Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

Эминеску Михай

«Объяты даже мысли тишиной…»

Объяты даже мысли тишиной, Но все нежнее песнь благоговенья. Зову тебя. Услышишь ли моленья? Развеешь ли холодный мрак ночной? Твои глаза прольют ли утешенье, Спасительно сияя надо мной? О, посети же сон тревожный мой, — Приди, приди, желанное виденье! Ты близишься… ты здесь… тебя нашло Измученное сердце. Мы, как реки, С тобой слились, и счастье к нам пришло. Твоих ресниц мои коснулись веки, Твоих объятий чувствую тепло, Ушедшая, любимая навеки!

1879

ШУМ ЛЕСА

Перевод Ю. Нейман

На воде, слегка дрожащей, Солнца луч дробится длинно, Тихо на опушке дальней Я внемлю душой печальной Песенке перепелиной Где-то в чаще. Шепчут сонно, приглушенно Воды всей лесной округи. Если ж солнце редко-редко Проскользнет к ним через ветку, Волны вскинутся в испуге Всполошенно. У овсянки, у кукушка Что сегодня на примете?.. Племена болтают птичьи, Щебеча, друг дружку клича. Знают жители опушки Все на свете. — Где она, моя сестрица?.. Не беда ль случилась с нею?.. — Говорит, грустя, кукушка. — Где она, моя подружка?.. Не пора ли доброй фее Появиться? Липа смотрит: не она ли? — Возвратиться доведись ей, Ветку ей дала б погуще, Вознесла

бы вверх над пущей. Чтоб ее цветы и листья Осыпали! И о том же слабо, нежно Ручеек лепечет малый: — Неужель не повторится?.. Не придет опять царица, Та, что ножкою ступала Белоснежной?.. И ответил я в печали: — Лес, не повторится это! Не блеснут ни днем, ни ночью Синевой небесной очи, Те, которые все лето Мне сияли! Не вернуть нам сказки-были, Колдовского сна лесного! И мрачнее нет развязки, Чем у светлой этой сказки!.. …О, приди, чтоб все мы снова Вместе были!

1879

СВИДАНИЕ

Перевод М. Петровых

— Как живешь, лесок родимый? Как проводишь вёсны, зимы? С давних пор, как мы расстались, Годы быстрые промчались, Уезжал надолго я В чужедальние края. — Я, как прежде, милый мой, Вьюгу слушаю зимой, — Вьюга ветки гнет мои, Подо льдом таит ручьи, Певчих пташек разгоняет, Снегом тропки заметает… Я, как прежде, милый мой, Светлым летом и весной Дойну слушаю свою: Там, где тропочка к ручью, Зачерпнув в кувшин водицы, Дойну мне поют девицы. — Лес мой с тихими ручьями, Годы мчались за годами, Ты ж не сохнешь, не редеешь, Год от году молодеешь… — Что мне время, коль навеки Звездным блеском полны реки, И ненастье ль, ведро ль будет — Ветер в листьях песню будит; В ясный день, в густую хмарь Мой Дунай течет, как встарь. Только в людях перемены Непрерывны, непременны, Мы ж остались те, что были, Облик свой не изменили, — Речки те же и поныне, Те же горы и пустыни, Та же синева небес, То же солнце, тот же лес.

1879

РАССТАВАНИЕ

Перевод А. Гатова

Что у тебя на память я попросить бы мог? Тебя, а не увядший в твоем венке цветок! Но ты теперь чужая, прошу я, потому Забудь меня навеки, когда уйду во тьму. Когда угасло счастье, сгоревшее дотла, Желать ли, чтобы вечно разлука сердце жгла? Волна, волну сменяя, уходит по реке: Зачем же предаваться мучительной тоске, Когда, как сновиденье, и даже тенью сна, Мы по земле проходим и смерть предрешена? Так надо ли годами томиться обо мне И о других, уснувших в могильной глубине? Сегодня или завтра уйду из жизни я, — Что в том? Хочу забвенья, хочу небытия! Хочу, чтоб ты забыла года, когда вдвоем Мечтали мы о счастье. Не вспоминай о нем; Чтоб я исчез в суровой и непроглядной мгле, Как будто не нашли мы друг друга на земле, Как будто были тщетны все годы, все мечты! То, что тебя любил я, простить мне сможешь ты? Вокруг — одни чужие; мечтаю лишь о том, Чтоб горестное пламя в глазах застыло льдом. Когда же прахом в землю вернется плоть моя, Там вряд ли разгадают, кто я, откуда я? Мне среди стен холодных и днем и в час ночной Молитвой будут вечный выпрашивать покой. А я хочу, чтоб кто-то у век поникших стал И дорогое имя твое мне прошептал… А там — пускай бросают в пыли дорог… В тот час Мне все же будет лучше и легче, чем сейчас! Пусть вороны нагрянут, как черная гроза, И неба не увидят ослепшие глаза! И пусть примчится буря на огненных крылах И сердце бросит ветру и растерзает прах! А ты, как день апреля, всегда сияй, цветя! Ты — с влажными глазами — невинное дитя, — Все той же белокурой и вечно юной будь. Я сам себя забуду, и ты меня забудь.

