Ангелофилия
Шрифт:
В тот момент, когда мысленно восхищался племяшкой и ее способностью, как взрослые, снова вспомнил приятную в кавычках мелодию.
Наверное, оттого, что скорее уже заколебался слышать ее в искорябаном виде. Но где слышал так и не вспомнил.
Мучился, представляя себя неким соседом своей же семьи, слушающим каждый день и не по одному разу приятную во всех смыслах мелодию, до неузнаваемости измененную неумелой детской игрой.
Мелодии доносились из, непроделанных стыков потолка. Слушал музыку и заодно, как мальчика ругает мама, иногда называя недоделком, и то, что его отцу, как плохому танцору, что-то мешает заработать денег. Совсем нет , просто надоело. Да и неблагодарность не помогает в этом деле. Совсем руки опускаются.
16
Река с невидимым течением
Река с невидимым течением как стиральная доска
Слева краснела реставрированными углами Георгиевская башня Кремля 1508 года строения. Сзади, за спиной, на постаменте чернела чугунная фигура В.П.Чкалова. Из-под его ног в виде восьмерки уходила лестница. Она круто спускалась к реке, выходя на площадку у реки к пестреющим свадебным кортежам. Там же на постаменте возвышался небольшой корабль.
Рядом чпокала пробка и, взлетев, ударялась о В.П. и шампанское проливалось пеной на гранит. Счастливые молодожены фотографировались, не обращая внимания, что за рекой вовсю дымят торфяники. Они довольны уже тем, что в день их свадьбы нет дождя, словно забыв, что по примете свадьба в дождь – к счастью. «Я тоже когда-то женился, – с грустью вспомнил Валерий Палыч. – Тогда шумела февральская вьюга. Мы с Ольгой были счастливы, – глядя на себя чугунного, возвышающегося над откосом. – Сколько лет прошло, сколько воды утекло, можно было бы всех империалистов затопить. А прогресс то скакнул. Эх, махнуть бы, как тогда, вокруг шарика!» И Валерий Палыч, со словами скорее обращенными к себе, чем к окружающим, заметил: «Помнят Вольку, Валерьяна, потомка Волжских бурлаков».
И незаметно спрыгнул с постамента. И быстрым военным шагом проследовал в сторону пешеходной улицы Б. Покровской (бывшая Свердловка). Там в книжном магазине присмотрел книжку с названием «Наш Чкалов» автор Александр Игарев. Открыл, полистал заголовки: «Вскормила меня Волга-матушка» Так и есть, правда! И дальше все подробнейшим образом о детстве, юности, мечте и небе. Да развеж все опишешь!? А вот мой девиз – «Если быть, то первым!» «Лет-то прошло! Уважают…, – отлегло у летчика. – Да, лихой я парень был. Но вижу, капиталистический сор пророс на моей Родине. Проникла заразушка. Сталина бы сюда. Внучка модельное агентство открыла. Не по мне все это, не мое».
Вспомнил баньку по черному. Как отец парил чах-чух, чах-чух. «Ай, больно, как будто кожа слезает». – «Так сейчас веничком потру, и все пройдет». А как селитерных лещей гоняли, а они плыли, словно стая касаток, рисуя горбами по заливу. Мелкая рябь и холодная вода. По народным поверьям олень рога помочил и Илья-пророк два часа уволок, а мы в воду.
Холодно! Ноги задеревенели, и даже бег не помогает. Палка в руке и как по лещовым горбинам хвать. Гляди-ка, пять, шесть, да их целый косяк. Чпомс, чпомс, бумс – молотили только круги на круги, налетали. «Воля, Волька, давай, вот он справа всплыл кверху животом». Увлекательно. «А вон еще» – «Ладно, пошли, уж больно холодно» – «Сейчас, вот последних» – «Загоняй их, загоняй…» «Вот ни дать ни взять, доисторические люди, – заметил Валерий Палыч и сразу обратился: – Гамлет, ты тому Гамлету, случаем, не родня?» – «Нет!» – «А ты бы свою женщину прокормил – и не одну! – в доисторическое то время! Удар у тебя хлесткий, меткий, поставленный! Где занимался?» – «Самоучка! И спасибо, Валерий Палыч, за оценку скромных возможностей» –
«Да ничего, ничего, пожалуйста. Просто жаль тебя, что не стал ты из принца королем. Да и с Офелией как-то не по-человечьи получилось.» – «Говорю же, что тезки мы! Совпадение! Я, Валерий Палыч, в честь покойного папы назван. А в отношении вас так мы здесь, в Прекрасной стране, сразу знали, что Вас не Валерьяном, а Икаром зовут». –
«Икаром? Что ты, брат, эдакое выдумал?» – «Да, да, оказывается Икаром! Нет, Вы представьте, какая связь времен, реинкарнация и вера в перевоплощение. Все подтверждается! А Дедал где? Дедал – это, вроде как, Циолковский, Туполев, Королев того времени. Это
