полной, звуки лиры раздаются: Так свою Болинтиняну [32] песню первую пропел. Грозный голос Мурешану [33] , как булат, крушит оковы, Руки, тверже, чем железо, струны разорвать готовы, Воскресить он может камень, как мифический поэт. Знает он про гор печали, елям судьбы прорицает И в нужде богаче многих, точно светоч, угасает, Времени пророк бесценный, жрец, воспевший наш расцвет. А Негруцци [34] пыль стирает с летописей пожелтевших, Где мирянина рукою на страницах отсыревших Древних княжеских династий перечислены дела, В краску дней давно минувших он перо макает смело, Потускневшие полотна оживляя им умело — В них князьям — тиранам хитрым — лишь презренье и хула. И поэзии властитель, вечно юный и счастливый, Что на листике играет, на свирели шаловливой, Что смешит веселой басней — радостный Александри. Нанизав на белокурый луч звезды блестящий жемчуг. То он слушает сказанья, что ему столетья шепчут, То сквозь слезы засмеется, посвящая песнь Дридри. Или думает о деве, белокрылой, полной ласки, У нее глаза, как будто две таинственные сказки, На устах цветет улыбка, голос — пенья птиц нежней. Как царицу, к золотому он ее подводит трону, На чело ей надевает из лучистых звезд корону И «Мечту поэта» пишет, воспылав любовью к ней. Или, дойну вдруг услышав горских храбрецов удалых, Грезит он о быстрых реках, о высоких древних скалах, О старинных ожерельях укреплений на холмах, Снова нам напоминает дни, когда рассеял тучи Над страной Штефан Великий [35] , королевский зубр могучий Будит грусть о крае предков, об отважных их делах. ………………………………………………………………… Ну, а мы? Мы, эпигоны?.. Чувств холодная усталость, Мелочь дел, пороков бездна, в сердце — непогодь и старость На лице веселья маски, а в душе — всевластье тьмы. Бог наш — тень, отчизна — фраза, легкомысленны дерзанья, Все в нас видимость одна лишь, яркий блеск без содержанья; С твердой верой вы творили, ни во что не верим мы! Потому-то слово ваше так чарующе и свято, Что на нем печать раздумий, что оно из сердца взято. Не стареют вместе с вами ваши юные сердца. Словно времени машина вдруг обратно повернулась — С вами будущеескрылось, с нами прошлоевернулось, Все в нас пусто и бесплодно, все фальшиво до конца. Вы взмывали в поднебесье, мы едва-едва летаем, Море волнами мы мажем, небо звездами латаем, Ибо море наше скудно, небо серо и темно. Выше всех вы возносились в мыслях гордых и прекрасных, На священных крыльях плавно среди звезд парили ясных, И, как звездам, свет чудесный вам оставить суждено. Мудрость с царственной улыбкой вас в раздумьях посещала, Золотой своей лампадой вам дорогу освещала, Пьедестал ваш усыпала лепестками ярких роз. Ваши души — херувимы, ваше сердце — это лира, Что встречает песнью нежной дуновение зефира, Ваши взоры созидают мир из образов и грез. Мы? Пронзительные взгляды, что в глубины не проникли, Что в картинах лгут, что чувства симулировать привыкли, Смотрим холодно на ближних, вас тревожим без нужды. Все условность. Завтра правдой станет то, что нынче ложно, Вам в борьбе достигнуть цели оказалось невозможно — Вы о днях златых мечтали в мире горя и вражды. «Смерть ступает вслед за жизнью, жизнь ступает вслед за смертью». Этим вечным содержаньем мир опутан, точно сетью. Люди делают икону из того, кто слаб и глуп. То, что ничего не значит, важным смыслом наделяют, По бесчисленным системам мысль свою распределяют, В поэтические ткани облачают голый труп. Что такое мысли наши? Хитроумное сплетенье Из вещей, что нет на свете, книга горя и смятенья. Кто ее распутать хочет, лишь запутает совсем. А поэзия святая? Бледный ангел с чистым взглядом, Жалкий прах, едва прикрытый пышным пурпурным нарядом, Смесь икон и сладострастья, тень несбывшихся поэм. Так прощайте же, святые, мой поклон вам, фантазерам, Что в волнах искали песни, управляли звездным хором, Из пустой и грязной жизни исторгали нежный звон, Мы же в прах всепревращаем, наше тело, наши муки. Гении, глупцы, величье, низость, свет, душа и звуки — Все лишь тлен. Таков, как есть он, — этот мир.А мы — как он.

18

ЦикиндялДимнтрие (1775–1818) — румынский просветитель и баснописец.

19

МумулянуБарбу Парис (1794–1837) — румынский поэт.

20

ПралеИоан (1769–1847) — румынский писатель.

21

Даниил— Даниил Москополянул — малоизвестный румынский просветитель, проживавший в XVIII веке в Албании. Хотя Даниил, как и Цикиндял, Мумуляну и Прале, сыграл незначительную роль в культурной жизни своей страны, Эминеску упоминает о нем с восхищением, стремясь еще больше принизить своих современников, которым он его противопоставляет.

22

ВэкэрескуИенэкицэ (1740–1797) — румынский поэт, историк и филолог, автор первых светских стихов, написанных в анакреонтической манере, и первой грамматики румынского языка.

23

КантемирДимитрие (1673–1723) — князь, правитель Молдовы, известный ученый и писатель.

24

БельдиманАлеку (1760–1826) — молдавский ученый и просветитель.

25

СихлянуАлександру (1834–1857) — румынский поэт-романтик.

26

ДоничАлександру (1806–1866) — молдавский и румынский баснописец.

27

ПаннАнтон (1794–1854) — румынский писатель, фольклорист, композитор и музыковед.

28

Элиад —Ион Элиаде-Рэдулеску (1802–1872) — румынский просветитель, писатель и общественный деятель.

29

БоллиакЧезар (1813–1881) — румынский поэт, публицист и передовой общественный деятель.

30

КырловаВасиле (1809–1831) — первый румынский современный поэт, воспевший, под влиянием французского преромантизма, прошлое своего народа.

31

АлександрескуГригоре (1810–1885) — румынский поэт-сатирик и баснописец.

32

БолинтинянуДимитрие (1819–1872) — румынский романтический поэт и прозаик.

33

МурешануАндрей (1816–1863) — румынский поэт, автор широко распространенного в Дунайских княжествах и Трансильвании стихотворения «Отклик», ставшим гимном революционеров 1848 года, под названием «Проснись, румын!».

34

НегруцциКонстантин (1808–1868) — основоположник молдавской и румынской новеллистики, завоевавший большую популярность своими историческими новеллами, в частности новеллой «Александру Лэпушняну».

35

Штефан Великий(годы княжения 1457–1504) — князь, правитель Молдовы, успешно защищавший ее рубежи против иноземных захватчиков, в первую очередь турок.