Ангел разрушения
Шрифт:
Старки бросилась к нему.
— Пелл, что случилось?
Он стал белым, точно мел, закрыл глаза и опустил голову, словно измученный пес. Старки решила, что у него сердечный приступ.
— Я сейчас кого-нибудь приведу. А ты держись, ладно?
Пелл крепко схватил ее за руку.
— Подожди.
Он плотно зажмурил глаза, потом открыл, заморгал, снова закрыл их. Он с такой силой сжимал ее руку, что ей стало больно.
— Все в порядке, Старки. Иногда у меня случаются такие приступы. Это мигрень. Ничего особенного.
Он так и не выпустил ее руку.
— Ты дерьмово выглядишь, Пелл. Думаю,
— Дай мне пару минут.
Он закрыл глаза и начал делать глубокие вдохи. У Старки неожиданно возникла дикая мысль, что он умрет прямо здесь, на этой проклятой парковке.
— Пелл?
— Все хорошо.
— Отпусти меня, Пелл, или мне придется еще раз тебе врезать.
Он держал ее руку, точно в тисках, но, когда она это сказала, лицо его смягчилось и Пелл разжал пальцы. Постепенно бледность начала отступать.
— Извини. Я не хотел сделать тебе больно.
И посмотрел на нее. Она была очень близко. Эта близость смущала ее, и она отодвинулась.
— Дай мне посидеть пару секунд. Они нас не видят?
Ей пришлось встать, чтобы посмотреть на административное здание.
— Разве что сквозь машину. Если они видели, то, наверное, подумали, что мы решили немного перепихнуться, чтобы снять напряжение.
Старки покраснела, удивляясь тому, что сказала такое, но Пелл, казалось, не обратил на ее слова внимания.
— Все, я в порядке. Я могу встать.
— Что-то не похоже. Посиди еще пару минут.
— Все нормально.
Он встал, держась за машину, затем, вцепившись в дверь, забрался внутрь. К тому моменту, когда она села за руль, его лицо уже приобрело относительно сносный цвет.
— Ты правда пришел в себя?
— Более-менее. Поехали.
— Ты действительно наделал там глупостей.
— Я не наделал глупостей. Он дал нам «Клавдий». Мы про него не знали.
— Если он подаст жалобу, скажешь про это ребятам из отдела служебных расследований, чтобы они не стали выдвигать против меня обвинений.
Пелл потянулся через сиденье и прикоснулся к ее бедру. Выражение, появившееся у него на лице, удивило Старки. Она увидела в его глазах сожаление.
— Мне очень жаль. Если он подаст жалобу, я возьму все на себя. Это ведь я его отмордовал, а не ты. Я им так и скажу. Прошу тебя, поехали. Это не приказ, это просьба. До дома еще далеко.
Старки пару мгновений смотрела на него, а потом завела машину и выехала с парковки, чувствуя на бедре тяжесть его руки, словно она все еще там оставалась.
6
В начале восьмого Старки высадила Пелла на Спринг-стрит. Солнце еще стояло высоко на западе, удобно устроившись на вершине пальмы, но скоро небо должно было стать пурпурным.
Старки закурила и выехала на дорогу. Хукер и Марзик давно ушли. Даже Келсо, скорее всего, сидел у себя дома и поглощал обед. Старки проехала мимо кафе, где продавали гамбургеры, но ей стало нехорошо от одной только мысли о еде. Она ничего не ела с самого утра, удовлетворившись парой антацидов. [16]
16
Противокислотное средство.
В
Старки вышвырнула в окно окурок. Заплатить за информацию о «Клавдии» работой — по ее представлениям, это было слишком. Единственное, что она могла сделать, чтобы защитить себя, сообщить о поведении Пелла. Позвонить домой Келсо и объяснить, что произошло. Завтра утром он проводит ее в отдел служебных расследований, где Старки допросит лейтенант, который затем позвонит Ольсену и договорится о беседе с Теннантом. К полудню все, что соединяет Спринг-стрит и АТО, полетит к чертям собачьим. Вашингтон отзовет Пелла, а она прикроет свою задницу. И тогда, если Теннант рассказал о случившемся, Старки будет чиста. Более того, получится, что она поступила правильно и в соответствии с инструкцией. Старки будет в полной безопасности.
Она снова закурила, радуясь, что машины движутся медленно. Со всех сторон с парковок и гаражей выезжали автомобили, словно жизнь, вытекающая из трупа. Обращаться к Келсо нельзя. От одной только мысли об этом она чувствовала себя гнусной предательницей.
Она никак не могла заставить себя не думать про Пелла.
Старки ничего не знала про мигрень, но происшествие на парковке напугало ее даже больше, чем то, как Пелл потерял контроль над собой. Она боялась, что это его излюбленная манера, что он всегда выбивает показания из подозреваемых, а значит, может снова так поступить и подвергнуть ее еще большей опасности — перед законом. Она была уверена, что он что-то скрывает. У нее хватало собственных тайн, чтобы знать, что люди никогда не прячут свои сильные стороны; они старательно оберегают свои слабости. Она боялась слабостей Пелла.
Все следователи из отдела по борьбе с террористической деятельностью, которых она знала, были методичными, неспешными людьми, потому что решали головоломки, часто составленные из множества мелких деталей, иногда у них уходили на это недели, порой месяцы. У Пелла были манеры хищника, не теряющего времени на размышления, и с Теннантом он вел себя грубо. Даже пистолет — огромный десятизарядный «смит» — казался не к месту.
Она поехала домой, чувствуя, что оказалась в тяжелом положении, и злясь из-за этого. Она хотела было позвонить Пеллу в мотель и снова на него накричать, но знала, что пользы от этого не будет никакой. Она могла либо сообщить о случившемся Келсо, либо двигаться дальше.
Дома Старки наполнила ванну горячей водой, затем налила себе джина и взяла с собой в спальню, где начала раздеваться.
Она стояла голая у кровати, слушала, как плещется вода, и потягивала джин. Она всей кожей чувствовала зеркало в шкафу, у себя за спиной, словно оно ее поджидало. Она сделала большой глоток, затем повернулась и посмотрела на себя, на шрамы, кратеры, канавы и долины, дырки от швов и бледные пятна на коже. Она взглянула на бедро и увидела отпечаток его руки, как будто он поставил на ней свое клеймо.