Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

Эминеску Михай

1873

КАК РАЗЪЯРИЛСЯ ОКЕАН

Перевод А. Эфрон

Как разъярился океан могучий! В упругий жгут свивает непогоду, Арканом волн захлестывает тучи И тщится их низвергнуть с небосвода. Напрасно молнии луны свободу Обороняют пламенем летучим, В ответ валы вздымаются все круче, И крепость звездную штурмуют воды. Но не хватает силы океану… Ворча, он отступает, утомленный. Волна волне зализывает раны. Вот он уснул. Но даже в грезе сонной Не расстается он с луной желанной, Со звездами и с ясным небосклоном.

1873

ИМПЕРАТОР И ПРОЛЕТАРИЙ [38]

Перевод Н. Стефановича

В таверне закопченной, где дым стоит клубами, Где дня почти не видно сквозь грязное окно, На лавках деревянных за длинными столами Сидят угрюмо люди с суровыми глазами, — То нищие плебеи, которым все равно. Один сказал: «Считают, что все черно и грязно, Лишь человек, как светоч, рассеивает тьму. Но сам же он источник порока и соблазна, А этот шар нечистый, вращающийся праздно, — Его же достоянье, подвластное ему. Что значит справедливость? Ведь это же ограда, Хранящая богатых, их собственность и власть. Вы можете погибнуть от мора и от глада, Но вашими руками им рыть и строить надо, И труд ваш непосильный спешат они украсть. Ведь им нужны услады, улыбки, упоенья, И солнечные Альпы, и неба бирюза. В садах у них зимою цветущие растенья. Они в пирах проводят свои ночные бденья, А днем они смежают усталые глаза. Для них и беззаконье — одна из привилегий, Но вас они законом обуздывают всех, Влачащих государства тяжелые телеги… Когда ж они свершают военные набеги, — То вашейкровью

