Аляска золотая
Шрифт:
— Господа, здесь нельзя пользоваться подзорными трубами без персонального разрешения дайме, — предупредил ВанПерси. — Пистолеты и шпаги нам придётся оставить на корабле. Это касается ножей и стилетов, размещённых за голенищами ваших благородных сапог. Если случайно найдут — верная смерть. Самураи посекут острыми мечами на мелкие кусочки…
— Кто такие — дайме и самураи? — поинтересовался Людвиг.
— Дайме — местный феодальный властитель. Чтото вроде полновластных английских и французских баронов прошлых веков. Самураи же, как принято считать, это потомственные благородные воины, приближённые к дайме. А на самом деле — обычные головорезы и живодёры, — доходчиво объяснил голландец.
Шлюпка подошла к низкому берегу. Уже хорошо были видны черепичные и соломенные крыши низеньких прямоугольных строений, за которыми угадывались далёкие, светлофиолетовые горы. Иокогама насчитывала порядка двухсот пятидесяти домов, набережная была вымощена крупной цветной галькой, на которой смуглые черноволосые подростки старательно чистили только что пойманную рыбу.
На специальном, выложенном чёрными камнями причале их уже ждали: четверо невысоких молодых мужчин, одетых в короткие цветастые кимоно, изпод которых выглядывали светлозелёные подштанники, о чёмто оживлённо переговаривались между собой. За широкими поясами японцев размещалось по два зачехлённых меча (один длинный и широкий, другой — гораздо короче, скорее даже и не меч, а большой кинжал), на ногах незнакомцев — к удивлению Егора — красовались вполне даже европейские кожаные туфли.
«Это и есть — хвалёные японские самураи! Как же, в своё время пришлось просмотреть немало голливудских фильмов об их братии…», — сообщил внутренний голос, никогда не одобрявший пристрастие Егора к просмотру всякой киношной бредятины. — «Мечи вот эти, плюсом — одинаковые экзотические причёски: верхняя часть черепа выбрита, а длинные волосы сзади собраны в толстую косичку, сложенную вдвое на макушке…».
— Высокородные господа, выслушайте несколько слов о правилах поведения в Японии, — обратился ВанПерси к Егору и Лаудрупу. — Здесь всё очень просто — внимательно смотрите на меня. Я комуто киваю небрежно, и вы кивайте. Я улыбаюсь, и вы улыбайтесь. Я склоняюсь, чуть ли не до земли, и вы склоняйтесь….
Самураи пассажирам шлюпки вылезти на причал не помогали, но в ответ на лёгкий поклон и слащавую улыбку ВанПерси (и его спутников) ответили небрежными кивками и скупыми улыбками, продемонстрировав кривые, жёлточёрные зубы.
После короткого разговора на японском языке со встречающими, Ван Перси обернулся к Егору и Лаудрупу:
— В очередной раз повезло вам, бродяги! Дайме Ишидо сейчас отдыхает в своём загородном поместье, в трёх милях отсюда. А ведь он мог сейчас находиться…. Где он только не мог — находиться! На междоусобной войне, например, у которой нет ни начала и ни конца. А ещё он мог поехать на дальние северные острова — вкушать мудрость тамошних умников…. Короче говоря, его можно было бы дожидаться здесь целый год, потому что даже голландцам от берега, где пристали их корабли, разрешается отходить только в особых случаях…. Ладно, не буду напрягать. Раз вам, странные мои господа, до сих пор улыбается удача, то так тому и быть. Сейчас подадут повозки. Хотя японцам европейская культура и не приглянулась, но обычай — важных особ перемешать на лошадях — вполне даже прижился…
Деревня жила своей обычной жизнью: люди — в основном мужчины, одетые скромно и неприметно — кудато торопились по делам, кланяясь проезжающим до самой земли.
Загородная резиденция дайме напомнила Егору обыкновенную русскую дворянскую усадьбу: старый ухоженный парк, цепочка длинных прудов, комплекс беложёлтых зданий под краснокоричневыми черепичными крышами.
