Алмазы перуанца
Шрифт:
– Вы с ума сошли, Гармс!.. – пролепетал он с трудом побелевшими губами.
Гармс молчал, глядя в упор в изменившееся лицо своего господина.
– С тех пор вы ни разу не посмели ступить в этот вестибюль, вы приказали пробить в стене боковую дверь! Каин! Каин! Что ты сделал с братом твоим? Вот то, что я желал сказать вам, господин сенатор Цургейден!
И, не взглянув даже на неподвижно стоявшего, словно онемевшего от ужаса сенатора, дрожавшего всем телом, старик гордо и молча вышел из кабинета. Но, вернувшись в комнату Бенно, старик был не в силах сдерживаться
– Все, все напрасно! Ничего я не могу поделать! Ты должен ехать, мой бедный мальчик…
Пошли дни за днями, тихо, однообразно. Старушка была опасно больна; доктор ходил два раза в сутки, но Бенно не допускали к ней. Когда, наконец, сенатор распорядился на следующий день готовиться к отъезду, Бенно просил позволения проститься с одноклассниками, но и в этом ему было отказано. Только старик Гармс несколько раз заходил к нему в этот день.
– Ну, я сложил свои пожитки, – сказал он, – вместе с тобой и я отрясаю прах с ног моих за порогом этого дома!
– Но что же ты будешь делать теперь, Гармс? Право, тебе лучше было бы оставаться на старом, насиженном месте!
– Нет, нет… и не говори мне об этом… Упаси Господь Бог, я бы, пожалуй, не удержался порядком исколотить господина сенатора! Нет, здесь мне оставаться нельзя. Я уже решил, как буду проводить свое время: буду ходить в гавань и беседовать с моряками, бывавшими в Бразилии, и разузнавать через них о той стране. Затем стану изучать тот язык, на котором там говорят, и карту той страны, чтобы знать в любое время, где ты находишься, и ждать твоих писем!
– Да, ты единственный человек, которому я буду писать оттуда!
Винкельман, которому сенатор поручил на время переезда опекать своего племянника, явился в назначенный день и час, чтобы отправиться вместе с мальчиком на судно. Гармс долго держал в своей руке руку Бенно, пока, наконец, за ним не прислали от сенатора.
– Неужели вы не позволите мне, дядя, проститься с бабушкой? – спросил Бенно молящим голосом.
– Нет, это невозможно: она очень больна, я потом передам ей твой прощальный привет. Иди!
Гармс, стоявший за спиной Бенно, также простился со своим господином и товарищем детства едва приметным кивком головы:
– Я ухожу, сударь!
– Знаю, Гармс, знаю!
И дверь захлопнулась за выходившими.
– Не провожай меня до судна, Гармс, все станут впоследствии говорить об этом; господь с тобой, я напишу тебе из Англии.
– Храни тебя Бог, дитя мое! Храни тебя Бог!
Они простились еще раз и расстались. Бенно молча шел рядом со своим будущим спутником.
– Так вы намерены в Рио изучать торговое дело в торговом доме «Нидербергер и Ко»? Неужели вас так тянет в далекие страны или вы просто хотите повидать свет и людей, молодой человек? – спросил после довольно продолжительного молчания Винкельман.
Бенно отвечал уклончиво, но в душе был рад, что его спутнику, по-видимому, не было ничего известно о причинах, побудивших его отправиться в столицу Бразилии.
Вскоре они очутились уже на пристани; через несколько минут их судно должно
– Это необходимо в пути, поверьте моей опытности: я уже третий раз совершаю путешествие через океан. Ведь, это, так сказать, моя профессия; я по поручению бразильского правительства приглашаю желающих основать немецкую колонию в Бразилии. Вот и с этим судном у меня едут туда более пятисот человек различных профессий и сословий.
Но Бенно не стал поддерживать разговора, лег на свою койку и старался заснуть.
В продолжение целых трех суток бедняга почти не слезал с койки и не говорил ни с кем: так тяжело было у него на душе.
– А долго ли продолжится наше путешествие? – спросил наконец он своего спутника.
– Недели три, четыре, а при скверной погоде и все пять!
– Ах, боже правый! Да ведь так можно умереть с тоски!
– Конечно, если вы будете продолжать валяться на своей койке! Поднимитесь на палубу, завяжите знакомство с пассажирами и увидите, что здесь вовсе не так нестерпимо скучно!
Бенно последовал этому доброму совету и вышел на палубу. Здесь было людно и пестро; большинство пассажиров уже успело перезнакомиться и даже подружиться. Все сидели группами, болтали, спорили, курили, любовались прекрасной картиной заката на море, – словом, жили обычной, скорее приятной общественной жизнью.
– Добрый вечер, молодой человек! – произнес за спиной Бенно чей-то знакомый голос, и смуглая мужская рука опустилась на его плечо.
– Сеньор Рамиро! – воскликнул удивленно и обрадован-но Бенно, обернувшись и узнав владельца цирка. – Вот уж не ожидал встретить вас здесь! Вы намерены попытать счастье в Рио с вашим цирком?
– Ну, положим, не в Рио. Жена моя и все остальные продолжают еще свое дело в Германии, а я здесь только с Педро и Мигелем. – При этом сеньор Рамиро глубоко вздохнул, затем, проведя рукой по лбу, точно отгоняя назойливую мысль, добавил: – Впрочем, не следует оглядываться назад: это всегда только подрывает силы и лишает решимости. Ведь я, собственно, уроженец Южной Америки: я из Перу и теперь снова отправляюсь туда!
– Но наше судно идет в Рио-де-Жанейро.
– Да, а оттуда мы думаем напрямик добраться до моей родины! Главное – переправиться через океан!
– Вы, конечно, хотите приобрести в Рио новых лошадей?
– Лошадей?! О, я буду рад, если буду иметь возможность ежедневно покупать несколько фунтов хлеба! В Южной Америке нашему брату трудно что-нибудь заработать: это не Европа, молодой человек!
– Так почему же вы уехали оттуда?
Глаза перуанца сверкнули; странное, загадочное выражение появилось на мгновение на его лице; он как будто хотел что-то сказать, но сдержался, затем, немного помолчав, продолжал: