Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 1
Шрифт:
Хотя «никто не может исследованием совершенно постигнуть бога или вседержителя» [Иов, гл. 11, ст. 7]{2}, все же я убежден, что если бы только люди осмелились рассуждать об этих божественных предметах так же свободно, как они размышляют о своих повседневных делах, то они в значительной мере избавились бы от своей слепоты и суеверий, приобрели бы более возвышенные идеи о боге и своем долге по отношению к нему и друг к другу, были бы соответственно восхищены и осчастливлены лицезрением его морального правления и сделались бы лучшими членами общества; у них явилось бы множество сильных побуждений вести нравственную жизнь, представляющую собой последнее и высшее из совершенств, к какому способна человеческая природа.
Законы природы, повергающие человечество в состояние абсолютной зависимости от чего-то находящегося вне его и явно над ним, или сложное проявление его естественных сил, впервые дали человеку понятие о существовании высшего начала, иначе он не мог бы иметь представления о верховной силе. Но это чувство зависимости, вытекающее из опыта и размышлений о фактах повседневной жизни, неизменно приводило любое разумное существо к знанию пашей зависимости, которое необходимым образом влечет за собой или содержит в себе идею высшей силы, или существования бога, что одно и то же.
Это первое проявление божества, и разум человека испытывает неодолимое влечение делать
Земля с ее плодами, планеты своим движением и звездные небеса своей необъятностью поражают наши чувства и смущают наш разум множеством назидательных уроков о боге, вследствие чего мы более или менее склонны путаться в своих представлениях о предмете обожествления, хотя в то же время каждый из нас справедливо сознает, что обязан своим существованием и сохранением богу. Мы слишком склонны смешивать свои идеи о боге с его творениями и принимать последние за первые. Так, нецивилизованные и невежественные народы вообразили, что, коль скоро солнце благотворно действует на них — приводит с собой весну, вызывает рост растений, дарует пищу, значит, оно и есть их бог; другие же выделяют иные части творения и приписывают им прерогативы бога; так что пороки или слабости человека или то и другое вместе побуждают его выдавать за богов простые творения или изображения. По-видимому, человечество почти во все века и во всех частях света любило телесные божества, способные ублаготворять его внешние чувства, или же так далеко отходило в своем воображении от понятия истинного бога — посредством мнимого сверхъестественного общения с незримыми и чисто духовными существами, которым приписывается божественная сущность,— что не обращало большого внимания на его характер к великому ущербу для истины, справедливости и нравственности в мире. Не может человечество также иметь одинаковые религиозные убеждения или почитать бога в соответствии со знанием, если оно не создает последовательной системы идей о божественном характере. Вот почему это и будет главной темой последующих страниц, по отношению к которой все прочее второстепенно, ибо здание нашей религии соответствует нашим понятиям о божестве, которому мы поклоняемся. Уже одно ощущение зависимости включает в себя идею о чем-то, от чего мы зависим (как бы мы это ни называли) и что имеет реальное существование, поскольку зависимость от несуществующей сущности немыслима: ведь отсутствие или несуществование какого бы то ни было бытия не могло бы стать причиной сущего. Но если мы попытаемся проследить последовательную цепь причин нашей зависимости, то они превысят наше понимание, хотя каждая из них в отдельности, которую мы могли бы понять, была бы ясным доказательством (проявлений) бытия бога. Хотя чувство зависимости убеждает наш разум в существовании верховного существа, оно, однако, не указывает нам цель, природу или совершенства этого существа; это относится к области разума и открывается нам в ходе логического рассуждения о последовательности причин и следствий. Как бы далеко мы ни углубились в прошлое, прослеживая последовательность причин, однако в этом длинном ряду ни одна причина, зависящая от другой, предшествующей ей причины, не может быть независимой причиной всех вещей; нельзя также свести весь ряд причин к этой самосущей (self-existent) причине, ибо она вечна и бесконечна, и, стало быть, ее нельзя проследить через весь ряд [причин], действующий во временной последовательности и потому столь же несоизмеримый с вечностью бога, как и само время, вообще не имеющее меры, как это покажет доследующая аргументация относительно вечности и бесконечности бога. Но, несмотря на то что последовательный ряд причин не может быть прослежен до самосущей или вечной причины, тем не менее он служит неизменным и решающим доказательством бытия бога. В самом деле, последовательная цепь причин, рассматриваемая в ее совокупности, может быть лишь следствием независимой причины и столь же зависящей от нее, как эти зависимые причины зависят одна от другой; так что мы можем с уверенностью заключить, что система природы, которую мы именуем естественными причинами, так же зависит от самосущей причины, как существование индивида в ряду поколений зависит от его прародителей. Та часть цепи действий природы, которую мы понимаем, закономерно и необходимо связана с теми ее