Американский ниндзя 1-2
Шрифт:
Джо показалось, что ему в лицо плюнуло ветром
— как это он смог так оплошать? Как позволил себе сосредоточиться на одном человеке и позабыть о том, что где-то рядом могли прятаться ниндзя — настоящие, судя по тому, как кто-то из них сумел подкрасться и разделаться с Тейлором?
Джо отогнал лишние мысли прочь и, плавно скользя по комнате, подобрался к окну.
За ним было тихо, лишь море плескалось где-то вдали да с улицы доносились далекие, спутавшиеся в неразборчивый гул голоса.
Подождав несколько секунд, Джо потянул на себя занавеску — за стеклом никого не было. Темнел пологий край крыши, за ним. виднелись другие
За окном и в самом деле больше никого не было, и даже предупреждающая об опасности тревога дала Джо отбой.
Некоторое время он стоял у окна, вдыхая посвежевший воздух, который после духоты комнаты был сладким, как самый лучший из напитков, затем тихо затворил окно и вышел.
На обратном пути никто не пытался его остановить…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ненависть приходит к людям по-разному. Иногда она вспыхивает в одночасье, яростная и безудержная, как извержение вулкана; иногда разгорается потихоньку, так, что и не уловишь, когда ее слабое тление превращается в пожар; иногда проявляется комбинацией первых двух вариантов: тлеет-тлеет — и вдруг сыпанет искрами и забушует…
Алишия ненавидела тихо. Днем за днем она копила тревоги и обиды, скрежетала зубами от унижения, которое неизменно испытывает любой, попадающий в зависимость от другого и оказывающийся замешанным в деле с шантажом, пусть даже в пассивной роли заложника. Собственно говоря, эта роль Алишии особо не подчеркивалась, но этого и не требовалось.
Обиднее всего было, что до поры до времени Алишия и сама не догадывалась, для чего ее вызвали в Парадиз: приглашение казалось ей естественным, но то, что последовало за ним…
Нет, никто не ограничивал ее свободы, никто ей не угрожал — лишь одно место на земле было закрыто для нее, а ее жизнь оберегалась, быть может тщательнее, чем жизнь американского президента, и была в большей безопасности: никто не был заинтересован в ее смерти, особенно те, кто привык убивать. Мало того, Алишия не удивилась бы, узнав, что, пожелай она уйти из жизни сама, почти наверняка рядом оказался бы кто-то, который сделает все, чтобы ей помешать. К счастью, у Алишии не было склонности к суициду, и потому любые рассуждения по этому поводу являлись чисто теоретическими.
Итак, ее берегли. Но ведь у приговоренного к казни человека чуть ли не большую часть душевных страданий вызывает не страх перед смертью, а протест против того, что некто (или нечто) со стороны властвует над тем, что, казалось бы, безраздельно принадлежит ему самому — над его жизнью. Алишии ничто не угрожало, но жизни своей она была не хозяйка, и одно это могло привести ее в бешенство. Чем больше она думала об этом, тем злее становилась.
Сегодня она была нужна, а завтра?
Постепенно мысли о собственном положении и дальнейшей судьбе стали преследовать ее не только днем, но и во сне. Чтобы она ни делала: отдыхала ли, смотрела ли кино, или просто бродила по городу, — она помнила о невидимом взгляде, следящем за ней. В то же время и обеспечиваемая безнаказанность будоражила ее воображение, и Алишия начинала грезить о том, что однажды наберется смелости и плюнет своему врагу в лицо. Он был горд, да, но корыстолюбие доминировало среди прочих черт его характера,
Постепенно мысль о плевке… нет, о пощечине (немного поразмыслив, Алишия пришла к выводу, что плеваться слишком вульгарно, а пощечина даже лучше соответствовала сути ее отношения ко Льву) превратилась почти в навязчивую. Закрыв глаза, Алишия без труда представляла себе его перекошенное от удивления лицо, видела, как оно меняется, как Лев борется с возмущением, как загорается злостью — и как отступает перед ней, загоняя ее обратно.
Конечно, существовала и другая вероятность: Лев все-таки прикажет ее убить. Но это означало бы одно: что он больше не нуждается в Алишии как в заложнице. Если же учесть, что она и так знала слишком много, чтобы он позволил себе роскошь оставлять ее в живых, Алишия не теряла ничего…
Постепенно страх нарваться на «второй вариант» начал уменьшаться; вера же во вседозволенность, какая может быть дана только очень нужному человеку, напротив, росла, да и ненависть неплохо ей помогала.
«А почему бы и нет? — думала Алишия. — Почему бы не крикнуть на глазах толпы, что он — подлец, сволочь и преступник? Ну что я теряю? Ничего. В таком случае почему я до сих пор этого не сделала?»
Поставив вопрос вот так, ребром, Алишия и сама удивилась, почему ее желание до сих пор не было осуществлено. В ее черных глазах заплясали огоньки, до сих пор тихо тлеющая ненависть начала разгораться, разгораться…
Алишия сорвалась с места и закружилась по комнате; теперь ей оставалось только одно: добраться до Льва, когда тот решит показаться на людях. Она не сомневалась, что ждать не придется долго: в газетах писалось, что вечером ожидается прием у губернатора.
Алишия прекрасно знала, что ее недруг обязательно там появится: находящимся у верхушки общества сложно разминуться. Итак, ей оставалось подождать до вечера и…
В этот день волны выдались несколько более мощные, чем обычно. Белые барашки качались на гребнях, обычно розовый от человеческих тел пляж был сер и пуст.
Весь этот неспокойный пейзаж мог бы послужить неплохой иллюстрацией к состоянию души Дикого Билла. Не случайно он смотрел в окно так внимательно и с таким особым выражением лица. Он прекрасно знал, о чем собирается сообщить ему Джо: сидящий в кресле коротышка-инспектор уже успел ввести его в курс дела.
Джо посмотрел на капитана, на волнующееся море, на фотографии с регатой — на картинках волны были выше и круче — и снова вернулся к исходной точке.
Дикий Билл ждал.
— Мне очень жаль, — начал он, время от времени поглядывая на полицейских, — но я вынужден вам сообщить об этом. Тейлора убили.
Инспектор Син нетерпеливо заерзал в кресле, его взгляд стал колючим и острым.
— Вы его знали? — обратился он к Джо.
— Да, сэр.
— Вы не знаете, кто это сделал? — не обращая внимания на полицейского, поинтересовался Дикий Билл.
— Пока нет, но мы узнаем, — отрапортовал Джо и резко замолчал, заметив, что при этих словах круглое лицо коротышки оживилось.
Капитан Вудворт оторвался от окна и повернулся лицом к остальным собравшимся в комнате. Затем оперся руками о стол и заговорил: