Альфа и Омега. Книга 3
Шрифт:
Мы почти ни о чем не говорили. Я не хотела задавать никаких вопросов, а он не стремился делиться новостями большого мира. Я даже не спросила, действительно ли за всем стоял Сатэ, как сказал Кадо, потому что в этом случае ситуация ничуть не упрощалась. Порой несправедливые упреки так и жгли мне язык, ведь если бы Йон с самого начала не стал связываться с этими бандитами и просто отдал им свое место и остальное по-хорошему, и Ория, и Агата, скорее всего, остались бы в живых, а Дом бы не сгорел. Но я проглатывала их, как горькое лекарство, не позволяя даже тенью отразиться на собственных мыслях. Нора была права — я больше не могла опираться на прошлое, которого давно уже не существовало. Но и идти в то жестокое и мрачное будущее, что
Иногда меня навещала Джен, которой теперь для того, чтобы увидеться со мной, нужно было всего лишь подняться на пару этажей. Но встречи эти были какими-то несуразными — она не знала, что сказать, а я просто ни о чем говорить не хотела. Возможно, если бы моя дорогая подруга не была выбита из колеи собственными проблемами, ее зажигательной силы воли хватило бы для того, чтобы вытащить меня из кровати и вернуть к жизни, но в те дни мы обе ощущали себя так, словно пытаемся найти друг к друге опору, но вместо этого снова и снова упираемся ладонями в бесплотный туман. Горацио с ней так и не связался после того, что случилось, и мы обе могли лишь догадываться, где он сейчас, а звонить первой альфа наотрез отказывалась. Впрочем, не могу не признать, что на фоне случившегося в Доме переживания подруги для меня как-то поблекли и потеряли первоначальные драматичные краски. Все можно было исправить, пока они оба — и она, и отец Горацио — были живы и хотели этих перемен. Мне хотелось донести это до нее, но, кажется, у меня так и не вышло.
О том, что похороны состоятся сегодня, я узнала в тот же день за завтраком, когда Йон вопреки своему обыкновению никуда не торопился, а в ответ на мой вопрос ответил, что взял выходной, чтобы мы оба могли поприсутствовать на кладбище во время церемонии прощания.
— Значит, она сегодня, — негромко проговорила я, опустив взгляд к своей полупустой тарелке. — Я не знала.
— Да, решили не откладывать в долгий ящик, — подтвердил Йон, не отрываясь от своего смартфона — видимо, работа все же не готова была отпустить его полностью.
— Они выяснили, кто устроил пожар? — спросила я спустя полминуты неприятно покалывающей кожу тишины.
— Мы нашли исполнителей, — коротко подтвердил альфа. — Они свое уже получили.
— Ясно. — Снова пауза, мучительная, тяжелая, давящая. — А… заказчик?
— Мы оба знаем, кто заказчик, маленькая омега, — чуть более резко, чем обычно, заметил он, подняв на меня глаза.
— Ему же… не сойдет это с рук, правда? — Я хотела говорить уверенно и твердо, но голос мялся и дрожал, как тонкая бумага на ветру. — Я имею в виду, что Дом же находился на твоей территории, значит формально…
— Сатэ умен, — отрезал Йон. — И хитер, как зверев лис. Если я пойду на него сейчас, то в лучшем случае получу головы козлов отпущения и заверения в вечной дружбе. Нет, мне нужно что-то больше. Что-то такое, от чего бы ему не удалось отвертеться. Но не переживай, маленькая омега, я со всем разберусь.
— Ты всегда так говоришь, — устало проговорила я, откидываясь на спинку стула и ощущая себя внутри какой-то невозможно старой, словно прожившей на этой Земле на десяток жизней больше, чем нужно.
— И я хоть раз тебя подводил? — прищурился альфа.
«Меня нет», — чуть было не ответила я, но в последний момент сдержалась и просто покачала головой. Потом поднялась на ноги, обошла стол, за которым мы сидели, и обняла его за плечи, коснувшись подбородком его макушки.
— Собирайся, — негромко произнес он, погладив мою руку. — Кадо ждет нас внизу через полчаса.
Я не стала спорить. Не была уверена, что моих сил хватит хотя бы на то, чтобы спуститься на лифте в ресторан, но не стала спорить. Как послушная омега, усадила себя за трюмо, нарисовала на своем лице подобие глаз и
На кладбище собрались почти все девочки Дома — кроме тех, кто получил сильные ожоги во время пожара и все еще был в больнице. Нам повезло, наверное. Судьба распорядилась так, что на момент возгорания в тех комнатах, куда были брошены зажигательные снаряды, вовсе никого не было. И несмотря на то, с какой скоростью распространился огонь по деревянному зданию, почти все успели выбраться наружу. Все за одним-единственным исключением.
Я не знала того священника, который проводил церемонию прощания, но, по словам Йона, он был одним из приближенных Дани. Его речь была красивой, звучной, прочувствованной — в ней говорилось о том, что Ория была хорошим другом и наставником и что она исполнила свой долг перед лицом Великого Зверя, защитив и приютив столь многих. Подобные речи редко можно было услышать в честь хозяек борделя — обычно их хоронили быстро и торопливо, словно со стыдом пряча в землю собственные пороки и слабости, но, конечно, ни Йон, ни девочки не могли подобного допустить.
День был жаркий и душный — август разошелся вовсю, словно торопясь израсходовать все положенное по смете количество жары. Никакого дождя и черных зонтов, как в кино, только вьющиеся у лица мошки и ощущение липкой от пота кожи под черной тканью платья. После перерыва мне было сложно так долго находиться на ногах, тем более в толпе других бестий, чьи усиленные жарой запахи забивали нос и грудь до тошноты, поэтому я не смогла дождаться конца церемонии и, извинившись, вернулась в машину, под кондиционер. Чувствовала спиной взгляды, которыми меня провожали остальные, но мне было все равно. Даже если бы я отстояла все положенное время от звонка до звонка, слушая раскатистый голос священника и глядя, как гробы по очереди медленно опускают в землю, это бы ничего не изменило. Не исправило бы случившегося и уж точно не искупило нашу с Йоном вину перед той, кто распахнула перед нами двери своего Дома точно так же, как и двери своего сердца.
Мы говорили об этом лишь однажды — в тот день, когда мой альфа получил на руки отчет пожарной бригады. Согласно ему, у Ории был шанс спастись, если бы она не надышалась дымом. Или если бы кто-нибудь вовремя там появился, чтобы вытащить ее.
— Они этого не знают, — сказала тогда я. — Все могло сто раз пойти не так, если бы ты вошел внутрь. Любая новая переменная меняет все содержимое уравнения в целом.
Он промолчал. Не говорил этого, чтобы не ранить меня, но я точно знала, о чем он думает — и для этого мне не нужна была наша метка.
— Я не могла рисковать тобой, — проговорила я. — Но не собираюсь просить за это прощения. Я всегда буду выбирать тебя, Йон. Неважно, кто будет на другой стороне — друг или член семьи. Можешь ненавидеть меня за это, но между всем миром и тобой я выберу тебя. Всегда. А разве ты сам смог бы поступить по-другому?
— Я не знаю, — с безжалостной честностью по отношению к нам обоим признался он. — Хана, я не знаю, как бы я поступил.
— А мне кажется, знаешь, — возразила я. — Ты ведь остался. Потому что пистолет у моего виска напугал тебя больше, чем возможность потерять женщину, что почти заменила тебе мать.