1879

ЖИЗНЬ

Перевод Л. Мартынова

Нередко слышу я, как, выпятив живот, Румяный жирный поп с амвона речь ведет О том, что род людской идет путем страданья, Что наслаждение — преддверье покаянья… Но разве может знать откормленный такой, Какой бывает жизнь и быть должна какой? Над тесной уличкой ночь блещет и сверкает, Лучи ста тысяч звезд мне под ноги бросает. До слуха моего доносятся едва И жалобы, и смех, и смутные слова Из мира старых стен, из-за окон разбитых, С забытых пустырей, из-за дверей раскрытых. Вот скромной спаленки я вижу полумглу. У лампы девушка вдевает нить в иглу. Та девушка бледна, глаза у ней потухли, Над покрасневшими белками веки вспухли — Ночной упорный труд погибелен для глаз, В них не осталось слез… Зачем ты родилась? Зачем живешь? Ведь жизнь тебя несет, Как веточку по лону пенных вод, Ты — тень в толпе. Куда тебя забросит Житейский пыльный вихрь? Но кто об этом спросит? Вот так и день и ночь все трудится она, И можно разглядеть сквозь занавес окна, Как ловки пальчики, как эти очи зорки! Почувствовать легко, как эти слезы горьки. Ведь на день брось иглу — и будешь голодать, — Вот, кажется, и все, что в силах ты понять! Работа сделана… Пойдет она куда? Творенья твоего священного труда Перед клиентами торговец расстилает. Огромный солитер лучится и сверкает На пальце у купца… И куплен камень тот На прибыль от ночных девических работ. Твой труд, о девушка, стал ценностью отныне: Купец его теперь предложит герцогине; Получит деньги он, отвесит ей поклон… Та ткань, в которую вплелись — жизнь, слезы, сон, — Ткань, белая как снег, на ком теперь надета? Когда тебе, дитя, на ум приходит это, Ты смотришь в зеркальце и плачешь, плачешь ты От жалости к себе. И кроткие черты Лица ты своего запечатлеть стремишься… Так вот какая ты! Страдаешь и томишься, Живешь, послушна всем, боишься ты всего. Лишенное поддержки существо. И только смерти ждешь с готовностью покорной, Как утешительницы в жизни этой скорбной. Но все же у тебя одна подруга есть — Откуда ни возьмись явившаяся здесь Пчела! Она нашла пути в твою светелку. И, отворив окно, ты приглашаешь пчелку Хотя бы до весны с тобой вдвоем пожить! Две пролетарки вы, пристало вам дружить — Букашке-девушке с букашкою крылатой. Когда, подавлена нуждой своей проклятой, Вдруг девушка взгрустнет в обиде на судьбу, К ней пчелка резвая садится на губу. И словно говорит любезно и учтиво: «Подруженька, мила ты и красива! Ты знаешь, как цветок, прелестен ротик твой! Ты очень хороша! Прекраснее святой! А глазки у тебя! Ну, как их не похвалишь!»

* * *

…И смерть настигла девушку. Она лишь Сказала: «Отдохни! Пришли покоя сроки». Вот девушка в гробу. Еще бледнее щеки, Но мертвого лица столь хороши черты. Что те, кто жив, дарят покойнице цветы. Как благороден, строг и величав он, Труп девушки, в льняной одетый саван! К открытому окну, любуясь, подошла Цветущая весна… Но бедная пчела Забыла о полях и с грустью беспокойной Все время кружится над девушкой покойной, Как будто говорит, что хочет быть она С подругою своей в земле погребена. И потому когда, перетянув живот, Румяный жирный поп с амвона речь ведет О том, что род людской идет путем страданья, Что наслаждение — преддверье покаянья, То разве может знать откормленный такой, Какой бывает жизнь и быть должна какой?

1879

О МАМА!

Перевод Эм. Александровой

О мама! Из печальной обители своей Зовешь меня дыханием и трепетом ветвей. На темную могилу, где приютилась ты, Акации роняют увядшие цветы. В их шелесте твой голос мне слышится опять… Так шелестеть им вечно, тебе же — вечно спать. Любимая, когда покину я этот свет, Над прахом безответным не надо плакать, нет! У моего надгробья лозинку посади, — Ее кропить слезами под вечер приходи. И скоро надо мною начнет листва шептать… Жизнь будет вечно юной, я буду вечно спать. Но коль судьба уйти нам в один и тот же час, В одном гробу, родная, пускай схоронят нас; Пускай нас закопают на берегу речном, Где волны грустно плещут в безмолвии ночном; Так будем близко, близко, блаженно мы лежать… Пусть волны вечно плачут, мы будем вечно спать.