платят за каждый свойуспех. Вся эта пышность армий, вся эта слава флота, Короны, что венчают седины королей, Богатства, что таятся в подвалах у кого-то, — Все это создается из мелких капель пота, Стекающих по лицам измученных людей. Религия, конечно, испытанный, удобный, Уже на вас надетый, прилаженный хомут. Им нужен раб смиренный, послушный и незлобный… Ведь если б не надежда на светлый мир загробный — О, кто бы согласился на этот адский труд? Они в загробном мире сулят вознагражденье, Расплату по заслугам и радость, но, увы, В могиле ожидает вас вечное забвенье… Напрасно в этой жизни хранили вы терпенье: Там ничего не будет, ведь мертвые — мертвы. Играют эти люди фальшивыми словами. Они мечи вам дали и ждут, что вы, рубя, Бросаясь, нападая, себя сразите сами, Что встанете стеною за них же с их дворцами И что войной пойдете вы сами на себя. Зачем же быть рабами, спасая их безделье? Зачем всего бояться и ничего не сметь? Зачем вы в этом мире живете еле-еле, Когда у них богатство, и роскошь, и веселье, Свободной нет минуты, чтоб даже умереть! Взгляните, как вас много! Могучими руками Могли бы вы по-братски всю землю поделить. Но стен для них не стройте, где могут под замками Они добро упрятать или покончить с вами, Как только разгадают, что вы хотите жить. Им хочется блаженством упиться до упаду. Законы защищают всю мерзость их страстей, И вот переступили они еще преграду: Теперь они находят преступную усладу В позоре ваших скромных, прекрасных дочерей. Но что же в вашем сердце усталом и покорном? Ужели слово «рабство» уже не жжет уста? Что есть у вас? Неволя? Слеза на хлебе черном? Обиженные дети на их пути позорном? Одним — и рай, и радость, другим же — нищета. Нет, не нужны законы лжецам и лицемерам! Для вас их измышляют, для вас их создают, Чтоб чахли вы покорно в своем закуте сером, И делят наказанье по рангам и размерам, И над последним нищим вершат неправый суд. Скорее разгромите порядок злой и грешный, Народы разделивший на слуг и на господ. Мы знаем, что за гробом наступит мрак кромешный, А здесь и жизнь, и солнце, и хлеб, и воздух вешний — Так пусть их все получат, пусть каждый их возьмет. Разбейте, растопчите красу античных статуй И все изображенья холеной наготы. Зачем о совершенстве вздыхать во тьме проклятой? Иль девушки простые не платят страшной платой, Стремясь освободиться от черной нищеты? Разбейте же порядок жестокий и кровавый, Роскошные чертоги и царственный дворец, И замок белоснежный, и храм золотоглавый, И пусть повсюду хлынут потоки жгучей лавы, С камней следы позора смывая наконец. Их гордость и богатство — да будет все разбито! Снимите с жизни слезы, убожество и страх, И золото, и пурпур, одежды из гранита, И пусть она прозрачной, очищенной, омытой, Как дух невоплощенный, останется в веках. Постройте из развалин уверенно и смело, Как бы «мементо мори» [39] , громады пирамид. Пред вечностью бездонной, не знающей предела, Пускай искусство душу раскроет, а не тело — Продажное, нагое, утратившее стыд. Скорей потоп и бурю! Ведь знаете вы сами, Кому вы покорились в смирении своем. Жестокие владыки сменились болтунами, Безумные угрозы — трескучими словами. Названья изменились, но зло осталось злом. Очнетесь вы, как в сказке, в каком-то новом веке, Где радость будет общей, где свет рассеет тьму, Когда же пламя жизни погаснет в человеке, Он, словно засыпая, свои опустит веки, И смерть, как светлый ангел, приблизится к нему. Расстаться с этой жизнью совсем нетрудно, зная, Что дети остаются исполненные сил, Что жизнь их ожидает среди земного рая, И звонов колокольных замолкнет медь густая: Оплакивать не надо того, кто все свершил. Исчезнут и болезни, и беды, и напасти, Природа обновится, исполнена щедрот; У золота не будет его преступной власти, И каждый выпьет кубок, в котором только счастье, И сам же этот кубок спокойно разобьет». ………………………………………………… В коляске едет Цезарь по набережной Сены. Его от размышлений ничто не отвлечет — Ни грохот экипажей, ни уличные сцены; Теперь его раздумья сложны и неизменны, И перед ним безмолвно склоняется народ. Почти неуловимой улыбкой уст холодных И взором напряженным, все видящим насквозь, Рукой, держащей судьбы движений всенародных, Приветствует он толпы раздетых и голодных: Его величье с ними таинственно сплелось. В его немом величье царит безмерный холод. Он знает, что неправдой отравлены сердца, Что зло непобедимо и мир навек расколот, Что вновь на наковальню падет тяжелый молот И этому не будет предела и конца. И он, тиран и деспот для всякого вельможи, Приветствует — не вас ли, начало всех начал? Ведь вы — любых величий опора и подножье, И всех завоеваний, и всех крушений тоже, И Цезарь всемогущий без вас давно бы пал. Лишь вашей грозной силой, лишь вашими тенями, Усмешкой, проскользнувшей у ваших уст немых, И разумом, что к правде стремится все упрямей, Он всех обезоружил, он всех опутал вами — И властно подавляет теперь врагов своих. …………………………………………………….. Париж объят пожаром. Пылают башни, зданья, Как факелы, взметнулись огни горящих крыш, Они летят по ветру, меняя очертанья, И слышен лязг оружья, и вопли, и стенанья — Так века труп тлетворный похоронил Париж. Он был неузнаваем, пожаром озаренный. И вот уже на глыбы гранитных баррикад Идут в фригийских шапках плебеев батальоны, И двинулся на битву народ вооруженный, И медленно и глухо колокола гудят. И женщины проходят безмолвными рядами Сквозь огненную бурю с оружием в руках. Их волосы на плечи спускаются волнами, А ненависть и злоба угрюмыми огнями Сверкает в их бездонных и сумрачных глазах. Борись, густые кудри по ветру развевая! Ты поднялась героем из страшной нищеты, Не даром стягов алых склонилась тень святая, Твой мрачный путь греховный внезапно осеняя… Предатели виновны, но не виновна ты. ………………………………………………… Блестит ночное море и кажется стеклянным. Лишь волны, словно плиты, колеблются вокруг, Спокойно исчезая за пологом туманным. Луна своим сияньем, загадочным и странным, Вставая из-за леса, все озарила вдруг. А на волнах безмолвно качаются скелеты Каких-то деревянных старинных кораблей. Их паруса надуты, и мачты их воздеты, И вот перед луною плывут их силуэты — Луна для них, как знамя, они стремятся к ней. На берегу пустынном в тени плакучей ивы Задумавшийся Цезарь склонился на гранит. А глади необъятной расходятся извивы, И ветра налетают внезапные порывы, И море, откликаясь, рокочет и звенит. И вот по ночи звездной, топча лесов вершины, По воздуху, по морю обходит спящий мир Старик белобородый, бросая взор орлиный; Венком из трав засохших увенчаны седины,— То престарелый Лир! Сквозь призрак проступало далеких звезд мерцанье; И, словно отвечая на заданный вопрос, Пред Цезарем раскрылось всей жизни содержанье, И горестей народных унылое стенанье В душе его, как эхо, тогда отозвалось: «Вселенная вдохнула в людей свои стремленья, И волю Демиурга все чувствуют в себе; И в каждом человеке миры и поколенья Хотят решить вопросы, которым нет решенья, — О страсти вездесущей, о смысле и судьбе… Таится в каждом сердце прообраз мирозданья. Всех жизней бесконечных единое зерно. Так дерево желает в порыве расцветанья, Чтоб стали воплощеньем его существованья Цветы, которым завтра погибнуть суждено. Но так ли воплощенье любого человека Решается игрою условий и причин? Тут раб сформировался, здесь — царь, а там — калека, Но жизнь во всех обличьях, от века и до века, Всегда одна и та же, и смысл во всех один. Во всех одни и те же безмерные желанья, Меняются лишь формы, личины, имена, Меняются покровы, черты и одеянья, Но та же тайна жизни, которой нет названья, Разбрасывает всюду желаний семена. Но все прервется смертью, и ты, как дым, растаешь. Бессильны все желанья, бесплодны все умы, И что бы ты ни сделал, жизнь будет все такая ж… И вот, опустошенный, ты с болью постигаешь, Что вся планета наша — лишь греза вечной тьмы».

