Анархизм
Шрифт:
А тормозящее чудовище — наслдіе прошлаго, его традиціи, его «милыя привычки». Мы такъ легко, такъ просто не хотимъ знать его варварства изъ-за прекраснаго далека его декорацій...
A гд молчитъ историческій сентиментализмъ, гд неподатливыя сердца не бьются отъ романтическихъ развалинъ, тамъ родится ужасъ передъ нависающимъ надъ нами неизвстнымъ, встаютъ суеврія будущаго. И вотъ — каменная гряда рутины, трусливой и вмст страшной, готовой въ своемъ страх на всякую отместку... И сколько разобьется о гряду валовъ, прежде чмъ покроютъ ее своею разъяренной пной.
Такъ творчество должно открыться разрушеніемъ, смертью. «Не оживетъ, аще не умретъ».
И за разрушеніе всегда — все молодое,
А упившемуся въ революціи разрушеніемъ, революція готовитъ уже новую могучую радость — радость созиданія.
Творческій актъ есть преодолніе, побда. Побда творящаго надъ первоначальной косностью, проникающей мірозданіе, выходъ его изъ пассивнаго состоянія въ положеніе борющагося «я». И творецъ, побдившій первоначальную косную природу, всегда остается побдителемъ, хотя бы въ жизни и падалъ побжденнымъ.
Творческій актъ есть воля къ жизни и воля къ власти — власти надъ окружающимъ. Зодчій самъ беретъ все нужное ему, чтобы осуществить свой планъ, чтобы выполнить для себя естественное и неизбжное. И океаны жестокости заключены въ ршимости творца, его революціонныхъ открытіяхъ. Творецъ опрокидываетъ привычное сознаніе, онъ такъ же можетъ вознести на вершины радости, какъ погрузить въ пучины страданій. Онъ опьянитъ васъ, заразитъ своимъ экстазомъ, сдлаетъ васъ — свободнаго и гордаго — радостно-послушнымъ, не разсуждающимъ, фанатикомъ. Но онъ-же броситъ васъ въ тягчайшіе внутренніе кризисы, сдлаетъ васъ больнымъ, безпомощнымъ, убьетъ васъ.
И творчество, ограничивая волю и индивидуальность другого, убивая его міръ, подмняя его «я» своимъ, жестоко, неизбжно жестоко. Такъ должно быть. Что сталъ-бы міръ безъ дерзновенья. Безстрашіе въ борьб сообщаетъ безсмертіе творцу. Плоды его «жестокости» освятятъ милліоны человческихъ существованій, имъ же послужатъ оправданіемъ.
Но творчество не только насиліе и жестокость, творчество — любовь, творчество — радость.
Въ творчеств замкнутая ране въ себя индивидуальность разрываетъ оболочку своей отъединенности, раскрываетъ себя и сближается съ другими, приближая ихъ къ себ.
Творчество есть преодолніе первоначальной косности для послдующей сліянности, любви, вселенскаго единенія. Насиліе и любовь лишь разныя стороны одного духовнаго взлета.
Такъ борьба на высшихъ ступеняхъ есть предвареніе великой любви къ міру. Активность и любовь — неотдлимы.
И еще боле любовность и радостность творческаго акта подчеркиваются тмъ, что творчество всегда есть борьба за будущее, борьба для «дальнихъ».
На долю тхъ, кто борется активно въ настоящемъ, рдко выпадаетъ счастье пожать плоды борьбы. Они достанутся потомкамъ, далекимъ братьямъ.
Творецъ одушевляется лишь призраками будущаго счастья. Подлиннымъ, «реальнымъ» счастьемъ, живутъ его наслдники. Можетъ-ли быть дано человкомъ доказательство большей любовности? И какой подвигъ заключаетъ въ себ боле радостный смыслъ?
Но, какъ будто для того, чтобы сдлать эту радость еще полнй, еще чудеснй, въ моменты высшей творческой напряженности, какъ въ моменты революціи, мы отбрасываемъ все компромиссное, все срединное, что удовлетворяетъ насъ въ обычное время. Освященные, согртые лучами правды, мы ищемъ абсолютныхъ формулъ счастья безъ уступокъ времени
И въ анархическомъ идеал творчество разлито кругомъ насъ, весь міръ — непрерывный творческій процессъ.
