Амфитрион
Шрифт:
На сей раз ничего вспомогательного Митя в ней не отыскал, довольно быстро отчаялся и, нацепив наушники, прибегнул к любимому многими способу эскапизма. «Саундтрек для жизни, – подумал Митя. – Очень удобно, главное только, чтобы мелодии совпадали с ситуациями». На сей раз ему попалась какая-то трудно определимая психоделика. Проезжая очередную станцию, Митя вдруг с ужасом понял, что совершенно забыл об Алене, и, порывисто выхватив телефон, набрал номер.
– Алё! – ответил шепот на том конце.
– Это ты? – спросил Митя на всякий случай.
– Да! – прошептали там. – Куда ты запропастился? У меня лекция! Я под столом, поправляю чулок! Но если я его еще долго буду поправлять, решат, что я умерла.
– Слушай, – протянул Митя, – ты… ты домой скоро придешь?
– Вечером! – с готовностью ответила Алена. Каким-то образом ей удавалось, даже разговаривая очень тихо, помещать на конце каждого предложения восклицательный знак. – Когда – не знаю! Все, пока!
И отбой. Как же стать главным редактором?
4. Оле-Лукойе и его сообщники
Когда Митя проснулся, было уже темно, а часы показывали почти девять вечера. «Что же это меня так отрубило?» – удивился он, поднялся, и, хрустнув позвоночником, выглянул в гостиную. Там располагалась облаченная в халат Алена, тщательно красившая ногти на ногах. «Вот ведь, – подумал Митя, – женщины считают это необходимым, амужчины не удосуживаются сделать ни разу в жизни».
– Привет! – поздоровалась Алена, не оборачиваясь. – Ятебя вижу в зеркале и еще в стекле. И не стоит забывать о закрывании дверей. Хорошо, что в квартиру вошла я. Аесли бы пришел голодный злобный мужик?
– Яхххр, – ответил Митя, откашлялся и поправился, – ох, я случайно. Сморило меня, прямо как вернулся, представляешь.
– «Сморило»? – Алена повернулась к нему и смешно сморщила нос. – Зашло светило, и меня сморило…
– Ну не совсем, – не согласился Митя, – скорее уж, меня сморило, и зашло Ярило{8}, – он подошел и сел в кресло напротив Алены.
– Это сообщает всей последовательности событий некий фольклорно-эсхатологический оттенок, – возразила Алена. – Как будто Рагнарёк.
Одноименный кот тут же поднял голову и укоризненно посмотрел на Алену, как будто говоря: «Если я безответный, можно мое имя трепать?». Но Алена невозмутимо выдержала взгляд и вернулась к ногтям. Митя некоторое время в отупении наблюдал за процедурой, а потом поинтересовался, как прошел день у Алены.
– Хорошо, хорошо, – ответила Алена с готовностью. – Правда! Теперь рассказывай.
Митя вздохнул и вкратце пересказал Алене происшествия минувшего дня, утаив от нее пока лишь коду разговора с человеком в шубе.
– Ну и как тебе? – спросил он с опаской.
– Откровенно говоря, довольно странно все это, – согласилась Алена. – Но тебе же нужна работа. Вот и carpe diem[5]! Почему бы и нет? Зато будешь всем рассказывать. Мне вот рассказал, и мне уже интересно! Особенно эта Олелукая! Ты же понял, кто это?
– Кто? – быстро поморгал Митя.
Алена отложила лак и подняла глаза на Митю.
– Да ладно тебе, Митечка, – осторожно протянула она, – скажи, что ты шутишь.
– Не шучу я! – с готовностью обиделся Митя. – Чего ты там уже напонимала?
– Тс-с-с, – примиряюще помахала рукой Алена, – хорошо, хорошо. Оля Луковая – это Оле-Лукойе. Слышал о таком?
– Нет, – ответил Митя твердо. – Не помню.
– А исполненные драматизма сказки ты разве в детстве не читал? – настаивала Алена. – Ганса Христиана Андерсена? «Дюймовочка», «Стойкий оловянный солдатик»?
– Читал, – сказал Митя упрямо. – Но про Оле-Лукойе не помню.
– Ага, – поняла Алена. – Хорошо. Пойдем на кухню, выпьем чаю.
Они переместились на кухню. Выждав для приличия две минуты, следом явился Рагнарёк, автоматически запрыгнул на стол и был не менее автоматически сметен на стул.
– Оле-Лукойе, – сказала Алена, производя манипуляции с электрическим чайником и сокрушаясь по поводу неизменной московской накипи, – персонаж, показывавший спящим детям зонтик с картинками. Хорошим детям он показывал хорошие картинки, а плохим детям ничего не показывал, и они спали, как чурбаны. Вообще, это своеобразная сказка, с глубокой фрейдистской подоплекой.
– Значит, я плохой ребенок, – угрюмо констатировал Митя. – Мне снится что-нибудь максимум раз в месяц.
– Думаю, для двадцативосьмилетних мальчиков у Оле-Лукойе есть зонтик с другими картинками, – хитро заметила Алена. – Но есть у него еще и alter ego – Смерть.
Митя задумался.
– Очень обнадеживает, – кивнул он. – А кто такой Песочный? Расскажи и про это.
– Расскажу, – покорно кивнула Алена.
Она нарезала лимон на весу, чему Митя всегда ужасался, положила по дольке в каждую чашку, выдавила ложкой сок, потом побольше заварки, налила кипяток и, придвинув чашку к Мите, сказала страшным голосом:
– Пей! Только ложку достань.
Митя положил в чай меда, размешал и послушно принялся пить. Алена взяла из вазы конфету и сунула в рот.
– Ч. Песочный – это, видимо, Человек Песочный, то есть Sandmann, прототип Оле-Лукойе, – пробормотала она. – Приходит, так же сыплет детям в глаза песок, они спят и видят хорошие картинки. Что ж они всё детям-то всякую дрянь в глаза суют?
Митя обжег язык и поэтому ничего отвечать временно не мог, но покивал в знак согласия.
– Но это риторический вопрос, а еще, – продолжала Алена, – есть сказка Э.Т.А. Гофмана. В смысле не «это»… – тут она характерно закатила глаза и абстрактно пощелкала пальцами, – а Э-Тэ-А Гофмана{9}.
Митя улыбнулся:
– Второй раз слышу сегодня смешной культурологический каламбур.
Сказав это, он напрягся. «Зачем ты так сказал? – спросил его внутренний голос, который только и ждал подходящего момента, чтобы взять реванш. – Это ведь Салли сказала про культурологический каламбур. А ты мог бы сказать по-другому». Слава богу, Алена продолжала, перебив так некстати сбившийся ход Митиной мысли:
– Так вот, у Гофмана есть сказка Der Sandmann. Там этот персонаж толкуется иначе – он швыряет песок детям в глаза, они у них наливаются кровью и лезут на лоб, потом он складывает детей в мешок и тащит на Луну, где живут уже его дети. А дети эти не простые, а с клювами, которыми они выклевывают вкусные глаза у тех, кого приносит им папочка, – договорив, Алена замолчала и стала пить чай.