38

Император и пролетарий. — Над этой поэмой, вдохновленной Парижской коммуной, Эминеску работал четыре года, начав ее в 1870 году в Вене и закончив в 1874 в Бухаресте. Первые варианты поэмы, озаглавленные «Пролетарий» и «Тени на полотне времени», вошли составными частями в окончательный текст.

39

Помни о смерти (от лат.memento mori).

1874

О ИСТИНА СВЯТАЯ!

Перевод И. Гуровой

О истина святая! О ложь и подтасовки! О чудный дар поэта! О лепет дурака! История людская — вранье и потасовки, Любви небесной радость — надежда сопляка. О ты, зерцало мира! Безмозглое созданье! О человек, на зверя ты не похож ничуть, Смирил свои инстинкты ты силою сознанья, — Что видно, если дева свою откроет грудь. Когда она случайно мелькнет икрою белой, То ты не ухмыльнешься слюнявым жадным ртом, Ведь ты — не бык ревнивый, не пес ты оголтелый, Перед

желанной сукой виляющий хвостом! Тебе чужды дуэли петушьи и кабаньи. О нет, ты не ревнуешь, как дикое зверье. О, ты страстей не знаешь, и женские рыданья Твою не тронут душу, не омрачат ее. В любви ты к ближним тоже не сходен со зверями, — Так любишь, что за горло хватаешь их, любя, Чтоб за язык твой подлый, язвящий, словно пламя. За гений пустозвонства восславили тебя. История людская с поэмой дивной сходна, Какие короли в ней — вояки из вояк! Но с просьбой обращаюсь к богине благородной — Пусть держится подальше, я не любитель драк. О мудрецы вселенной! Вы миру б дали роздых! От всех систем глубоких ему давно невмочь! Наш мир — сундук лохмотьев, а небо в ярких звездах — Лишь балаган, открытый на ярмарке всю ночь. Священники с крестами, вы, казначеи веры, Земли вы соль и сердце; вам истина видна. И лишь одно неладно — днем жрете вы без меры, Лжи посвящен ваш вечер, ночь блуду отдана. На мыслях, музыканты, затренькайте искусно, Вы, скульпторы, ласкайте дрожащие тела. Актеры, вы кривляйтесь пред публикой безвкусно, Художники, вам вечность давно венки сплела. Тебе венки их, время, все пальцы искололи. Мешки червей недаром брались они писать. Помазанники божьи, сидите на престоле, Чтоб девок из балета на содержанье брать. Ведете, дипломаты, народ тропой знакомой, Корректнее и суше нельзя, пожалуй, быть, Мерзавцы, я пленился безмолвной аксиомой: «Народы существуют, чтоб за нос их водить».