1880

КАКАЯ СКОРБНАЯ ДУША…

Перевод Эм. Александровой

Какая скорбная душа Досталась мне в наследство! И сколько накопилось в ней Обид и тягот с детства! Больная, глупая душа, — Обманута без счета, Она все верует, все ждет, Надеется на что-то. Ужель не в тягость ей влачить Несметных бед проклятье? О волны вечной темноты, Раскройте мне объятья!

1880

СНОВА МАЧТЫ ПОКИДАЮТ…

Перевод Ю. Кожевникова

Снова мачты покидают Берега беспечные. Сколько их переломают Ветры, волны вечные! Птиц зима на юг торопит, Гонит над раздольями. Сколько в море их утопят Волны, ветры вольные! Счастье легкое забуду, Чувства быстротечные: Подгоняют в спину всюду Ветры, волны вечные. Будут только непонятны Мысли своевольные… Вечно шепчутся невнятно Волны, ветры вольные.

1880

ПОСЛАНИЕ ПЕРВОЕ

Перевод С. Шервинского

Лишь сомкну устало веки, лишь свечу свою задую, Движет медленное время только стрелку часовую. Лишь отдернешь занавеску потемневшего окна, — Сладострастное сиянье заструит в него луна. В этот миг ночная память вызывает к жизни вечность Человеческих страданий, мук вседневных бесконечность… Ты скользишь, царица ночи, вдоль по своду мирозданья, Бытие даруя мысли, облегчая нам страданья. Под твоим невинным светом сколько искрится песков, Сколько рощи укрывают звонкоструйных ручейков! Сколько волн ты подчинила власти девственной своей, Проплывая над текучим одиночеством морей! Ты любуешься цветущей побережий красотою, И дворцов, и гордых замков, очарованных тобою. В сотни скромных обиталищ ты глядишь через окно, Где полночное раздумье лбом бессонным склонено. Там мечтает император мир смутить на целый век, Там едва об утре думать бедный смеет человек. Пусть назначены судьбою им различные ступени, Но равно над всеми властны луч луны и смерти гений. И страстей одних и тех же поневоле каждый раб, Будь он гений иль бездарность, будь он силен или слаб. Этот в зеркало глядится, и завит и разодет, Этот гонится за правдой, освещая бездны лет. Шелуху иной сбирает со страниц, давно истлевших. Ряд имен в тетрадь заносит, от забвенья уцелевших. Этот делит мир в конторе, исчисляя, сколько злата В черных трюмах носит море, ждет ли прибыль иль утрата. Вон сидит ученый старец — продрался в локтях халат, — Пишет формулы, сверяет и труду ночному рад. Но спасти его от стужи впору ль старому халату? В воротник он шею прячет, в уши вкладывает вату. Так старик и существует, жалкий, худенький, согбенный, Но в одном его мизинце — бесконечность всей вселенной. У него в мозгу разгадка прошлых и грядущих лет. Вечность темная, ночная у него найдет ответ. Как державший небо Атлас в мифотворческом былом, Держит он весь мир и вечность, подпирая их числом. Между тем как трепет лунный заливает груду книг, Строй веков, по воле мысли, заключен в единый миг. Он — в преддверье мирозданья… Ни существ, ни существа, Неоформленная сущность и безвольна и мертва… Мирозданье было скрыто, но без тайны сокровенной… Мир дремал, собой проникнут мыслью непроникновенной. Что же было? Пропасть? Бездна? Иль пучина мрачных вод? Даже разум не рождался, — кто ж воспримет и поймет? Простиралось море мрака беспросветно и глубоко, Чтоб увидеть мир явлений, не существовало ока. Пребывал без очертаний этот мир несотворенный, Властвовал покой извечный, сам с собою примиренный. Миг — и двигается точка… Свет. Во сне предмировом Хаос в мать он превращает, сам становится отцом. Свет в предмировом пространстве, хрупче капли влаги пенной, Воцарился полновластно над родившейся вселенной. И от света тьма ночная с той поры отделена, Восходить над миром стали звезды, солнце и луна. И досель миры приходят, затерявшиеся в сферах, К нам из хаоса глухого, из его юдолей серых. Их рождает бесконечность — и роятся светлой новью, Приобщаемые к жизни бесконечною любовью. В безграничном этом мире, мира маленького дети, Муравейники мы строим на ничтожнейшей планете. Все — король, солдат, ученый, — всем убогим нашим скопой Мы себя считаем чудом, а видны — под микроскопом! Мы — что мухи-однодневки, мир наш меряется футом, Так и кружимся без цели, жалкий счет ведя минутам, Позабыв, что на мгновенье мир наш к вечности подвешен, Что за нами и пред нами он ничтожен и кромешен, Так пылинки пляшут в царстве одинокого луча И с