Ангел разрушения
Шрифт:
Старки тяжело вздохнула и отвернулась.
— Похоже, ты спятила.
Она допила джин несколькими большими глотками, отправилась в ванную и позволила жару воды поглотить себя.
7
— Расскажи мне о Пелле.
— Он работает на АТО. Это означает «Алкоголь, табак и огнестрельное оружие».
— Я знаю.
— Если ты знаешь, зачем спрашиваешь?
— Я знаю, что АТО занимается преступлениями, связанными с алкоголем, табаком и огнестрельным оружием. Сегодня ты чем-то раздражена, Кэрол.
— Как опрометчиво с моей стороны. Наверное, я забыла принять ежедневную дозу добродушия.
Старки была недовольна собой, ей не следовало говорить с Даной о Пелле. По пути в Санта-Монику она наметила вопросы, которые собиралась обсудить на сегодняшней встрече, и о Пелле упоминать не собиралась. Тем не менее она заговорила о нем на самой первой минуте.
— Я сильно рискнула из-за этого парня, хотя мне ничего о нем не известно.
— Почему ты так поступила?
— Даже не знаю.
— Ну, попробуй сделать предположение.
— Никто не любит доносчиков.
— Однако он нарушил закон, Кэрол. Ты сама так сказала. Он распустил руки во время допроса заключенного, и теперь ты подвергаешься опасности из-за того, что не доложила об этом. К тому же ты не одобряешь его действий, однако тебя мучают сомнения, и ты не знаешь, как поступить.
Старки перестала следить за голосом Даны. Она стояла у окна, смотрела на машины, которые двигались по бульвару Санта-Моника, и курила. Возле пешеходного перехода собралась группа женщин, с нетерпением дожидавшихся своего автобуса, который никак не мог выбраться из шестого ряда — движение в эти часы было напряженным. Глядя на их приземистые фигуры и пластиковые сумки в руках, Старки решила, что это домохозяйки, возвращающиеся в свои престижные дома, расположенные к северу от Монтаны. Когда светофор переключился и автобус двинулся вперед, женщины запаниковали и бросились к нему, прямо на красный свет, хотя машины продолжали движение. Загудели клаксоны, черный «ниссан» отчаянно затормозил, едва не задавив двух женщин, которые даже не смотрели в сторону приближающихся автомобилей. Они так хотели поспеть на автобус, что все остальное перестало их интересовать. Старки никогда бы не стала так поступать.
— Кэрол?
Старки больше не хотела обсуждать Пелла или смотреть на женщин, которые способны думать только о паршивом автобусе.
Она вернулась на свое место и потушила сигарету.
— Я хочу задать тебе вопрос.
— Хорошо.
— Я не уверена, что действительно этого хочу.
— О чем ты, Кэрол? О вопросе, который хочешь задать?
— Нет, делать то, о чем я хочу тебе рассказать. Я получила записи того, что произошло с Чарли Риджио, ну, те, которые сделали новостные телестанции. Знаешь, что я поняла? На телевидении наверняка имеется запись случившегося со мной… со мной и Рафинадом. Как я могу перестать об этом думать, если все есть на пленке и я могу ее посмотреть.
Дана что-то записала в своем блокноте.
— Если ты когда-нибудь будешь к этому готова, я тебя только поддержу.
В животе у Старки похолодело. С одной стороны, ей хотелось получить разрешение от Даны; с другой — она мечтала обо всем этом забыть.
— Я не знаю.
Дана отложила блокнот в сторону. Старки не знала, как к этому отнестись. Никогда прежде Дана так не поступала.
— Как долго тебе снятся эти сны, Кэрол?
— Почти три года.
— Иными словами, в течение трех лет каждую ночь ты видишь смерть Рафинада и свою собственную. Я уже размышляла об этом в прошлый раз и не знаю, правильно ли будет, если я поделюсь с тобой своими мыслями.
Старки с подозрением посмотрела на нее. Она ненавидела слово «поделиться».
— Ты знаешь, что такое иллюзия восприятия?
— Нет.
— Это рисунок. Вот ты взглянула на него, и тебе кажется, что перед тобой ваза. У тебя изменилось настроение, и ты видишь двух женщин, стоящих лицом друг к другу. Нечто вроде картины, спрятанной в картине. Все зависит от твоего восприятия и состояния в данный момент. Когда человек снова и снова смотрит на какую-то картинку, не исключено, что он пытается найти в ней нечто скрытое. Он продолжает делать все новые и новые попытки, всякий раз рассчитывая на лучшее, но у него ничего не получается.
Старки подумала, что все это чушь.
— Ты хочешь сказать, что я вижу этот сон из-за того, что пытаюсь найти смысл в событиях прошлого?
— Я не знаю. А что думаешь ты?
— Если ты не знаешь, то я и подавно. Докторская степень ведь у тебя, а не у меня.
— Тут ты права. Докторская степень утверждает, что нужно обратиться к прошлому, чтобы исцелить настоящее.
— Я так и делаю. Во всяком случае, пытаюсь. Господи, я каждый день об этом думаю — и меня уже тошнит от моих мыслей. — Старки подняла руку. — Да, я знаю, что думать совсем не то же самое, что пытаться что-либо делать.
— Я не собиралась этого говорить.
— Правильно.
— Это не критика, Кэрол. Я пытаюсь понять.
— Как скажешь.
— Вернемся к иллюзии восприятия. Мне представляется, что твой сон — это первая картинка. Ты возвращаешься к ней из-за того, что не можешь отыскать вторую, ту, что скрыта. Ты видишь только вазу. Ты ищешь двух женщин, подозреваешь, что они там есть, но тебе не удается их найти. Мне пришло в голову: так происходит из-за того, что ты видишь совсем не то, что происходило на самом деле. Твоя картинка — плод твоего воображения.
Старки почувствовала, как ее раздражение превращается в гнев.
— Конечно, плод воображения. Проклятье, я ведь была мертва.
— Запись покажет, что происходило в действительности.
Старки сделала глубокий вдох.
— И тогда, если необходимо обнаружить на картинке двух женщин, возможно, тебе это удастся. Может быть, выяснится, что там была только ваза. В любом случае, это знание поможет тебе избавиться от навязчивых воспоминаний.
Старки вновь посмотрела мимо Даны в сторону окна, потом встала и подошла к нему.
— Пожалуйста, вернись на свое место.
Старки вытряхнула из пачки сигарету и закурила. Дана не повернулась в ее сторону. Она продолжала смотреть на пустое место, словно Кэрол все еще оставалась там.
Старки выпустила густое облако дыма. И снова затянулась.
— Мне и здесь хорошо.
— А ты не замечаешь, что всякий раз, когда наша беседа касается вещей, которые ты не хочешь слышать, ты спасаешься, глядя в окно?
Старки вернулась в кресло.
— Сон изменился.
— Как именно?