частями, которые мы называем причиной и действием, и зависима от них. Отсюда вполне разумно заключить, что огромная система причин и действий необходимым образом взаимосвязана (если говорить только о природе), а целое закономерно и необходимо зависит от некоторой самосущей причины; таким образом, мы вынуждены допустить независимую причину и признать ее самосущей, иначе она не могла бы быть независимой и, следовательно, богом. Но вечность, или способ существования самосущего независимого существа, совершенно непостижима для конечных способностей; это, однако, нисколько не может служить возражением против реальности такого существа, а, напротив, в сущности служит его подтверждением. В самом деле, если бы мы могли постигнуть то существо, которое мы называем богом, оно не было бы богом, а должно было бы быть конечным, и в такой же степени, как и те, которые предположительно могли бы его постигнуть; поэтому, каким бы несомненным ни было бытие бога, мы не можем постигнуть его сущность, вечность или способ существования. Из этого надлежит исходить всякий раз, как мы пытаемся постигнуть разумом бытие, совершенство, вечность и бесконечность бога или его творение и провидение. По мере того как мы постигаем природу, мы познаем характер бога, ибо познание природы есть обнаружение бога. Если мы создаем в своем воображении идею гармонии Вселенной, то это все равно, что назвать бога гармонией, ибо не может быть гармонии без упорядочения и упорядочения без упорядочивающего, а это и есть выражение идеи бога. Порядок и беспорядок также невозможны, если мы не признаем творения, творение же содержит в себе идею творца, а творец — это другое название божественного существа, позволяющее отличить бога от его творения. Далее, не может быть соразмерности, формы или движения без мудрости и могущества: мудрости, чтобы замышлять, и могущества, чтобы осуществлять замысел, а применительно к произведениям природы они совершенства, означающие деятельность или верховную власть бога. Если мы считаем, что природа — это материя, форма и движение, то мы включаем идею бога в идею движения, ибо движение предполагает существование двигателя, подобно тому как творение предполагает творца. Если на основании состава, строения и направления [развития] Вселенной вообще мы образуем сложную идею об общем благе для человечества, проистекающем отсюда, то тем самым мы косвенно признаем бога под именем благости, включающей в себя идею его провидения в отношении человека. Отсюда наш долг любить и чтить бога, ибо он печется о нас и благодетельствует нам; абстрагировать идею благости от характера бога значило бы уничтожить все наши обязанности по отношению к нему и побудить нас возненавидеть его как тирана; поэтому невежественные люди, будучи суеверными, полагают, что они ненавидят бога, тогда как это всего лишь созданный их воображением идол, которого им поистине надлежало бы ненавидеть и стыдиться. Но если бы такие люди связали с характером бога идеи могущества, мудрости, благости и всех возможных совершенств, то их ненависть к нему обратилась бы в любовь и почитание.
Людям очень легко и привычно ненавидеть истину, которая может выявить
Расширяя круг своих идей, мы постигнем свою зависимость от земли и вод земного шара, который мы населяем и который щедро питает и одевает нас; затем мы включим в круг своих идей солнце, огненная масса которого с поразительной быстротой изливает свои яркие лучи на нашу землю и неистощимый огонь которого дарит ей тепло, вызывающее рост растений и придающее неизъяснимую прелесть временам года; все это не достижение человека, а искусство и провидение бога. Нам неизвестно, откуда солнце берет материалы для увековечения своего благоприятного влияния. Станет ли, однако, кто-либо отрицать реальность этого благотворного влияния на том основании, что мы не понимаем истоков вечности этого огненного мира или каким образом он стал таким пылающим телом; и будет ли кто-либо отрицать реальность усвоения пищи на том основании, что мы не знаем секрета действия пищеварительных сил животной природы или всех подробностей ее благодетельного влияния. Таких глупцов не найдется. Столь же нелепо с нашей стороны было бы отрицать провидение бога, «чьим промыслом мы живем, движемся и существуем», на том основании, что мы не можем его постигнуть.
Мы знаем, что земля, вода, огонь и воздух в различных сочетаниях служат нам, и нам также известно, что эти стихии лишены рефлексии, разума или цели; отсюда мы можем легко заключить, что это их служение предопределено неким мудрым, понимающим и имеющим цель существом. Может ли слепой случай создать порядок и сообразность и, следовательно, провидение? Предположение, что мудрость, порядок и цель — плод несуществующей сущности или хаоса, путаницы и мрака, слишком нелепо, чтобы заслуживать серьезного опровержения, ибо это значило бы допустить, что могут быть действия без причины, т. е. порожденные несуществующей сущностью, или что хаос и путаница могут иметь своими следствиями могущество, мудрость и благость; мы должны или признать такого рода нелепости, или согласиться с учением о провиденциальном самосущем существе. Сам хаос неизбежно включал бы в себя идею творца, поскольку он предполагает действительное существование, хотя и исключает идею провидения, которое не может существовать без порядка, замысла и цели.
