Амнистия
Шрифт:
Максим, стоя в прихожей возле двери, хорошо слышал истошные крики жены. Слышал, и только ещё больше злился.
– Эй, вы там, – крикнул он. – Я открываю. Слышите?
Звуки с другой стороны двери затихли. Максим, не слишком искушенный в оружии, всего несколько раз практиковавшийся на стендах в тире, захотел передернуть затвор, но вспомнил, что перед выстрелом этого делать не следует.
Он взял ружье в правую руку, левой отодвинул щеколду, повернул ключ, вставленный в нижний замок. Затем он накинул на дверь стальную цепочку, положил на цепочку ствол ружья. И стал открывать второй верхний замок.
Стало совсем тихо, кажется, слышно, как по прихожей летает одинокая муха. Он повернул ручку замка, приподнял ружье. Такая звонкая гудящая тишина наступает перед чьей-нибудь смертью.
И тут из большой комнаты снова пронзительно закричала Даша.
– Кто-нибудь, пожалуйста, помогите. Моего мужа убивают. Пожалуйста…
Максим почувствовал, как его затрясло от злости.
– Заткнись, ты, – крикнул он. – Дура, ты можешь заткнуться?
Он последний раз крутанул замок, толкнул ногой дверь. Она открылась на длину цепочки. Максим поднял ружье и нажал на спусковой крючок. Люди на площадке, увидев высунувшийся ружейный ствол, едва успели попадать на пол. Он грохота выстрела заложило уши.
Максим не стал захлопывать дверь. Он вскинул ружье, передернул затвор.
На пол выскочила и, отскочив от паркета, запрыгала и отлетела в угол красная пластмассовая гильза. Новый патрон ушел в патронник. Просторная прихожая наполнилась запахом горелого пороха.
На счастье, к этому времени стариков понятых отправили обратно в их квартиру. Но первый выстрел все-таки достиг цели. Дробь задела ноги упавшего возле лифта оперативника и растянувшегося рядом с электропилой в руках омоновца.
Меньше всех повезло участковому инспектору капитану милиции Хомичеву, стоявшему ближе других к двери. Он слишком поздно заметил ружье в дверном проеме, слишком медленно упал на пол. Дробь изрешетила его левое плечо, в куски разорвала руку и выбила левый глаз.
Максим положил ружье на цепочку и снова выстрелил.
Он, стремясь расстрелять все пять патрон, поднял ружье, но не дернул затвор, а медленно потянул его вниз. Это была ошибка неопытного стрелка. Зацеп выбрасывателя плохо захватил закраину стреляной гильзы. Она деформировалась и застряла в отверстии. Максим с силой подергал затвор, гильза не выходила.
Он захлопнул дверь, повернул замок.
– Ну, суки, получили пистон в жопу? – крикнул Максим.
Ответа не было. За дверью слышалась странная возня, чей-то громкий шепот. Истошные крики Даши, наконец, прекратилась. Раненые оперативник и омоновец заковыляли вниз по лестнице самостоятельно. Инспектора Хомичева, даже не потерявшего сознания, понесли вниз на руках оперативники, дежурившие на лестнице. «Мой глаз, бляди, мой глаз», – говорил Хомичев, прижимая здоровую руку к лицу.
Оперативники по рации вызвали «скорую». Хомичева спустили вниз, положили на асфальте возле подъезда. Но участковый не хотел лежать, он поднимался на ноги, снова садился в лужу собственной крови и снова поднимался. К подъезду сбежались мальчишки, гонявшие мяч в соседнем дворе. Участковый больше не находил сил, чтобы подняться.
Он извивался на асфальте: «Мой глаз, бляди, мой глаз, бляди…»
Руденко, оставшись на площадке вдвоем с омоновцем, отобрал у того укороченный автомат Калашникова.
– Режь петли, – сказал Руденко.
– Он нас уложит из-за двери, – омоновец покачал головой.
– Я тебя уложу, ели не выполнишь приказ.
Руденко и направил ствол автомата на милиционера.
– Тебе приказывают, режь петли.
Омоновец взял в руки пилу, нажал красную кнопку. Руденко снял автомат с предохранителя, приставил ствол к двери.
– Я его держу.
Максим дергал затвор, но этим лишь портил дело. Гильза деформировалась ещё сильнее и никак не хотела вылезать. Он сплюнул вязкую слюну, выругался. Сев на пол, стал ногтем большого пальца выковыривать затерявшую гильзу, но она все не выходила. Дверь, с которой срезали внешние петли, мелко вибрировала.
Слышно было, как упала на кафельный пол верхняя петля. Максим сломал ноготь, но продолжал, сидя на полу, выковыривать проклятую гильзу. Все напрасно.
– Не трогайте дверь, буду стрелять, – крикнул он.
– Давай, попробуй, – прошипел с другой стороны Руденко.
Черт, где охранники отца? Где эти бездельники? Куда подевались? Ведь давно должны быть здесь. Максим сбегал на кухню, вернулся обратно в приходую со столовым ножом, снова сел на пол, попытался острием ножа зацепить гильзу, но лезвие не цепляло, соскальзывало с ровной пластмассовой поверхности.
Упала вторая петля.
Максим отбросил в сторону теперь уже бесполезное ружье. Руденко резко дернул ручку двери на себя. Дверь повалилась на площадку. Руденко, поднял вверх ствол автомата, дал очередь по люстре. На пол посыпалось битое стекло, цементная пыль. Оставив омоновца за своей спиной, он бросился вперед в квартиру.
Посередине прихожей с поднятым ножом стоял Максим. Руденко шагнул, схватив автомат за цевье, ударил им по руке противника. Нож полетел в сторону. Руденко ударил Максима автоматом в грудь, сбоку по ребрам. Затем он передал оружие омоновцу, снова шагнул к Максиму и принялся методично молотить того кулаками.
Когда Максим упал на пол, Руденко сел ему на грудь и несколько раз съездил кулаками по физиономии. Затем он заломил Максиму правую руку, перевернул его на живот, несколько раз ударил кулаком по шее и по затылку.
И, наконец, защелкнул на запястьях браслеты наручников.
Руденко переступил порог первой комнаты. Обстановка, как на вокзале. Коробки, сумки, чемоданы. Он прошел коридор, свернул в другую комнату. Возле распахнутого настежь окна лицом кверху в луже крови лежала молодая девушка. Халатик на груди широко распахнулся, виден темный бюстгальтер. Пуля попала девушке в шею, насквозь прошла горло, пищевод и вырвала верхний позвонок.
Вот они, неприятности. Но эти неприятности Руденко, слава Богу, предвидел. Он застонал от досады, подошел к зеркальному трюмо, открыл верхний ящик и положил в него пакетик героина.