1874

ДОБРЫЙ МОЛОДЕЦ — ЛИПОВЫЙ ЦВЕТ

Перевод М. Зенкевича

«Бланка, знай: Христу невестой Стала ты со дня рожденья, Ведь на божий свет явилась Ты плодом грехопаденья. Завтра в скит блаженной Анны Ты монахинею вступишь И молитвой неустанной Грех и мой и свой искупишь». «Ах, отец, да не постигнет Дочь твою судьба такая. Я люблю охоту, танцы, Нравится мне жизнь мирская. Не хочу я расставаться С волосами золотыми, Над молитвенником слепнуть В душном темно-синем дыме». «Дочь моя, от жизни грешной Отрешись святым обетом, Завтра в женский скит старинный Мы отправимся с рассветом». Бланка слушает и плачет, Ах, часы свободы кратки, От судьбы своей постылой Ускакать бы без оглядки! Плачет и коня-любимца Белоснежного седлает, Гладит по волнистой гриве. Нежною рукой ласкает… Вдруг, в седло вскочив, помчалась По крутой тропинке в гору, Понеслась, не оглянувшись, Вдаль к синеющему бору. По тропинкам в лес дремучий Уносилась вглубь куда-то. Вспыхнули вдали над тучей Красные лучи заката. Луч, как молния блистая, Озаряет мрак тяжелый. Шелестит листва густая, И гудят лесные пчелы. Вот и середина бора, Здесь под липою волшебной Заколдованный источник Тихо бьет струей целебной. Очарована журчаньем. Видит Бланка, — что за диво! — На коне, чернее ночи, Рядом юноша красивый. Темные глаза большие Вспыхивают, словно пламя, В черных волосах — цвет липы, К рогу он приник губами. Тихо всадник незнакомый В рог серебряный свой дует, Грустной, сладостной истомой Сердце девушки волнует. Кос ее коснулись кудри — Или это только снится? И в смущенье опустила Бланка длинные ресницы. Внемлет девушка с улыбкой, Как играет рог, чаруя, Губы чуть полуоткрыты, Словно жаждут поцелуя. К юноше она склонилась, Зачарована чудесно, И, оставив рог волшебный, Вдруг запел он грустно песню. А потом рукой воздушной Обнял стан ее безмолвно. Бланка юноше послушна, Сердце нежной страстью полно. В темные глаза любовно Смотрит Бланка долгим взглядом, Выпали из рук поводья, Кони их пасутся рядом. А ручей волшебный глуше Льет серебряные струи, Упоенные их души Усыпляя и чаруя. Поднялась луна над лесом На туманном небосклоне, Вырисовывая тени Черные на светлом фоне. Удлиняет их и движет, И, по лунному веленью, Тени тают, исчезают В чаще, словно привиденья… Утром в пене конь усталый Прискакал к воротам замка. Но без всадницы — пропала, Навсегда исчезла Бланка.

1875

БОЛТОВНЕ ОТВЕТ — МОЛЧАНЬЕ

Перевод Ю. Кожевникова

Болтовне ответ — молчанье. Ни похвал, ни порицанья. Ты пляши себе как хочешь И не жди рукоплесканья. Только я плясать не стану Под фальшивое бренчанье. Правду я ищу лишь в сердце — Вот оно, мое призванье.

