Ангел возмездия
Шрифт:
— Не знаю, — она немного помолчала. — Чего же вы такие пугливые? А еще мужики… Ладно, все равно узнаешь — в розыске я и ехать мне некуда. Так что, если хочешь побыть со мной, отвези куда-нибудь. Мужиков давно не видела, соскучилась. А потом я и сама определюсь.
Салацкий смотрел на нее и ничего не понимал. Улыбается все время, ведет себя непринужденно и совсем не похожа на зэчку.
— А за что в розыске?
— На тебе — приехали. Девушка ему себя предлагает, а он вопросы задает глупые. — Она засмеялась. — Да ты не бойся, я не убийца. Я из психушки сбежала, надоела из себя дуру корчить и подстраиваться под их диагноз.
— Еще не лучше, — промямлил Владимир.
Незнакомка откровенно расхохоталась.
— Нет, ты не бойся — я не буйная. Всего лишь политическая коровка. Но божья коровка. Знаешь, какой у меня диагноз?
Салацкий пожал плечами.
— Прыщи на зубах, — она опять рассмеялась. — Поэтому и улыбаюсь всегда, показываю зубы, что бы все видели. А еще у меня перхоть на языке завелась, и зубная паста из груди идет. Не веришь? Помни груди — сам увидишь. — Незнакомка обнажила одну грудь. — Да ты не бойся, потрогай, — и захохотала опять.
— Ну-у-у… попозже потрогаю. Ладно?
Незнакомка откровенно смеялась, глаза блестели хитринкой и Салацкий понял, что его разыгрывают. Но зачем? И, как бы отвечая на его мысли, она произнесла уже более серьезно:
— Ты не думай, что я тебя разыгрываю. Я действительно из психушки и мне надо спрятаться. С диагнозом, конечно, приврала немного, но я его и сама толком не знаю. Журналистка я, вернее была журналисткой, хотела статью одну про губернатора опубликовать — вот и оказалась психованной. Пичкали меня всякими препаратами, чуть на самом деле с ума не сошла. Поняла, что бесполезно доказывать что-то, смирилась, а представился случай — сбежала. Ты поможешь мне? — спросила она серьезно.
Владимир пожал плечами.
— Надо подумать. В психиатрии я не силен, но может быть тебе другая помощь нужна. Не в смысле — спрятаться. Может действительно что-то болит? Почки, сердце, легкие?..
— Здоровая я, как в психическом, так и в соматическом плане, — незнакомка уже улыбнулась грустно. — Так, поможешь?
Салацкий вздохнул, вытащил сотик и набрал номер.
«Алло, это я, привет. У тебя коттедж свободен сегодня, — незнакомка не слышала ответов, но к разговору прислушивалась. — Когда уходишь… Нет, ждать не надо — ключи оставь… Добро».
Владимир убрал трубу, повернулся к девушке.
— Видимо, сама судьба нас свела вместе. Товарищ есть у меня, он сейчас как раз уезжает. До утра побудем там. Ты не против?
— Нет, я не против, — повеселела незнакомка, — хотелось бы на срок подольше определиться. До утра, так до утра.
— А там и определимся — я же тебя не знаю совсем. Если все так, как ты говоришь, помогу тебе, связи есть. Вот и решим все совместно. — Владимир помолчал немного. — Расскажи, что за статья была, о чем?
— Да, так, — с неохотой ответила она, — попался в руки один материальчик. Попался и сгинул в небытие.
— Не хочешь говорить, — подзадорил ее Салацкий, — но ты же из психушки, а кто психичке, извини, поверит? Даже, если я потом растреплюсь.
— Может, ты и прав, — она задумалась. — Хорошо, расскажу немного. Позже.
Она замолчала, глядя в окно на мелькающие мимо машины и дома. Владимир то же помолчал немного, потом спросил:
— И долго ты в психушке находишься?
— Пять лет.
— О-о-о! Может, все-таки, уже можно что-то сделать.
— Глупенький ты, извини, конечно, если бы сейчас только в материальчике все дело было… А врачи… Те, кто мне диагноз пришил, кто незаконно свободы лишил, издевался и насиловал, когда я под воздействием их препаратов была. Сделают укольчик, и крыша у тебя съезжает по-настоящему. Психушка — это не зона, на зоне рай в сравнении с больницей. Ты там ничего не можешь сделать, прав никаких нет. Даже, если на волю что-то переправить сможешь, любую правдивую информацию — ее рассматривать никто не станет. Псих, ведь, может написать все, что угодно. И бьют там, и насилуют — как ты докажешь что-то? Ты же псих и нет, значит, тебе никакой веры.
Нет, эти в тюрьму не захотят, до конца жизни держать станут в психушке. И сейчас в розыск объявят, как особо опасную, буйную, — она усмехнулась, — так что терять мне нечего. Лучше бы было, если менты при задержании пристрелили.
Она снова замолчала и уткнулась в окно. А Салацкий ехал и размышлял. «Кошмар какой-то… Действительно, что может доказать психически ненормальный? Ее там насиловали — пусть поработает передком в другом месте. Потом и документы ей сделают другие, поживет на свободе в свое удовольствие. Спасибо еще скажет».
Владимир подъехал к коттеджу, заглушил двигатель.
— Ну-у, что ненормальная, — он улыбнулся, — извини, конечно. Пойдем — отдохнешь, выспишься до утра. Есть у меня кое-какие мыслишки, как помочь тебе. Потом расскажу, позже.
Они вошли внутрь, и Салацкий по накатанной схеме предложил бокал вина. Незнакомка выпила, а Владимир поднялся наверх — получить свои денежки налом.
Кэтвар курил, сидя в удобном кресле. Все, наконец-то, срослось воедино, и он может позвонить Гриневу. Когда-то Петр Степанович, будучи еще начальником отдела регионального управления ФСБ, проводил оперативную проверку и по самому Кэтвару, называя его по паспортным данным — Бородин Николай Михайлович. Долго не мог привыкнуть к псевдониму Кэтвар, но, все-таки, стал называть его попозже именно так.
Кэт знал практически всех чекистов области, в свое время ему предложили стать их тренером по рукопашному бою, и он согласился.
Кэтвар набрал номер телефона.
— Алло, Петр Степанович, добрый вечер. Как самочувствие, настроение?
— Все в порядке, Кэт, надеюсь и у тебя тоже. Знаю — просто так звонить не будешь, говори: времени маловато, — ответил Гринев.
— Хорошо, тогда по делу. Тебе необходимо срочно приехать ко мне, разговор серьезный будет.
— Извини, Кэт, но сегодня никак. Мероприятия у нас намечены серьезные. Завтра готов встретиться.