Англичанка
Шрифт:
К площади прилегал небольшой парк — зеленый летом и белый, как кость, зимой. Лавон остался морозить зад на обледенелой скамейке, тогда как Габриель отправился к Дворцовой набережной, к застывшей подо льдом Неве. Последний раз взглянув на часы, Габриель встал у ограды, неподвижно — как и могучая река, — в ожидании незнакомки.
Он увидел ее в 14:55. Она шла по Дворцовому мосту: теплое пальто, сапоги с высоким голенищем; бледные волосы скрывала вязаная шапка, нижнюю половину лица — шарф. Тем не менее Габриель сразу узнал ее — по глазам и очертанию скул. Впечатление было, будто девушка с жемчужной сережкой сбежала с полотна Вермеера и шагала теперь по петербуржской набережной.
Она прошла мимо Габриеля, как мимо пустого места, в сторону Эрмитажа. Габриель подождал, проверяя, нет ли за ней «хвоста», и отправился следом. Когда он вошел в музей, девушка уже исчезла. Неважно, Габриель знал, где ее искать. «Всякий раз, у той же картины, — говорил Жиров. — Никто не знает почему».
Купив билет, Габриель отправился по бесконечным коридорам и лоджиям к павильону 67. Там она и сидела, одна, напротив «Пруда в Монжероне». [17] Габриель присел рядом, и девушка лишь мельком взглянула на него. Его маскировка оказалась лучше ее, ведь он для этой девушки ничего не значил. Никогда.
17
Пейзаж Клода Моне.
Прошла минута, и Габриелю, по идее, пора было двигаться дальше. Тогда девушка оглянулась второй раз и только тут заметила у него на коленях экземпляр «Комнаты с видом».
— Полагаю, это принадлежит тебе, — сказал Габриель и вложил книгу в ее дрожащие руки.
54
Лубянская площадь, Москва
На четвертом этаже штаб-квартиры ФСБ располагаются кабинеты самого небольшого и самого тайного из отделов. Отдела координации, занимающегося исключительно деликатными политическими делами (обычно по личному распоряжению самого президента). Его давний руководитель полковник Леонид Мильченко сидел в кресле за большим финским столом; прижав к уху телефонную трубку, он глядел в окно на Лубянку. Его зам, Вадим Стрелкин, стоял у двери, весь нетерпение. Когда Мильченко с грохотом положил трубку, Вадим понял: сна ему сегодня не видать.
— Кто звонил?
Мильченко, по-прежнему глядя в окно, ответил.
— Вот блин, — выругался Стрелкин.
— Не блин, Вадик, а нефть.
— Чего он хотел?
— Переговорить с глазу на глаз.
— Где?
— У него в кабинете.
— Когда?
— Пять минут назад.
— Как думаете, зачем?
— Да хрен его знает, — ответил Мильченко. — Но если в деле замешан «Волгатек», добра не жди.
— Пойду подготовлю машину.
— Дельная мысль, Вадик. Ступай.
Они дольше выезжали из чрева Лубянки, чем ехали до штаб-квартиры «Волгатека» на Тверской. Когда Мильченко и Стрелкин вошли в вестибюль, их встретил Дмитрий Бершов — второй по старшинству человек в компании. Тоже дурной знак. Он молча провел эфэсбэшников к служебному лифту, на котором они взлетели на самый верхний этаж. Такого большого офиса Мильченко еще нигде в Москве не видел. Он даже Лазарева не сразу заметил: руководитель компании сидел с краю длиннющего дивана. Мильченко предпочел стоя выслушать гендиректора «Волгатека»: пропал Павел Жиров, начальник безопасности компании. С одиннадцати вечера вчерашнего дня от него ни слуху ни духу. Имя Жирова Мильченко вспомнил сразу — они служили в КГБ в одно время. Положив записную книжку в кожаном переплете на кофейный столик, Мильченко все же присел на диван.
— Чем вы занимались вчера в одиннадцать вечера?
— Ужинали в «Кафе Пушкинъ». Праздновали важное назначение нового сотрудника. Кстати, — добавил Лазарев, — этот новый сотрудник тоже пропал. Как и водитель.
— Вы говорили, в самом начале.
— Только упомянул.
— Как звали нового сотрудника?
Лазарев ответил.
— Он русский? — спросил Мильченко.
— Не совсем.
— То есть?
— Корни у него русские, а вот гражданство британское.
— Выходит, англичанин.
— Правильно.
— Больше ничего не хотите рассказать о нем?
— Он пока что работает на Виктора Орлова, в Лондоне.
Мильченко переглянулся со Стрелкиным и молча уставился в записную книжку. Наверное, стоило начать делать заметки: пропавший офицер КГБ, пропавший помощник злейшего врага Кремля… Надо было сказаться больным и не приходить на работу.
— Я так понимаю, что ресторан они покинули вместе? — спросил наконец Мильченко.
Лазарев кивнул.
— Почему?
— Павел хотел задать новенькому пару вопросов.
— И почему я не удивляюсь?
Лазарев промолчал.
— Что он хотел спросить? — поинтересовался Мильченко.
— У Павла имелись кое-какие подозрения.
— А именно?
— Он думал, что новенький связан с иностранной разведкой.
— Кого он подозревал конкретно?
— По понятным причинам, — осторожно произнес Лазарев, — подозревал он британцев.
— Ваш Павел думал допросить англичанина с пристрастием?
— Задать пару вопросов, — подчеркнуто поправил Мильченко Лазарев.
— И если бы ему не понравились ответы новенького?..
— …Павел допросил бы его с пристрастием.
— Рад, что мы разобрались.
Тут под локтем у Лазарева замурлыкал телефон. Гендиректор «Волгатека» снял трубку, молча выслушал собеседника и произнес:
— Да-да, сию секунду.
— В чем дело? — спросил Мильченко.
— Президент вызывает.
— Тогда не заставляйте его ждать.
— Вообще-то, — сказал Лазарев, — он вызывает вас.
55
Санкт-Петербург, Россия
В это самое время виновник всех бед полковника Мильченко шел по Адмиралтейскому проспекту. Он больше не чувствовал холода, только тепло в том месте, где девушка коснулась его перед расставанием. Сердце колотилось о ребра. Несомненно, за ней следят, и его арестуют. Дабы унять страхи, Габриель представил, будто шагает не по улице российского города, а по Венеции, Флоренции и Парижу одновременно. Тут он в безопасности. И она тоже.
Перед ним высилась громада Исаакиевского собора, колоссальной мраморной церкви, которую Советы превратили в музей атеизма. Войдя в собор со стороны площади, Габриель начал подниматься по узкой винтовой лестнице под свод единственного золотого купола. На смотровой площадке, как он и думал, никого не было. Внизу простирался сказочный город, машины лениво ползли вдоль огромных проспектов. И по одному из них шла женщина: шапка скрывала ее светлые волосы, шарф — нижнюю половину лица. Через некоторое время на лестнице послышались шаги, и вот она предстала перед ним. Света под куполом не было, и Габриель едва видел ее в темноте.