1876

НЕТ, И В ИЕГОВУ НЕ ВЕРЮ…

Перевод М. Зенкевича

Нет, и в Иегову не верю, Как и в Сакья Муни-Будду, В жизнь, и в смерть, и в увяданье Также верить я не буду. Это все — воображенье, Мне же, право, безразлично — Буду ль вечно жить на свете Иль исчезну в тьме безлично. Это все — религий тайны, Для ума непостижимо, И о том не стоит думать, Жизнь течет неудержимо. И поэтому оставьте Вы меня совсем в покое, — Как хочу, я поступаю, Вы же делайте другое. Классиками не пленяйте, Им я подражать не стану, Чужд мне строгий стиль античный, Я романтиком останусь!

1876

ТЫ ПРОСИШЬ, ЧТОБ ЛЮБИЛ Я В ШУТКУ…

Перевод Эм. Александровой

Ты просишь, чтоб любил я в шутку, Легко, не прибегая к драме, Чтобы о страсти, вняв рассудку, Писал французскими стихами. Но тщетны все твои старанья Меня зачислить в балагуры,— Не мастер я свои страданья Перелагать на каламбуры. Смеясь, кудрявую головку Ты на плечо мне опускаешь, О, ты отлично понимаешь, Что не до шуток мне, плутовка! И, вслух тебе не прекословя, Подозреваю я невольно, Что ты не так уж недовольна Моей нешуточной любовью.

1876

СПИ!

Перевод А. Эфрон

Ты испугалась… Что твой сон смущает? Пусть дождь стучит себе в стекло окна, Пусть грустный ветер жалобно вздыхает, Спокойна будь! Я здесь — ты не одна. Зачем ты встала, словно в изумленье, Чего ты ждешь, что ищешь на полу? Что тщишься вспомнить, полная смятенья, Куда глядишь ты сквозь ночную мглу? Приляг — тебя оставлю я в покое, Усни скорей, а мне позволь не спать… Мне нравится, наедине с тобою, Твой сон стеречь, и думать, и читать, Твоей дремотой нежно любоваться, Иль молча, книгу выпустив из рук, Отдохновенью тихо предаваться, Печальных мыслей размыкая круг… К своей груди хочу тебя прижать я, И жажду я к устам твоим прильнуть, Но будят спящих страстные объятья, Тебе ж, усталой, нужно отдохнуть. Так спи, дитя, смежи свои ресницы, Тебя ничем не потревожу я, Пусть добрый, светлый сон тебе приснится, Такой же светлый, как любовь моя… И вновь страницы книги я листаю И слушаю часов старинных бой… Спи, жизнь моя, спи, радость, спи, родная, Не бойся ничего — я здесь, с тобой!

1876

ЛИШЬ РАЗ ЕДИНЫЙ…

Перевод Н. Стефановича

Лишь раз единый к сердцу Ладонь твою прижать, Смотреть, не отрываясь, В глаза твои опять. Испить в одном объятье Мечты смертельный яд, — И прочь уйти навеки — Куда глаза глядят. И пусть тогда погибну, Забыт и одинок… Я свой предвижу жребий, — Я сам его предрек.

1876

НЕТ, ВСЕХ СЫНОВ ЛЮДСКОГО РОДА…

Перевод Н. Вержейской

Нет, всех сынов людского рода Судьба различно привечает: В одном — живет сама природа, Другой — ее лишь изучает. Тем — ткать эпохе одеянья, А тем — скорлупки собирать. Одним дано свершать деянья, Другим — плоды их осмыслять. Но все они живут согласно, Делам друг друга не мешая. И до сих пор над ними властна Писания строка святая. Сомненья червь сердец не гложет, Глядит невинность из-под век, Раскаянье спастись поможет — Так слепо верит человек. О гений зла! Тот не рождался Еще на свет от сотворенья, Кто пред тобой бы не пытался Свои оправдывать мученья. Путь указуешь и злодеям И тем, кому противен грех. Судья поступкам и идеям, Ты — цель конечная для всех. Но там не ценна добродетель, Где дух в борьбе не торжествует. Да где ж за истину радетель, Кто жизнью, разумом рискует? Из книг, что моль давно изъела, Осела пыль на мозг людей. Их мысль вконец окостенела Еще со старых школьных дней. Им мира не понять величья, Все к тайнам относя небесным. Им кажется все без различья Непостижимым и чудесным. К познанью не стремясь природы, К ней равнодушья не тая, Они идут из рода в роды Слепцами в храме бытия.