Естественно, местный феодал, демонстрируя свою значимость, принял их только часа через три с половиной. Всё это время путешественники провели на террасе чайного домика, любуясь на пейзажи маленького сада, где вместо деревьев и кустарников были «посажены» большие и маленькие булыжники и валуны, поросшие разноцветными мхами и лишайниками. Тихо и таинственно журчал крохотный ручеёк, звонко обрываясь невысоким водопадом в круглый пруд с золотистожёлтыми рыбками.
«Умеют, всё же, азиаты создавать идеальную обстановку — для философских размышлений!», — завистливо вздохнул внутренний голос. — «Воистину, всё вокруг — только глупая суета и тлен…».
Наконец, подошёл низенький и кривоногий самурай, одетый в скромное тёмнокоричневое кимоно, и скупым жестом указал на одно из беложёлтых строений.
Обстановка внутри домика была приятной и спокойной. По крайней мере, никто даже и не пытался тыкать в глаза посетителям пошлой роскошью: никакой тебе позолоты, кричащей о сказочном богатстве хозяев, только хлипкая и изящная мебель, да стены, отделанные деревянными рейками, местами оббитыми цветной непрозрачной бумагой.
Дайме Ишидо встретил посетителей, сидя на высоком помосте. Вокруг помоста неподвижно застыли четыре самурая — самого свирепого вида, облачённые в чёрные кимоно, щедро расшитые золотыми и серебряными нитями: сплошные драконы, дракончики и многоголовые змеи.
Ван Перси, рассыпаясь в длинных и цветастых выражениях, рассказал о целях их визита. Пока он говорил, дайме — мужчина толстый и вальяжный — неотрывно смотрел на Егора.
Когда голландец закончил повествование, Ишидо ладонью правой руки прикрыл свои узкие, бесконечночёрные глаза и небрежно бросил длинную фразу.
— Дайме говорит, что безупречная честность — отличительная черта японской нации, — послушно перевёл Ван Перси. — Ишидо хочет, чтобы вы первым делом убедились, что пленники, о которых идёт речь, живы. Рисовые поля, где они трудятся, расположены совсем недалеко от поместья, примерно в двух милях. Только подходить к этим полям близко дайме запрещает. Вам разрешено только издали посмотреть на своих товарищей, используя для этого подзорные трубы.
Два самурая шли впереди путешественников, ещё трое замыкали колонну. На смену высоким деревьям старого парка пришли бесконечные рисовые поля, залитые мутной водой, из которой поднимались ровные ряды яркозелёных ростков. На очередном поле — по колено в воде — усердно трудились два десятка смуглых крестьян, одетых только в короткие набедренные повязки.
Один из самураев остановился и чтото негромко залопотал, указывая рукой на работающих крестьян.
— Он разрешает вам воспользоваться подзорной трубой, — сообщил ВанПерси.
Чуть впереди других сельских тружеников, пропалывающих ряды молодых всходов риса, двигался плечистый русоволосый мужчина.
«Это же Алёшка Бровкин!», — взволнованно доложил внутренний голос. — «Ловко у него получается с прополкой! Природный крестьянин, как никак…».
— А ваш маленький мальчик находится немного левее, — подсказал голландец.
Егор перевёл подзорную трубу на небольшой холмик, поросший редким кустарником. Две пожилые японки суетились возле дымного костра, а чуть в стороне от женщин белобрысый мальчишка усердно оттирал куском зеленоватого мха большую медную сковороду.
«Шурочка, родимый ты наш!», — умилился внутренний голос. — «Выросто как! А лицом — матушка вылитая, Александра свет Ивановна…».
Дайме выдал длинную и заковыристую тираду, после чего, сложив пухлые ладошки на объёмистом чреве, довольно откинулся назад, хитро и чуть насмешливо поглядывая на Егора.