Анархизм
Шрифт:
Свободное самосознаніе утверждаетъ свободу и для другихъ. И анархическое общеніе есть союзъ равноправныхъ, равно свободныхъ личностей. Ограниченіе правъ одного есть ограниченіе права личности вообще и, слдовательно, ограниченіе правъ всхъ. Моя свобода становится немыслимой вн свободы всякаго другого.
Такъ анархизмъ утверждаетъ себя въ свобод, равенств и солидарности.
И чмъ шире тотъ общественный кругъ, которому принадлежитъ личность своими интересами и связями — тмъ боле выигрываетъ ея независимость, тмъ большій размахъ и глубину пріобртаютъ ея творческія
Анархизмъ есть, такимъ-образомъ, глубоко-жизненный, а, слдовательно, и культурный идеалъ.
Анархизмъ долженъ объявить себя наслдникомъ многовковой міровой культуры. Вдь, ему — анархическому духу, жившему во вс времена и у всхъ народовъ, обязаны своимъ существованіемъ величайшія культурныя цнности. Все то, что въ прошлой культур — носитъ на себ печать подлинной свободы и подлинной человчности, не можетъ не быть дорогимъ анархизму, ибо безпокойный, ищущій человческій духъ, пробившійся сквозь вншнія историческія формы насилія и рабства, и бросившій намъ слово, которое говоритъ еще сейчасъ, есть духъ анархическій, близкій и дружественный намъ.
Его отрицанія — чужды раціоналистическому нигилизму. Его отрицанія — творческія. Онъ отметаетъ все, что враждебно его духу; вн человка для него нтъ фетишей и безусловныхъ цнностей, но впередъ онъ идетъ, вооруженный всей предшествующей культурой, черезъ преодолніе, а не черезъ механическое отсченіе ея. Анархизмъ есть революція, анархизмъ есть созиданіе, но не пляска дикарей надъ поверженнымъ кумиромъ.
Въ чемъ сущность революціи, ея значеніе, ея радость?
Прежде-всего въ томъ, что она несетъ намъ — новое, небывалое, что она — разрывъ съ прошлымъ, «прыжокъ» въ царство свободы.
Въ природ все, какъ будто, подчинено естественнымъ, неизмннымъ законамъ развитія, все рождается, растетъ и умираетъ, переливаясь въ новыя формы.
Отъ зерна бгутъ ростки, оно пробьетъ землю и выброситъ растеніе. Растеніе покроется цвтами, дастъ плоды... И разв не ту же постепенность наблюдаемъ мы въ жизни человка и человческихъ обществъ? Непрерывная цпь формъ, переходящихъ одна въ другую. Non facit saltus natura!
Но приходитъ день... взрывъ, толчекъ, революція уносятъ все, что было наканун, и міру неожиданно открывается новое.
«Да» — писалъ когда-то Реклю — «природа не длаетъ скачковъ, но каждая изъ ея эволюцій осуществляется посредствомъ перемщенія силъ въ новомъ направленіи. Общее движеніе жизни въ каждомъ отдльномъ существ и каждомъ ряд существъ никогда не иметъ вида безпрерывной цпи, а всегда представляетъ прерывающуюся, такъ сказать, революціонную смну явленій. Одна втвь не увеличиваетъ длины другой. Цвтокъ не есть продолженіе листа, а пестикъ — тычинка, завязь по существу отличается отъ органовъ, которые породили ее. Сынъ не есть продолженіе отца или матери, но вполн самостоятельное существо. Прогрессъ совершается посредствомъ постоянной перемны точекъ отправленія для каждаго отдльнаго индивидуума... Тотъ-же законъ существуетъ и для великихъ историческихъ эволюцій. Когда старыя рамки, формы организма, слишкомъ опредленныя, становятся недостаточными, жизнь длаетъ скачекъ, чтобы осуществиться
Нтъ большей радости, какъ это явленіе міру новаго. Изъ хаоса противорчивыхъ и враждебныхъ устремленій человчеству открывается хотя на время ихъ гармоническое сліяніе въ одномъ общемъ порыв, въ общемъ согласномъ переживаніи. И если любовь матери къ своему младенцу называютъ святой и чистой, какая радость достанется народу, выносившему и выстрадавшему свою революцію.
И эта радость не изживается мгновенно, ибо моменты революціи — моменты высшаго творческаго напряженія. И творчество это выливается прежде всего въ упоительномъ чувств разрушенія.
Творецъ — разрушитель — въ самыхъ ндрахъ нашей природы, творецъ — жадный, ненасытный, готовый оторваться отъ того, что приняло уже законченныя формы. Мы любимъ только то, что ищемъ, что еще волнуетъ насъ загадкой, ожидаемыми нами возможностями... Готовое перестаетъ насъ волновать. Оно — ступень къ дальнйшимъ отрицаніямъ — во имя высшаго и совершеннйшаго. Не потому-ли мы любимъ такъ — молодость, весну, начало всякаго дла съ ихъ, быть-можетъ, смутными, но такими радостными и смлыми предчувствіями неограниченныхъ возможностей?
Творчество — разрушеніе — отказъ отъ стараго, ломка старыхъ врованій, старыхъ утвержденій. Строить, не разрушая, изъ элементовъ даннаго — безплодно. Это значило бы укрплять старые корни, открыть старому вс выгоды изъ перемирія и охладить энтузіазмъ всхъ рвущихся впередъ.
И первоначально, въ творческомъ порыв намчаются лишь основныя линіи будущаго. Глубина и паосъ содержанія почерпаются изъ самаго процесса работы. Чмъ шире, чмъ ршительне идетъ эта работа, чмъ боле вносится въ нее страстности — тмъ боле сама работа исторгнетъ новыхъ идей, дастъ новыхъ плановъ для дальнйшихъ построеній.
Страсти — нужны! Не дикій разгулъ страстей, когда въ слпомъ увлеченіи фанатикъ, безумецъ столько-же бьетъ по врагу, сколько по любимому длу, но способность къ самозабвенію, готовность отдать себя всего революціи, творческому экстазу. И одновременно — совершенное обладаніе средствами, чтобы осуществить свой творческій замыселъ.
Такъ порядокъ родится изъ хаоса.
Но творческое разрушеніе — безконечно трудно. Гигантскія силы инерціи — равно въ природ и общественномъ строительств — не терпятъ остановокъ и проваловъ. На мст разрушеннаго бгутъ сейчасъ-же новые ростки, иногда ядовитыми стеблями восходя изъ отравленной почвы.
«...Великій трудъ и единственно трудный — разрушеніе прошлаго — прекрасно сказалъ Метерлинкъ. — Нечего заботиться о томъ, что поставить на мст развалинъ. Сила вещей и жизни возьмутъ на себя заботу возрожденія... Она даже слишкомъ поспшно это длаетъ, и не слдовало бы помогать ей въ этой задач...».
Легко-ли подойти къ прошлому? Бросить только вызовъ, бросить осужденіе — не значитъ еще разрушить. Чтобы разрушить — надо быть здоровымъ, врующимъ, энтузіастическимъ и безпощаднымъ. Разв часта такая сліянность? Здоровье, вра, энтузіазмъ, когда молодость нашей эпохи такъ скоро тускнетъ разсудочностью, скептицизмомъ...