Но хаос так же не мог бы существовать независимо от творца, как и нынешняя хорошо упорядоченная система природы. Ибо не могло быть случайного смешения или хаоса первичных атомов, не зависящих от творения или предшествующих ему, так как несуществующая сущность не могла бы создать ничего материального. Ничто из ничего и будет ничто, но нечто из ничего противоречиво и невозможно. Очевидность бытия и провидения бога столь полная, что мы не можем не узреть ее, если только откроем глаза и поразмыслим о зримом творении. Именно через божественное провидение становится нам очевидным бытие бога, ибо хотя для доказательства существования творца достаточно одного хаоса, однако этот отвлеченный способ аргументации не мог бы прийти нам в голову или быть известным нам, если бы не провидение бога (которому мы обязаны своим существованием), хотя сам по себе этот довод был бы истинным независимо от того, используем мы его или нет: ведь разумные предположения и правильные заключения поистине остаются такими независимо от наших представлений о них, если рассматривать их, отвлекаясь от нашего существования.
Рассуждения и аргументация приносят ту пользу нашим знаниям и практике, что позволяют исследовать истинную природу вещей; в этом заключается наша мудрость. Все прочие понятия о вещах ложны и фантастичны. Мы можем помыслить о чем-либо имеющем действительное существование, только если мы тщательно его исследуем, тогда оно поведет к независимой причине и послужит доказательством бытия бога. Так, исследуя произведения природы, мы исследуем ее великого создателя; но все пытливые умы теряются, снова и снова исследуя необъятность божественной полноты, которой мы обязаны своим существованием и всеми нашими благами.
Мы кратко изложили различные неоспоримые доводы, которые доказывают бытие и провидение бога, его благость по отношению к человеку, обнаруживающие себя в цепи действий природы, обычно именуемых естественными причинами. Теперь мы приступаем к более подробному рассмотрению его моральных совершенств; и хотя все конечные существа так же далеки от адекватного их познания, как от самого совершенства, тем не менее при помощи присущей нашей душе способности понимания мы можем иметь приблизительную идею божественных совершенств. В самом деле, хотя человеческий ум несоизмерим с божественным разумом, все же между ними существует несомненное сходство; например, бог знает все вещи, а мы знаем некоторые вещи, и наше знание тех вещей, которые мы понимаем, согласуется с божественным знанием и не может не соответствовать ему. Больше чем знать вещь — если говорить только об определенной вещи — не в состоянии и само всеведение, ибо и бесконечный и конечный ум обладают одинаковым знанием. Знать вещь — это то же самое, что иметь о ней правильные идеи, или идеи, соответствующие истине; истина же одна для всякого правильного ума, не исключая и божественного. Нельзя отрицать, что хотя бы в простых, обыденных вещах человечество отличает справедливость от несправедливости, правду от лжи, добро от зла, добродетель от порока, похвальное от предосудительного, иначе люди не были бы существами, отвечающими за свои поступки. Признав это, мы можем составить сложную идею морального характера, который — если только мы сделаем это как можно более обдуманно, мудро и разумно, — несомненно, будет сходен с божественными совершенствами. Ибо подобно тому как произведения природы дают нам идею могущества и мудрости бога, так благодаря нашей разумной природе мы постигаем идею его моральных совершенств.
Но в применении к человеку могущество и мудрость, рассматриваемые отвлеченно от справедливости, благости и истины, не обязательно связаны с моральным характером, как это показали многие тираны, проявившие мудрость и могущество при подготовке и проведении несправедливых войн, губительных и разрушительных для их ближних. Будучи же достоянием патриотов, могущество и мудрость служат человечеству. Но так как бог неизменно и бесконечно справедлив и благ, а также бесконечно мудр и могуществен, то он не может отступать от прямоты своего морального характера, и, следовательно, его могущество и мудрость — хотя они и не принадлежат к числу его моральных совершенств (будучи его естественными атрибутами) — не могут действовать вопреки его моральному характеру. Ведь бесконечная мудрость должна была неизменно выбирать лучшую из всех возможных систем, бесконечная справедливость, благость и истина — одобрять ее, а бесконечное могущество — осуществлять [70] .
70
Этот вывод относится только к творению и провидению бога и не касается свободы человека или нравственности его поступков.