И если каждый изъ насъ, какъ творецъ, безконеченъ, безконеченъ и міръ, открывающійся намъ все полне, богаче. Воспринявъ все то, что создано раньше, мы дальше творимъ и безпрестанно, любовно отдаемъ сотворенное нами будущимъ далекимъ отъ насъ поколніямъ.
Въ творчеств связуемъ мы вс времена и въ творческомъ мгновеніи постигаемъ вчность, безсмертіе.
Пусть каждый изъ насъ въ звенящемъ жизнью и страстной борьбой мірозданіи — точка, но эта точка — безсмертна, а потому не «бунтъ», не «дерзаніе», но радостное, живое, неукротимое, какъ лавина, устремленіе въ дух основной стихіи анархизма: освобожденія себя и всхъ — освобожденіе не отъ государства и полиціи, но также отъ робости, смиренія, зависти, стыда, покоя — вотъ идеалъ анархизма.
Быть-можетъ, построяемый такъ, анархическій идеалъ упрекнутъ въ недостаточной послдовательности, въ противорчіяхъ. Романтическое ученіе и реалистическая тактика.
Но тамъ, гд жизнь, нечего бояться противорчій. Противорчія — не страшны всему живому, всему развивающемуся. Ихъ боится только дискурсивное мышленіе, собирающее свою добычу въ отточенныя логическія формулы. Но формулы убиваютъ жизнь, формулы — смерть жизни.
Все, что носитъ на себ печать человческаго творчества, все, что способно, съ одной стороны, погрузиться въ «бытіе», съ другой, заковать свои «опыты» въ отвлеченныя формулы, рано или поздно становится жертвой «ироніи всемірной исторіи». Послдняя разсетъ вс иллюзіи интеллекта, обнаружитъ тщету «вчныхъ» завоеваній разума. Все «научное», «объективное», раціоналистически доказуемое бываетъ безжалостно попрано, наоборотъ, остается нетлннымъ все недоказанное и недоказуемое, но субъективно достоврное. Въ «знаніи» противорчія — недопустимы, вра знаетъ — любыя противорчія. Всякое знаніе можетъ быть опровергнуто, a вру опровергнуть нельзя. И анархизмъ есть вра. Его нельзя показать ни научными закономрностями, ни раціоналистическими выкладками, ни біологическими аналогіями. Его родитъ жизнь, и для того, въ комъ онъ заговоритъ — онъ достовренъ. Тотъ, кто сталъ анархистомъ, не боится противорчій; онъ суметъ ихъ творчески изжить въ самомъ себ.
И анархизмъ не чуждается «науки», и анархизмъ не презираетъ формулъ, но для него он — средство, а не цль.
ГЛАВА X.
Анархизмъ и современность.
Предсказанія о близкой гибели капиталистическаго режима и водвореніи новаго — соціалистическаго порядка начались уже съ середины XIX столтія. Въ 1847 году Марксъ и Энгельсъ ждали соціальной революціи, въ 1885 г. Энгельсъ вновь пророчествовалъ о грядущемъ переворот. Позже марксисты подыскали объясненія для неудавшихся пророчествъ (недостаточная революціонность «буржуазіи» или полная утрата ею революціонности), и пророчества были сданы въ архивъ.
Однако, въ 1909 г. Каутскій въ небольшой книг — «Путь къ власти» вновь заговорилъ о близости соціалистическаго переворота. И въ этомъ же году другой, гораздо боле глубокій писатель, чмъ Каутскій, Гильфердингъ — заговорилъ также о возможности соціальной революціи, не дожидаясь окончательнаго захвата парламента политической партіей пролетаріата.
И русская революція сейчасъ (съ октября 1917 г.) въ неожиданныхъ размрахъ ршаетъ эту проблему.
Если «научный соціализмъ», измняя своей «научности», обращался къ пророчествамъ, то анархизмъ, «научностью» никогда не кичившійся, былъ всегда еще боле нетерпливымъ.