Алмазы перуанца
Шрифт:
Тот утвердительно кивнул.
Рамиро ощупал указанный в записке карман, но там были только мелкие кусочки бумаги, совершенно изглоданные крысами в труху, напоминающую пыль.
– Какая жалость! Ах, какая жалость! – воскликнул Бенно с непритворной душевной скорбью.
При этом громадная борзая взглянула на мальчика умными, печальными глазами и стала лизать его руку. Бенно ласково взял обеими руками голову собаки и прижал ее к своей груди, и вдруг ему вспомнилось, что его дядя питал особенное странное пристрастие к борзым.
Между тем капитан разыскал ключи от шкафа капитанской каюты и достал судовой журнал, который, очевидно, аккуратно велся день за днем, вплоть до последней недели.
Судно «Конкордия» с капитаном Геннаро отправлялось из Рио-де-Жанейро в Гамбург с грузом сахара и риса. По пути на судне появилась желтая лихорадка и в первые же дни унесла в могилу более половины экипажа.
«Я с остальными людьми едва в состоянии справиться с бесчисленными крысами, перебравшимися на «Конкордию», как надо думать, еще в гавани с палубы другого судна. Спаси Бог от непогоды, иначе мы неминуемо должны будем погибнуть».
Далее следовало:
«Теперь и остальные шесть человек заболели; на вахте я один да еще марсовый матрос!»
Затем на отдельном клочке бумаги, вложенном в книгу, было написано той же рукой, что и записка на обломке грот-мачты:
«Все умерли, даже и капитан, в страшную бурю я принужден был спустить за борт все тела без торжественности, но с молитвой за каждую бедную христианскую душу; теперь и я заболел; ни капли воды; вся разлилась – бочонки снесло в море… Я один, только Плутон еще со мной…»
Капитан взял к себе и судовой журнал, и обе записки, затем в присутствии всех бывших с ним осмотрел все шкафы. В них хранились все драгоценности, документы, деньги и бумаги покойного капитана «Конкордии».
Тут же был составлен подробный протокол, между тем как старший штурман собирал все эти вещи в один узел.
– Где-то у них ключи от складов? – спросил капитан, озираясь кругом, после того как протокол был подписан всеми. – У нас так много женщин и детей; многие вещи лучше бы раздать, чем оставить на съедение крысам на этом мертвом судне, предоставленном произволу волн.
– А разве мы не захватим его с собой?
– Нет, это совершенно невозможно! Этим мы подвергли бы опасности наше судно!
– Но собаку вы разрешите взять, капитан? – осведомился Бенно.
Капитан улыбнулся:
– Разумеется! Хозяин ее погиб, и вы можете теперь считать ее вашей собственностью, молодой человек!
Бенно поблагодарил; при этом ему невольно вспомнились слова штурмана о жалкой лавчонке, которая его ожидала по окончании плавания, где ему едва ли позволят держать эту большую собаку. Рамиро как будто угадал его мысль.
– Вы думаете сейчас о каморке на чердаке, где вас, вероятно, поместит господин Нидербергер? – прошептал он ему на ухо. – Нет, Бенно, вы отправитесь вместе с нами в Перу! Это – дело решенное. Не так ли, Плутон? – добавил он, обращаясь к собаке.
Та радостно залаяла, услыхав свое имя.
– Вот видите! – сказал сеньор Рамиро.
Приступили к осмотру судна.
– Только в жилые помещения и в спальни офицеров не входите: там все заражено! – говорил капитан. – Осмотрим только склады и провиант-камеру!
Но когда отворили дверь последней, то оказалось, что она представляла один сплошной хаос из вина, уксуса, масла, сырого кофе, муки, круп; все было опрокинуто, разбито, все слилось и смешалось в густую кашу, где копошились полчища крыс.
– Нет, здесь не найдется ничего, годного к употреблению! – проговорил капитан и приказал быстрее запереть дверь. – Теперь сыщите скорее доску и пушечное ядро: надо похоронить этого беднягу, прежде чем мы покинем это судно! – продолжал он, обращаясь к старшему штурману.
По знаку капитана с его судна прибыла вторая шлюпка с десятью матросами, которые тщательно обернули покойника парусным холстом, привязали к доске с десятифунтовой гирей и совершили печальные и вместе с тем торжественные похороны. Все присутствующие обнажили головы, все молитвенно сложили руки, и у каждого на душе было трогательно и тяжело, каждый мысленно возносил молитву за упокой души усопшего. Капитан, со своей стороны, сказал несколько прочувствованных слов в виде надгробной речи, – и все было окончено. Только когда тело покойника скрылось под водой, собака громко и жалобно завыла и стала рваться за борт, как бы желая кинуться за своим господином в море.
– А теперь, штурман, скорей, скорей назад! Здесь весь воздух пропитан заразой! – сказал капитан.
С собакой было немало возни: ее пришлось насильно увести с судна; не будь Рамиро, с ней не смогли бы сладить.
Между тем с корабля следили за шлюпками сотни любопытных глаз.
– Педро, ведь они везут с собой собаку, да? Это та самая, что выла сегодня ночью? – спросил тихонько Мигель.
– Вероятно! – ответил тот.
– Значит, я напрасно тревожился: смерть не являлась между нами! Та собака была маленькая, беленькая, шелковистая и курчавенькая!
– Где же ты видел такую собачку? – спросил Педро. – Расскажи-ка мне об этом!
– Нет, нет… Я совсем ничего не знаю… Вон сеньор Рамиро идет!
Действительно, шлюпки пристали к судну, и все находившиеся в них поднялись на палубу.
Пассажиры обступили их со всех сторон; пошли спросы и расспросы.
– Я боюсь только одного, – сказал капитан полушепотом, отведя штурмана в сторону, – что судьба наших несчастных пассажиров будет решена, как только мы придем в Рио: вероятно, там свирепствует желтая лихорадка. Но только не говорите никому об этом, так как страх и боязнь опасности только усиливают саму опасность!