Ангел для кактуса
Шрифт:
Лина щурится, глядя на то, как воздушный шар медленно стремится к солнцу, соизволившему выглянуть из-за облаков, а потом поворачивается и берется за свободный конец пледа:
— Прости, но у меня нет никакого желания знакомиться с твоими лодками. К тому же, с одной из них я уже знакома.
Мне хватает мгновения, чтобы сообразить, о чем она. А точнее, о ком. И я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. А потом хочу ответить ей что-нибудь не менее остроумное, но меня отвлекает телефонный звонок.
Это Шуша. Что ей нужно? Она же знает, что я не в городе…
Я решаю не отвечать на входящий, и пока готовлю «поляну» для пикника, отложив в сторону айфон, замечаю, что Лина вдруг стала какой-то тихой и задумчивой.
— Все нормально? — спрашиваю ее.
Мне не хочется, чтобы она замыкалась или, того хуже, чувствовала себя не в своей тарелке.
— Да, все хорошо, — не сразу отзывается она. — Я просто никогда не была здесь. Мне казалось, что на закрытую территорию можно попасть только в том случае, если ты берешь напрокат лодку.
— Мы не обязаны брать напрокат лодку, но можем заплатить за нее, чтобы посидеть тут в относительной тишине. На Набережной много шума и суеты, а ты, как я заметил, не особенно-то любишь людей.
— Я не люблю людей? — хмыкает Лина и садится на краешек пледа. — Откуда такие выводы? — А потом, столкнувшись со мной взглядом, приходит в замешательство. — Хотя, пожалуй, ты прав. Я порядком от них устала. И да, определенный контингент меня особенно раздражает.
— Осмелюсь предположить, что ты говоришь о тех, кто ездит на Черных Убийцах с выданными в преисподней правами?
Лина смущенно улыбается:
— Да. То есть, нет. Твой "Рейндж-Ровер" тут ни при чем.
— Отлично! Значит, машина отпадает, — смеюсь я и усаживаюсь рядом. Но не так близко, чтобы Лина не ощущала дискомфорт. — Тогда что? Что тебя раздражает во мне еще? Помимо очков, эгоцентризма, рубашек, предпочтений и моего близкого окружения, идеальности, неотразимости и всего того, что ты себе надумала.
— Я себе надумала? — слегка подавшись вперед, переспрашивает она. Но не злится, не пышет ненавистью, не стремится меня пихнуть или ударить. Сейчас она тиха и покладиста, а ее виноватая улыбка бесконечно прекрасна. И я про себя отмечаю, что Лина милая при любом настроении.
Но у меня снова звонит айфон. Я вынужден отвлечься, чтобы на этот раз бесцеремонно сбросить Шушин звонок — мне не нравится, что Ольга так навязчива.
После чего я беру бутылку с соком и бокалы, которые нужно сначала распаковать, а, разделавшись с упаковкой, подаю один Лине. Но Лина будто не замечает протянутого ей бокала.
С минуту я наблюдаю за тем, как она водит пальцем по блестящей поверхности «пиджака» кактуса. Ее движения несколько заторможены и едва осмысленны. Она делает это машинально, размышляя о чем-то своем, и ее губы слегка подрагивают.
Кажется, внутри Лины сейчас что-то происходит.
— Ты считаешь, что это плохо — испытывать подобные чувства к людям?
Ее вопрос меня несколько озадачивает, и я решаю обернуть его в шутку:
— Фух! То есть я не один, кто попал в твой черный список? — веду бровью я. И, убедившись, что Лина крепко держит бокал, наливаю в него ананасовый фреш. — А если серьезно, то нет, не считаю. Наверняка у тебя на то есть весомые причины.
— А если причин нет?
— Все равно. В каждом из нас сидят свои тараканы.
— И какие же тараканы у тебя?
Я улыбаюсь:
— Настырные и плодовитые. Если они задумали выползти из своего убежища и заполонить все, то их никто не остановит.
Я открываю коробку с пиццей и двигаю ее ближе к Лине.
— Так значит, это всё тараканы… — мягко ехидничает она.
— Конечно. Дело только в них. И если вдруг тебя будет что-то не устраивать, обращайся напрямую к самому главному и договаривайся с ним сама. Но учти: очки и рубашки он одобряет.
Лина смеется.
Я засматриваюсь на то, как ее губы смыкаются и размыкаются, как она прячет смущенный взгляд под ресницами, как тоненький лучик света, прорвавшийся сквозь густую листву дикой яблони, в тени которой устроились мы, прыгает по ее веснушкам. Я не могу отвести от нее глаз, отчетливо осознавая то, что Лина мне нравится. Нравится своей непосредственностью, природным очарованием и даже скверным характером. Хотя, признаться, не такой-то он уж и скверный. Просто Лина не стремится всем подряд понравиться.
Она ставит кашпо с кактусом на плед, недалеко от контейнера с фруктами, и какое-то время мы проводим в относительном молчании, пока от пиццы не остается лишь несколько кусочков.
Лина тянется к салфеткам, и я нехотя отворачиваюсь к воде — смотреть на то, как она станет приводить себя в порядок после вожделенного перекуса, совсем уж неприлично. Но Лина без лишних колебаний справляется с этим в два счета и достает из сумочки телефон.
— Где твои пистолеты? — спрашивает, кивая на пакеты. — Давай, ты будешь пускать пузыри, а я сфотографирую счастливчика-парня?
— Отличная идея, — соглашаюсь я.
Сначала кактус позирует нам на пледе. Потом перемещается на газон. Несколько удачных кадров с мыльными пузырями на заднем и переднем планах особенно восхищают Лину. Я наблюдаю за тем, как она воодушевленно экспериментирует с ракурсом, и мысленно радуюсь, что сумел раскрепостить ее и доставить хоть и маленькое, но удовольствие. Я вижу, как ей нравится преображение «парня».
На мгновение я отвлекаюсь. Воздушный шар, который, казалось, был запредельно далеко, вырос в размерах и приблизился к нам настолько, что теперь вполне себе сносно можно разглядеть его корзину и головы людей, находящихся внутри.