Англичанка
Шрифт:
— Как вы нашли меня?
Девушка говорила с британским акцентом, и Габриель с трудом поверил своим ушам. Впрочем, больше у нее от прошлой жизни ничего и не осталось.
— Неважно, как я нашел тебя.
— Как? — повторила девушка, но Габриель не ответил. Он шагнул ей навстречу, чтобы получше разглядеть ее лицо.
— Помнишь меня, Мадлен? Я рисковал всем ради твоего спасения. Мне и в голову не приходило, что ты сама все подстроила. Обвела меня вокруг пальца. Всех нас обвела.
— Ничего я не подстроила, — огрызнулась Мадлен. —
— Знаю, — помолчав, сказал Габриель. — Иначе не пришел бы сюда.
— Кто вы?
— Если честно, то же я хотел спросить у тебя.
— Я Мадлен. Мадлен Хэрт из Бейзилдона, что в Англии. Никогда не нарушала порядок, примерно училась в школе и университете. Поступила на работу в штаб Партии. Будущее меня ждало безоблачное. В один прекрасный день мне предстояло сделаться членом парламента. — Она помолчала. — Так обо мне говорили.
— Как тебя на самом деле зовут?
— Не знаю. Я по-русски почти не разговариваю, и сама вообще не русская. Я Мадлен. Англичанка.
Достав из кармана пальто «Комнату с видом», она показала ее Габриелю.
— Где вы это взяли?
— У тебя в спальне.
— Что вы там делали?
— Пытался выяснить, почему твоя мать бежала из Бейзилдона.
— Она мне не мать.
— Это я уже понял. Понял, наверное, сразу, как увидел тебя на фотографии с родителями. Они походили на…
— …крестьян, — скривилась Мадлен. — Я их ненавидела.
— Где сейчас твои мать и брат?
— В старом учебном центре КГБ, у черта на рогах. Меня тоже хотели туда отправить, но я не поехала. Сказала, что буду жить в Питере, или сдамся врагу.
— Повезло, что тебя не ликвидировали.
— Мне угрожали. — Мадлен пристально посмотрела на Габриеля. — Что вы на самом деле знаете обо мне?
— Твой отец был шишкой в Первом главном управлении, генералом. Может, даже и шефом. Мать служила при нем машинисткой. Вскоре после твоего рождения она наглоталась таблеток снотворного и запила их водкой. Во всяком случае, так мне рассказали. Потом тебя отправили в детдом.
— При КГБ, — уточнила девушка. — Я выросла среди волков.
— В какой-то момент, — продолжал Габриель, — с тобой перестали говорить по-русски. Точнее, с тобой вообще перестали говорить. До трех лет ты росла в тишине, а после с тобой заговорили по-английски.
— На кэгэбэшном английском. Поначалу я сама говорила как диктор с радио.
— Когда тебя свели с новыми родителями?
— Лет в пять. Мы все жили в учебке КГБ где-то с год, сближались. Потом нас отправили в Польшу, откуда мы вместе с другими эмигрантами перебрались в Лондон. К тому времени мои родители уже разговаривали на идеальном английском и под фальшивыми именами стали заниматься мелким шпионажем. Главным образом приглядывали за мной. Даже дома мы вообще не разговаривали по-русски, только на английском. Я постепенно забыла, откуда я родом. Читала книги, чтобы стать настоящей англичанкой: Остин, Диккенс, Лоренс, Форстер.
— «Комната с видом».
— Большего
— Почему вы жили в муниципальном доме, в Бейзилдоне?
— Были девяностые, СССР распался, СВР еле выжила. Бюджет не позволял обеспечивать семью нелегалов в Лондоне, и мы поселились в Бейзилдоне, жили на пособие по безработице. Британская система социального благосостояния сама же пригрела шпионов под боком.
— Что стало с отцом?
— Подцепил болезнь нелегала.
— Свихнулся взаперти?
Мадлен кивнула.
— Сказал Московскому центру, что хочет выйти из игры, иначе пойдет в МИ-5. Центр вернул его назад в Россию. Бог знает, что с ним сделали.
— Его ждала vysshaya mera.
— Что это значит?
— Неважно.
Для Габриеля все, кроме того, что Мадлен Хэрт жива, потеряло значение. Он глянул на площадь — там Эли Лавон топал замерзшими ногами. Заметив его, Мадлен спросила:
— Кто это?
— Друг.
— Наблюдатель?
— Лучший.
— Хорошо, если так.
Отвернувшись, она медленно пошла вдоль парапета.
— Когда тебя активировали? — спросил Габриель, глядя ей в стройную спину.
— Когда я училась в университете. Сказали, что мне предстоит работать в правительстве. Я изучала политологию и социологию, а потом глазом моргнуть не успела, как получила работу в штабе Партии. Московский центр поразился. Когда Джереми Фэллон взял меня под крыло, в Москве ликовали.
— Ты спала с ним?
Обернувшись, Мадлен первый раз улыбнулась.
— Вы вообще видели Джереми Фэллона?
— Да.
— Тогда, уверена, не удивитесь, если отвечу: нет. Он — да, хотел затащить меня в постель, и я пользовалась этим, подогревая в нем ложные надежды.
— Для чего?
— Например, чтобы удостоиться короткой личной встречи с премьер-министром.
— Чья это была идея?
— Это был приказ из Москвы. Без одобрения центра я ничего не делала.
— В центре решили, что Ланкастер не устоит перед твоими чарами?
— Перед ними никто не устоял. Джонатан, на свою беду, поддался искушению и погубил себя.
— Поздравляю. Ты, должно быть, гордишься собой?
Мадлен резко обернулась и некоторое время молча смотрела на Габриеля.
— Я не горжусь своими поступками, — ответила она наконец. — Джонатан нравился мне, я ему вреда не желала.
— Тогда, наверное, стоило открыть ему правду?
— Я думала об этом.
— Что же случилось?
— Я отправилась отдыхать на Корсику, — грустно улыбнулась Мадлен. — А потом погибла.
Впрочем, это было только начало. Из центра пришел приказ: поехать в Кальви и там, в ресторане «Ле Пальмье», встретиться с коллегой из СВР. Тот передал, что миссия Мадлен в Англии окончена, пора возвращаться в Россию. Надо только инсценировать похищение и убийство, обмануть британскую разведку.