лучом исчезнут вместе, рой лазурный помрача. Так же в вечности бездонной, в нескончаемой ночи Мы живем, пока сияют мимолетные лучи… Гаснет луч — и все исчезло, тень вбирает темнота. Мир химеры… О нирване затаенная мечта… В наши времена мыслитель смелых дум не остановит, Мысль за тысячу столетий неизведанное ловит… Вечер мира… Наше солнце стало скорбно и багряно И скрывается за тучей, как зияющая рана. В мятеже своем несется за планетою планета, Леденея, сбросив узы солнца ветхого и света. Время в вечность протянуло коченеющее тело, Нет событий, если бездна мировая опустела. Крыша мира почернела и уныла, как погост, Словно листья при ненастье, облетают сонмы звезд, Рухнул мир, не стало жизни, хаос вновь молчит ночной, Вновь с собою примеренный воцаряется покой. ………………………………………………………… От толпы непросвещенной, от глухих ее основ, До ступени высочайшей, до увенчанных голов, Всех загадки бренной жизни занимают ежечасно, — Неизвестно, чья на свете доля более несчастна… Все — во всех, но между всеми он — один, она — одна. Тот взнесен, кому желанна и доступна вышина. А удел других, смиренных, жить в неведомой тени, — Незамеченною пеной потеряются они. Что судьбе слепой их думы, их заветные стремленья? Волны мчит она по жизни, словно ветра дуновенье. Литераторам на зависть он повсюду на примете. Но ученому седому что дадут восторги эти? Вы ответите — бессмертье? Правда, слита целиком Жизнь его с одной идеей, словно дерево с плющом. «Как умру, — ученый мыслит, — будут именем моим Поколения гордиться, понесут его другим. В чьем-нибудь мозгу, я знаю, свой заслуженный приют Мной написанные книги вместе с именем найдут». Жалкий! Разве ты запомнил — память слишком не богата! — Все, что слышал, или видел, или высказал когда-то? О, как мало! Клок бумаги иль обломок изваянья, Тень неявственная мысли — вот твои воспоминанья! Если ты не мог запомнить даже собственный свой путь, — Изучать его в грядущем разве станет кто-нибудь? Может быть, через столетье лишь педант зеленоглазый, Книжный хлам перебирая, увлечен изящной фразой, Твой язык применит тонкий для своих дурных стихов, Пыль твоей забытой книги важно сдует он с очков И тебя таким петитом, что читался б только с лупой, Упомянет в примечанье под своей страницей глупой. Целый мир построй, мечтатель, а потом его свали, — Все засыплется лопатой в яму сброшенной земли. Длань, хватающая скипетр, мысль, парящая в веках, Умещаются отлично в четырех простых досках. И в кортеже погребальном, как ирония прекрасном, Люди следуют за гробом с выраженьем безучастным. А ничтожество пустое над могилой скажет речь, Не тебя стремясь прославить, а себя в багрец облечь. Вот и все, на что ты вправе уповать… Но подожди: Может статься, справедливость ожидает впереди? Кто догнать тебя не в силах, тот не судит беспристрастно… Биографию расхвалят, из которой будет ясно, Что велик ты вовсе не был, что талантом не богат, А точь-в-точь как остальные… Этой мысли каждый рад! Вскоре, ноздри раздувая, что смешно и глуповато, На ученых заседаньях, где легко топить собрата, О тебе, вперед условясь, к месту пользуясь прикрасой, Говорить начнут… но только с иронической гримасой. Попадешь в чужие руки. Кто понять тебя не сможет, Разгромит твои творенья и запрет на них наложит. И в твоей суровой жизни он разыщет, вероятно, Неприглядные поступки, непростительные пятна. Это с ним тебя равняет, — не деянья, не стихи, Засиявшие для мира, а ничтожные грехи, Утомленье, слабость духа или ропот откровенный — Все, что знает от рожденья человек обыкновенный. Сколько в жизни ты ни думай, сколько книг ни напиши, — Привлекут людей лишь беды исстрадавшейся души. ……………………………………………………………….. Между стен, среди деревьев, осыпающих цветы, Льется лунное сиянье величавой красоты! И встают воспоминанья, воскресают в тишине, Боль притуплена, и смутны ощущенья, как во сне. Тайный мир наш раскрывая, льются лунные лучи, И теней взлетают сонмы, лишь погас огонь свечи… Под твоим невинным светом сколько искрится песков, Сколько роща укрывает звонкоструйных ручейков! Сколько волн ты подчинила власти девственной своей, Проплывая над текучим одиночеством морей! Но судьба вселенной правит, мы рабы ее велений, И равно над всеми властны лунный луч и смерти гений!