Амелия
Шрифт:
– Я что-то не пойму, сударь, – вскричал Том, – что вы понимаете под словом – повыше! В определенном смысле я, конечно, признаю, что доктор богословия выше бакалавра искусств, и готов согласиться, что в этом отношении доктор действительно выше меня, но уж греческий и древнееврейский я знаю не хуже, чем он, и сумею отстоять свое мнение перед кем бы то ни было – перед ним или любым из наших университетских.
– Вот что, Том, – воскликнул пожилой джентльмен, – пока ты не уймешь свою самонадеянность, я больше никаких надежд возлагать на тебя не стану. Будь ты поумнее, ты бы считал любого человека, от которого можешь хоть чем-нибудь поживиться, выше себя; или, по крайней мере, ты бы его убедил, что так думаешь, и этого было бы достаточно. Эх, Том, нет у тебя никакой хитрости.
– Чего же ради я тогда учился в университете эти семь лет? – вопросил Том. – Впрочем, я понимаю, отец, почему вы так думаете. Среди стариков распространено заблуждение – считать, будто только они одни умные. Еще в древности так рассуждал Нестор; [298] но если бы ты порасспросил, какого мнения обо мне в колледже, то, полагаю, ты бы не считал, что мне следует опять приняться за учение.
Тут отец с сыном отправились в Парк, где во время прогулки первый еще и еще раз давал сыну благие советы в науке угождения, которые едва ли пошли ему впрок. И в самом деле, если бы любовь пожилого джентльмена к сыну не ослепляла его настолько, что он почти не замечал недостатки своего чада, то он бы очень скоро убедился, что сеет свои наставления на почве, безнадежно зараженной самомнением и потому исключающей надежды на какие бы то ни было плоды.
298
Нестор – пилосский царь, старейший из участников похода на Трою, особенно почитавшийся за свою мудрость, один из героев «Илиады».
Книга десятая
Глава 1, которую мы не станем предварять каким-нибудь предисловием
Священник застал Амелию одну, поскольку Бут пошел погулять со своим вновь обретенным знакомым капитаном Трентом, который, судя по всему, был настолько рад возобновлению приятельских отношений со своим старым сослуживцем, что со времени их встречи на утреннем рауте за карточным столом с ним почти не разлучался.
Амелия следующим образом объяснила доктору, какое именно событие она подразумевала, посылая свою записку:
– Простите меня, дорогой доктор, за то, что я так часто беспокою вас своими делами, но ведь мне известна ваша неизменная готовность, равно как и умение, помочь любому своим советом. Дело в том, что полковник Джеймс вручил мужу два билета на маскарад, [299] который состоится через день или два, и муж так решительно настаивает на том, чтобы я непременно с ним туда поехала, что я действительно не знаю, как мне от этого отказаться, не приводя никаких доводов; между тем я не в силах придумать какой-нибудь отговорки, открыть же ему истинную причину вы, я думаю, и сами бы мне не посоветовали. Я и так на днях еле-еле выпуталась, ибо из-за одного чрезвычайно странного происшествия очутилась в таком положении, что едва не принуждена была сказать мужу всю правду.
299
Речь идет о наиболее популярных маскарадах, происходивших в открывшемся в 1720 г. оперном театре в Хеймаркете (выстроен по проекту драматурга и архитектора Джона Ванбру), руководил ими некий Джон Хейдеггер (1659–1749), которого король Георг II назначил придворным церемониймейстером. Маскарады вызывали протесты блюстителей морали как рассадники распущенности, но также еще и потому, что здесь свободно и беспрепятственно смешивались под масками люди разных социальных рангов. Очень сходная сцена изображена Филдингом в главе 7, «описывающей маскарадные нравы» в театре Хеймаркета в романе «История Тома Джонса, найденыша» (кн. XIII), итогом которой становится измена главного героя своей возлюбленной.
И тут она поведала доктору о приснившемся сержанту сне и вызванном им последствиях.
Доктор задумался на минуту, а потом сказал:
– Признаться, дитя мое, я озадачен этим не меньше вас. Я бы решительно не хотел, чтобы вы пошли на маскарад; судя по тому, как мне описывали это развлечение, оно мне не по душе; я не придерживаюсь таких уж строгих правил и не подозреваю каждую идущую туда женщину в дурных намерениях, но для человека рассудительного это все же слишком вольное и шумное удовольствие. А у вас к тому же есть и более сильные и особые возражения, и я попытаюсь сам его разубедить.
– Ах, это невозможно, – ответила она, – и поэтому я бы не хотела, чтобы вы даже за это брались. Я не помню, чтобы муж еще на чем-нибудь так настаивал. У них уже по этому случаю, как они это называют, составилась компания, и, по его словам, мой отказ очень всех огорчит.
– Я в самом деле не знаю, что вам посоветовать, – воскликнул священник. – Как я уже говорил вам, я не одобряю такого рода развлечения, но все же, коль скоро ваш муж так сильно этого желает, то мне все же не кажется, что будет какой-нибудь вред, если вы с ним туда пойдете. Однако я еще над этим поразмыслю и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам.
В комнату вошла миссис Аткинсон и они заговорили о другом, но Амелия вскоре возвратилась к прежней теме, сказав, что у нее нет никаких причин что-либо скрывать от своей подруги. И тогда они втроем вновь стали обсуждать, как тут поступить, но так и не пришли к какому-нибудь решению. Тогда миссис Аткинсон в приливе необычного возбуждения заявила:
– Не бойтесь ничего, дорогая Амелия; одному мужчине ни за что не справиться с двумя женщинами. Мне кажется, доктор, что это будет потруднее того случая, о котором сказано у Вергилия:
Una dolo divum si foemina victor duorum est! [300]– Вы очень славно это продекламировали! – заметил доктор Гаррисон. – Неужели вы понимаете у Вергилия и все остальное так же хорошо, как, видимо, проникли в смысл этой строки?
– Надеюсь, что так, сударь, – сказала миссис Аткинсон, – а заодно и у Горация тоже, в противном случае можно было бы сказать, что отец лишь напрасно тратил время, обучая меня.
– Прошу прощения, сударыня, – воскликнул священник, – я признаю, что это был неуместный вопрос.
300
Вергилий. Энеида, IV, 95.
– Отчего же, вовсе нет, сударь, – отозвалась миссис Аткинсон, – и если вы один из тех, кто воображает, будто женщины неспособны к учению, то я ни в коей мере не буду этим оскорблена. Мне очень хорошо известно распространенное на сей счет мнение, однако, хотя
Interdum vulgus rectum videt, est ubi peccat. [301]– Если бы я и придерживался подобного мнения, сударыня, – возразил доктор, – то мадам Дасье и вы сами послужили бы прекрасным свидетельством моей неправоты. Самое большее, на что бы я в данном случае отважился, так это усомниться в полезности такого рода учености для воспитания молодой женщины.
301
Гораций. Послания, II, 1, 63; пер. Н. Гинцбурга.
– Я признаю, – ответила миссис Аткинсон, – что при существующем порядке вещей это не может споспешествовать ее счастью в такой же мере, как мужчине, но вы, я думаю, все же согласитесь, доктор, что ученость может, по крайней мере, доставлять женщине разумное и безвредное развлечение.
– Но я позволю себе предположить, – упорствовал священник, – что это может иметь и свои неудобства. Ну, предположим, если такой ученой женщине пришлось бы взять в мужья неученого, разве она не была бы склонна презирать его?