Американская королева
Шрифт:
— Прошу прощения, мы опоздали, — послышался спокойный глубокий голос позади Мерлина.
Мое сердце остановилось.
Земля ушла из-под ног.
И все только из-за Максена Колчестера.
Повзрослев на четыре года, мучительно похорошевший после службы, которая лишь подчеркнула линии щек и подбородка, в блейзере с длинными рукавами и брюках с низкой посадкой на талии, которые выделяли, каким до смешного худым и элегантным было его тело. Он сел в кресло рядом с Мерлином, изящный столик перед ним не смог скрыть силы и мощи, исходящих от него. Я успела позабыть каково это — ощущать его силу рядом.
Я будто тонула.
Скажи,
Да.
Я верю тебе. Вот почему ты так опасна.
Мои пальцы зажали ножку бокала, и я заставила себя сосредоточиться на ощущении стекла на моей коже. Гладкого и целого, совсем непохожего на острые обломки и осколки, которые я держала в руках в тот вечер, когда встретила Эша. Все эти годы я повторяла себе, что меня не волнует Эш и что меня не преследует наш поцелуй. Мне хотелось быть искушенной отчужденной девушкой, которая целовала мужчин, а после забывала. Я хотела отличаться от Абилин, страдающей фан-клубами и навязчивой фантазией; мне хотелось стать мудрой и мирной, далекой от назойливой школьницы.
Но я больше не могла притворяться. Не тогда, когда столкнулась с живой зеленоглазой реальностью.
Прямо сейчас я была Грир, которая писала неловкие откровенные письма; Грир, которая таяла от его прикосновений, дрожала, когда он слизывал кровь с ее кожи. Прямо сейчас я была сосудом, в котором осталось лишь желание; я была готова стать тем, кого он желал; готова влезть ему под кожу и сделать его своим. Я была нетерпелива, унижена, я умирала от тоски и понимала истину — я влюблена в Максена Колчестера. Это было глупо, неразумно и абсурдно — ничего не могло быть более наивным и бесхитростным, — но каким-то образом, ужасно и невероятно, — это было правдой.
— …и моя внучка Грир.
Я подняла взгляд, осознавая, что все это время дедушка Лео представлял собравшихся за столом Эшу и Мерлину. Мне вдруг захотелось, чтобы на мне было что-то менее девчачье, чем розовое платье до колен с аккуратным бантом на спине. Мне бы хотелось приподнять волосы, использовать блеск для губ и еще что-то, чтобы почувствовать себя свежее и красивее. Вместо этого я ощутила себя незащищенной и слишком юной, когда Эш взглянул на меня.
Он застыл на месте — всего на секунду, — его глаза вспыхнули зеленым огнем, прежде чем вернуть свой привычный изумрудный цвет. Затем он искренне мне улыбнулся, сказав легким и уверенным голосом:
— Грир. Рад снова тебя видеть.
Снова.
Он помнит.
Я вздохнула и тоже улыбнулась — улыбкой, которая казалось слишком сомнительной, возбужденной и слишком обнадеживающей.
— Да. Я тоже рада видеть тебя.
Затем я поднесла бокал к губам, надеясь, что никто не заметит мою дрожащую руку.
Обед продолжился и Мерлин объявил, что сегодня состоится вечеринка по случаю его сорокового дня рождения. После все вернулись к обсуждению политики, несмотря на то, что Мерлин остался за столом, позже окончательно перешли от обсуждения мелочей на выборах до более интересной темы. Мерлин спросил моего дедушку, поддержит ли он когда-нибудь кандидата в президенты от третьего лица, и за столом разгорелись естественные дискуссии, которые свойственны всем политикам.
Но даже это не отвлекло меня от близости к Эшу. Он говорил мало, в основном, слушая, но вступая в обсуждения; он всегда был настолько лаконичен и проницателен, что даже эти люди, потратившие
Каждое слово, произнесенное Эштоном, оставалось у меня в памяти, словно его мнение о дееспособности стороннего кандидата были тайными откровениями о себе. Я из-под ресниц следила за каждым его движением. Как выглядела его рука, пока он зажимал между пальцами бокал; как держался совершенно неподвижно, спокойно слушая мнения других — исключение легкие кивки в знак согласия, — он научился этому не в зале суда или палате законодателей, а в бою. Спокойствие, которое может спасти от винтовки снайпера, было умышленным и непоколебимым. Спокойствие, при котором можно уловить движение ветра, шелест листьев и вдох. Спокойствие, пронизанное терпением.
Хищным.
Если Эш когда-нибудь станет политиком, он «обрежет» этих людей, как садовые ножницы расправляются с сорняками. Согнул и сломал, прежде чем они бы поняли, что происходит.
Я не была спокойной. Восприятие — да. Терпение — нет.
Это было агонией — быть так близко к Эшу, видеть, как его плечи вздымаются при дыхании, каждый изгиб его пальцев, слышать каждое богатое, глубокое смыслом слово, и знать, что я ничего не могу сделать с бурей внутри меня. И никакого выхода из этой неугомонной боли, от этого мучительно беспокойного легкомысленного чувства, скручивающегося у меня в груди. В любой момент я могла потерять контроль, меня накроет.
«Неужели ты действительно помнишь меня? — я запнулась, наклонившись вперед. — Ты помнишь наш поцелуй? Я — да. Я помню, как ты заботился о моем порезе; помню, как приказал не шевелиться; помню, как прижал к стене. Я мечтала об этом годами, и все еще мечтаю. Думала, что мне все равно; я пыталась спрятать эту девушку, пыталась стать кем-то другим. Но теперь, встретив тебя, я не думаю, что это в моих силах. Я не думаю, что смогу хотеть кого-то еще. И не думаю, что хочу менять ту девушку, которой ты управлял.
Я снова могу порезаться для тебя.
Дай мне снова сделать это для тебя».
И, Эштон словно услышал меня, будто мои мысли коснулись его. Он повернул голову и встретил мой взгляд. Его пальцы почти незаметно сжались на бокале, и я представила, как они стянут мои волосы, скрутят бело-золотые пряди и, откинув голову назад, он укусит меня за шею.
Я затаила дыхание при этой мысли, оторвав взгляд от его лица. Нужно уйти. Я не могла быть мокрой, грязной и задыхаться от чувств за этим столом — не рядом с этими людьми, не рядом с моим дедушкой, не тогда, когда источник моих пыток так близко.
Я наклонилась к дедушке.
— Не возражаешь, если я немного погуляю по музею? — тихо спросила я.
— Конечно, милая. Я думаю тебе скучно до смерти. Я напишу тебе, когда будем уезжать.
Благодарность наполнила меня, и я быстро дала ему поцеловать меня в щеку.
— Спасибо, дедушка.
Я отодвинула свой стул и извинилась, практически шепотом, стараясь не смотреть в глаза Эшу как до этого. Несмотря на это, уходя, я чувствовала его взгляд на своей спине и мне хотелось выглядеть соблазнительной сзади, чтобы быть уверенной, что он будет смотреть мне вслед — на мои ноги, бедра или на волосы, — но я не могла этого знать. Я быстро вышла из ресторана, тяжело дыша, идя через двери, прямо в музей. Что-то внутри меня вышло из колеи и изо всех сил боролось, пока я находилась в невыносимой близости с ним.