Англичанка
Шрифт:
Покинув особняк миллиардера, Габриель поехал в Хэмпстед и пешком поднялся на Парламентский холм. Грэм Сеймур ждал, сидя на скамье, в компании телохранителей — эти двое отошли подальше, чтобы не слышать, как визави начальника делится планом предстоящей операции и просит неофициальной поддержки британских спецслужб. Слушая Габриеля, Сеймур не сдержал улыбки. Дело предстояло неординарное, однако от Габриеля и его команды ничего другого ждать не приходится.
— Ты знаешь, — сказал наконец Сеймур, — а это может сработать.
— Обязательно сработает, Грэм. Вопрос в том, хочешь ли ты, чтобы я продолжил начатое?
Сеймур некоторое время помолчал, затем поднялся на ноги и встал спиной к огням Лондона.
— Добудь доказательства того, что русские стоят за похищением и убийством Мадлен Хэрт, — спокойно произнес он, — и даю слово, эти кремлевские суки не получат ни капли нашей нефти.
— Позволь мне этим заняться, Грэм. Тогда ты…
— Тут справлюсь только я. И потом, один мудрый человек сказал: карьера без скандала — не карьера вовсе.
— Погугли мое имя и тогда скажешь, мудрый ли я человек.
Сеймур улыбнулся.
— У тебя ведь нет задних мыслей?
— Абсолютно, — сказал Габриель.
— Умница. Только помни об одном.
— О чем?
— Внедрить Михаила в «Волгатек» может быть легко, зато вытащить его оттуда — дело совершенно иное.
Сказав это, Сеймур присоединился к телохранителям и исчез в темноте. Габриель посидел на скамейке еще минут пять, потом вернулся к машине и отправился назад, в особняк на краю Нобби-Коупс.
40
Грейсвуд, Суррей
Обучение Михаила Абрамова, будущего сотрудника нефтедобывающей компании «Волгатек-Нефтегаз», началось следующим утром в девять часов. Первым его учителем стал не кто иной, как Виктор Орлов. Как ни противился Габриель, олигарх приехал в Суррей на «майбахе» в сопровождении охраны на «лэнд-ровере». Появление мини-кортежа вызвало небольшой переполох в Грейсвуде, и до конца дня по деревушке гулял слух, якобы к ним нагрянул сам премьер-министр. Однако Джонатан Ланкастер даже близко не подъезжал к Грейсвуду; тем утром он отправился в Шеффилд. Последний опрос показал, что премьер здорово обходит кандидата от оппозиции. Самый именитый политический обозреватель Великобритании предсказывал ему победу исторического масштаба.
Орлов приехал на явку и следующим утром, и утром третьего дня. Его лекции отражали собственный уникальный характер олигарха: блестящий ум, надменность, самоуверенность, снисходительность. С Михаилом он разговаривал в основном по-английски, изредка употребляя русские фразочки, понять которые мог лишь Эли Лавон. Порой он и вовсе смешивал оба языка, создавая этакий причудливый новояз — англусский, как окрестили его члены группы. Олигарх был неутомим, невыносим и просто очарователен. С ним приходилось считаться. Это был Орлов в действии.
Курс он начал с урока истории: о жизни под гнетом советского социализма, о падении империи, эпохе беззакония и власти олигархов. К всеобщему удивлению, Орлов признал: он и ему подобные сами же посеяли семена своей гибели — ибо разбогатели чересчур быстро и тем спровоцировали возвращение авторитаризма. Нынешний президент России, по словам Орлова, не признавал иной идеологии и системы взглядов, кроме опоры на голую силу и власть.
— Он натуральный фашист, — сказал Орлов. — Созданный мною.
На четвертый день началась вторая фаза экспресс-обучения Михаила, когда ему преподали то, что Эли Лавон назвал кратчайшим курсом бизнес-магистратуры в истории. Наставником Михаила стал тель-авивский профессор, окончивший Уортонскую школу бизнеса и некоторое время проработавший в «Эксон-Мобил», а после вернувшийся в Израиль. Семь долгих дней он посвящал Михаила в основы управления бизнесом: бухгалтерия, статистика, маркетинг, финансы компании, управление рисками. Михаил схватывал все на лету — впрочем, никто не удивился, ведь он был сыном именитых советских академиков. В конце курса профессор сказал, что Михаила ждет блестящее будущее, хотя и понятия не имел, какое именно. Затем с радостью подписал договор о неразглашении и ближайшим рейсом вылетел в Израиль.
Пока Михаил грыз гранит новой науки, остальные члены группы тщательно разрабатывали ему легенду. Создавали образ, подобно тому, как писатель прописывает персонажа на страницах романа: происхождение и образование, любовь и потери, победы и разочарования. Правда, долго не могли придумать имя: оно должно было быть одновременно западноевропейским и русским. Наконец Габриель нашел вариант: Николас Эйвдон, английский вариант Николая Авдонина. С благословения Грэма Сеймура, Михаилу состряпали поддельный британский паспорт с внушительным списком поездок и резюме под стать. Затем, когда Николай разобрался с учебой, его посвятили в детали жизни, которой он никогда не жил: дом в зеленом пригороде Лондона — куда он ни разу не наведывался; Оксфордский колледж — в котором он не провел и часа; офисы в неизвестной буровой компании в Абердине — от которой он не получил ни фунта зарплаты. Михаила даже «слетали» в Америку, дабы он мог вспомнить, каково бродить холодным осенним днем по Кембриджу, хотя он ни разу не ступал по улицам Кембриджа — ни осенью, ни в какое другое время года.
Оставалось заняться внешностью, изменить ее до неузнаваемости. Иначе лицо Михаила вспомнили бы друзья «Волгатека» из СВР. Вариант с пластической операцией отмели сразу — восстановительный период мог затянуться, да и сам Михаил просто не позволил бы резать свое лицо. Приемлемое решение нашла Кьяра: на мониторе компьютера она показала Габриелю фото Михаила для поддельного паспорта, нажала всего одну кнопку, и лицо на снимке заметно преобразилось.
— Просто не узнать, — признал Габриель.
— Пойдет ли Михаил на это?
— Я позабочусь, чтобы у него не осталось выбора.
Тем же вечером Михаил в присутствии всей команды обрил голову. То же сделали Яаков, Одед и Мордехай. Габриель побриться налысо отказался, мол, его чувство солидарности так далеко не распространяется. На следующее утро женщины взяли Михаила с собой за покупками в Лондон — результату удивились многие в Конторе. Когда они вернулись в Грейсвуд, Михаила уже ждал Виктор Орлов, устроивший своему студенту последний экзамен. Испытание Михаил прошел блестяще, в честь чего Орлов открыл несколько бутылок любимого «Шато Петрюс». Когда он поднял бокал, готовый произнести тост, в саду раздался выстрел из «беретты» с глушителем.