Алмазы перуанца
Шрифт:
– Да что вам до того? Ведь вы отправитесь со мной, – шепнул ему в этот момент Рамиро, – подумайте только о том, что нас ожидает там!
И действительно, Бенно стал подумывать о предложении перуанца, но затеянное дело представлялось ему опасным, несбыточным сном, и он высказывал это своему приятелю.
– Что ж тут невероятного! – воскликнул Рамиро. – Из капитала, оставленного моей матерью на церкви и монастыри, был построен новый монастырь в самом парке, прилегающем к дому моих родителей. В нем уже много лет живет теперь Альфредо спокойно и счастливо, на той самой земле, с которой я был изгнан по его вине. Это, конечно, мучило его, и он сделался изобретателем. Он искал скрытые сокровища и днем и ночью, искал в течение многих лет, пока, наконец, не нашел их. Тогда он послал ко мне своего племянника, а сам остался сторожить сокровища до тех пор, пока я не приду и не сниму проклятия с его души. Не вполне ли все это правдоподобно?
– Пожалуй… во всяком случае, не следует с такой уверенностью рассчитывать на благополучный исход этого предприятия; мало ли какие препятствия могут еще встретиться на вашем пути, сеньор Рамиро, а в таких случаях разочарование нередко стоит людям рассудка!
– Конечно, и так бывает! Но ведь вы сами читали письмо Альфредо, где он пишет, что нашел сокровища Фраскуэло, и зовет меня на родину – принять из его рук принадлежащие мне по праву богатства!
– Да, да, но после этого письма прошло около трех лет… А ведь все люди смертны, и ваш друг детства мог умереть!
– О нет! Это исключено! Альфредо – мой ровесник, человек сильный и здоровый… Нет, нет! Самая эта мысль ужасна! Давайте-ка, молодой человек, примемся за изучение испанского языка! Сегодня мы еще не занимались.
В свободное время они нередко занимались этим полезным делом, а Мигель молча сидел подле них, мечтательно устремив взор на синие волны.
– Смотрите, белые туманы ложатся на воду, – сказал он таинственным шепотом, – и если теперь залает собака, то всем нам придется умереть!
– Но ведь у нас на судне нет ни одной собаки! – заметил Бенно.
Бедняга многозначительно улыбнулся и снова погрузился в молчание.
– Отчего это Мигель так боится воды и тумана? – спросил Бенно. – Тонул он когда-нибудь?
– Нет, он давным-давно упал с лошади и с тех пор всего боится.
– Бедняга! Есть у него родители?
– Нет! У него нет ни родственников, ни знакомых; я взял его из воспитательного дома и надеялся сделать из него первоклассного наездника, но тот несчастный случай лишил меня всякой надежды!
Бенно казалось, что сеньор Рамиро чего-то недоговаривает и старается что-то утаить от него, но на этот раз нашему молодому человеку было недосуг размышлять на эту тему, так как начавшийся еще недавно свежеть ветер, грозил теперь ежеминутно разразиться бурей.
Матросы хлопотали у снастей и возились с парусами. Пассажиров попросили очистить палубу и уйти вниз; одному Бенно позволялось в виде исключения во всякое время оставаться наверху.
– Как вы полагаете, грозит нам опасность? – осведомился Бенно у старшего штурмана.
Тот пожал плечами:
– Трудно сказать! Как знать, что еще может случиться?!
Между тем запертые внизу пассажиры возмущались и рвались наверх, женщины плакали, мужчины сыпали проклятиями, дети кричали без умолку.
– Мы здесь точно заживо похороненные! Дайте нам света, огня! Здесь страшный мрак и духота!..
И все они теснили друг друга, сплошной стеной ломились наверх, но напрасно, никто не внимал их воплям и стонам.
Два дня и две ночи бесновалась буря, а внизу, в этой душной и темной тюрьме, в какую превратилось отведенное для пассажиров помещение между деками, разыгрывались страшные, душу раздирающие сцены; слышались вопли и стоны, и слезы, и проклятия.
Лишь к концу третьих суток погода слегка изменилась к лучшему; пошел дождь, мелкий и настолько частый, что даже в полдень солнце сквозь густой туман светило бледно и тускло. Пассажирам разрешили выйти на палубу и подышать свежим воздухом, в чем все они так сильно нуждались. За эти три дня, проведенных там, в помещении между деками, умерло двое маленьких детей от страха, качки и духоты; несчастные матери ни за что не соглашались расстаться с телами своих малюток, зная, что их безжалостно бросят в пучину океана; пришлось прибегнуть к насилию, исполняя тяжелую обязанность. Все судно огласилось криками, стонами и горькими жалобами большинства горемык, проклинавших свою тяжелую участь.
– Да, – сказал сеньор Рамиро, – за эти три ужасных дня я тысячу раз возблагодарил Бога, что не взял с собой мадам Хуаниту: как бы она, бедная, перенесла весь этот ужас! Нет, когда я повезу ее в родное гнездо Фраскуэло, у нее будет отдельная каюта с широкой, удобной софой. А может быть, я надумаю купить с этой целью свое собственное судно и приспособлю его для перевозки в Америку всех своих лошадей и даже наших цирковых фургонов, как воспоминание о нашей прежней жизни и наших странствованиях по Европе!
– Какое несчастье! – простонал тихо где-то позади Мигель. – Ведь я был уже мертв, и мне было так хорошо, а вот и опять наступил день! Какое, право, несчастье!..
Воздух был душным, ни одна звездочка не показывалась на темном, почти черном своде неба, которое сплошь застилали тяжелые тучи. На этот раз, из-за жары и духоты, даже на ночь все люки были оставлены открытыми, на мачтах повсюду мигали в тумане зажженные цветные фонари. Судно стояло почти неподвижно на месте, так как в воздухе не было ни малейшего ветерка, и даже сами волны как-то лениво ударялись о киль.
Туман становился до того густ и непроницаем, до того причудлив в своих очертаниях, что многие суеверные и боязливые пассажиры верили в дурные приметы, пророчили всякие беды и несчастья. Все умы были до того возбуждены, что скажи кто-нибудь в этот темный туманный вечер, что образ мифического адмирала Ван дер Дикена пронесся мимо на своем судне, плывущем в воздухе килем вверх и верхушками мачт в воде, наверное, никто не усомнился бы в истине этого предания.
В каюте Бенно и Винкельман говорили о Бразилии, о новых колониях в самом сердце страны, о трудностях доставки туда всех переселенцев, как вдруг с моря донесся странный звук.