«Хорошо, пусть будет так. Но все уж как-то, извините, натянуто за уши! Собственно, мне уже кажется, что я начал замерзать. Не пора ли нам, Гамлет, по чуть-чуть амброзии и в обратный путь в Прекрасную страну. А то как-то не по себе: солнце, вроде, яркое, а прохладно, ветренно. А что Эдип?» – «Что Эдип? Он плавки пошел выжимать вон за тот куст. А пока его нет, скажу Вам, что в наших местах он звался по-другому, как и в вашем случае, Валерий Палыч» – «Как же?» – «Не переживайте, Валерий Палыч. Насчет вас все проверено-перепроверено. Если Вы были Икаром, так Эдип на самом деле был в прошлом веке Павликом Морозовым» – «Знаю такого! Слышал что-то. Это тот, что отца-кулака властям сдал? Правильно! Одобряю! Народ-то голодал, а они!» –
«Не спорю, измельчал с веками. Масштаб не тот. Уже и не царь, а так сплошное вырожденье, крестьянский мальчик. Но, надо заметить, поступку своему и року не изменил, остался верен. Не убоялся супостат и сдал отца властям, и тем, читай, убил, ревнуя к матери». – «К матери! А мать причем? Вот это новость!» – «А мать-то не простая. Там все гораздо проще и сложнее, чем у Софокла». – «Кого?» «Греческий писатель, Софокл» –
«Мать не из плоти! Мать – вроде, всплеск, глобальный катаклизм и свежая идея, овладевшая умами. Вот в чем загибон. Ее и звали на иноземный лад – Революцией! А дальше больше.» – «Что-то ты, брат Гамлет, не туда зашел! Зачем же революцию приплел!? На святое покусился!» – «Так надо, Валерий Палыч! Исторический фрагмент и правда. Без нее никак! – -Но Павлика же зарезали!? – – Да убили, вместе с братишкой, свой же дед! Он умер, его вроде как и нет больше. Но когда потом его прославили на всю страну, он вроде как и ожил!– – Ожил!?—Да ожил, чисто гипотетически в сердцах миллионов сочувствующих! Понимаете какая история!– – Да-а что то у меня в голове не укладывается Гамлет, твоя теория!– – А что непонятно, прославили и тем самым он как бы и не умер, а как Ленин, живее всех живых!– – Ну это ты загнул с вождем сравнить! Вождь нам свободу дал! Вот разве б смог я летчиком стать, не произойдя революции!? Никак не стал бы, уважаемый Гамлет! Так что ты говори да не заговаривайся!– – А историю дорассказать?– – Валяй, язык то без костей!– – Так вот Павлик Морозов умер героем, но из него сделали символ, так сказать пример подрастающему поколению, и поэтому он как бы не умер, а продолжал жить в душах и умах людей!-
«Так вот, он в город переехал, там учился, рос, окреп и вот женился, как будто для прикрытия, оттого, что только мать он больше всех любил. Ее он духом пропитался. Подрос. И мать уж не могла по-новой замуж выйти. Тем более встречаться с кем?» Валерий Палыч, сморщился.
На всех наш Павлик, вернее его дух, поправился Гамлет, сразу же писал в НКВД и не гнушался: самолично расстреливал врагов народа, тем самым развлекал Лаврентий Палыча, а перед ним Ежова, а заодно и, убирая конкурентов, рвал, метал и черепа проламывал, но больше все ж стрелял и каторжным трудом одаривал, они же тоже все себя оправдывали, что за правое дело кровь льют.
И после, как пускал в расход, старательно их перечеркивал в энциклопедии крест на крест химическим карандашом мусляканным. Был близорук, но лица, имена – все аккуратненько, словно для кого-то, по линейке. Каменев, Зиновьев, Тухачевский, Рыков, Троцкий. Всех Павлик сдал, чтоб с матерью своею, Революцией, любиться, кровосмешением страну объяв, детьми своими наводнив, голодной саранчою расплодился, и слышался уж рык, и рев, и гвалт.
И сам он не угас, забыв детей своих на улицах и в городах. Остепенился, только на словах. Те не пропали дети и. Знакомы лица! А нам расхлебывай их эллинские страсти. Инцест твою! И однополая любовь у них в забаве, что по нашим временам почти нормально, словно эллины пришли из глубины веков, в страну медведей и осели здесь средь елей. В прошлом ли ответ? Все люди одинаковы и тогда и счас у всех все одинаково. И так сильно в нем к матери стремленье, что и сейчас, вот думали уж все, и усмирился гад, раскаиваться стал, все говорил, не знал, что с матерью он спал, что пьяную от крови выпитой людской он возымел, ее дурак, хмельной. Инцест, идри твою! И никуда не деться. Уж больно юн был и горяч, она же как невеста. Она же опытна и страшно как сладка, манила наглеца развратом власти, дри-ца-ца.