Англии капец!

Устомский Александр

Приказав впустить визитера, Катрин присела в кресло, приготовилась к визиту, положив рядом с собой старый надежный женский кинжал. От итальянца чего угодно можно ожидать. 

Послышались шаги, и в небольшую залу вошел мужчина, сразу же исполнивший довольно замысловатый поклон. Катрин с удовольствием рассматривала незнакомца. Костюм был шикарный. Бургундская короткополая шляпа украшала голову рыцаря, странно, но она не была украшена ни перьями, ни лентами - но зато была окрашена в сочный черный цвет, узенькая лента отливала серебром, создавая впечатление аккуратной, неброской, но стильной вещи. Весь костюм мессира был выдержан в черных и серебряных цветах. Пурпуэн - куртка был с необычными, узкими рукавами, богато украшен серебряным шитьем. Воротник был стоечкой, и вот на нем она заметила отделку с жемчугом - очень тонкая работа. Из рукавов куртки выглядывали края белоснежной сорочки. Рыцарь был не в

привычных чулках, а в штанах, заправленных в сапоги, которые выглядели очень богато, сразу была заметна работа искусного сапожника. На плечах незнакомца был плащ с капюшоном, без всякой пелерины, также приятно радовавший глаз богатой тканью, сочным цветом и изящной отделкой. Катрин с любопытством пригляделась к лицу рыцаря - хорош собой. Высокий, крепкого сложения, но не коренастый, худощавый, сразу видно, что воин ловкий. Глаза смотрели смело, без дерзости, как и подобает рыцарю при встрече с дамой. Волосы были черные, чуть кудрявые. И стрижка непривычная для такого молодца - волосы были длинные, почти закрывали уши, как у пожилого человека, или вовсе не военного - голова не была брита на висках. Странный рыцарь. Мессир - значит рыцарь, почтенного рода, ладно, пришло время выслушать посетителя. Валуа чуть приподняла губы, обозначая улыбку.

– ДиКаприо. Леонардо ДиКаприо, - дерзко улыбнулся ей итальянский рыцарь, который не преминул уточнить свое положение.
– Мессир. Рыцарь Льва. Граф Монте...

Катрин отметила его не просто заминку, итальянец, словно головой стукнулся, налетев на преграду, вот только наоборот - прикусил язык и молчал, а не ругался. Она внимательней пригляделась к сложению этого рыцаря, к чертам его лица, поторопила удовлетворить свое любопытство:

– Граф Монте... Монте кто? 

Итальянец вдруг улыбнулся белейшими зубами, заставив королеву на миг сбиться с дыхания, и медленно поднес правую руку к лицу, и приложил указательный палец к губам. Потом прошептал чуть слышно, только для двоих: 'Атлантис'. 

Королева выдохнула и откинулась в кресло. Он пришел. Посланник легата. Этого мерзкого... этого мерзавца, который бросил ее, оставил одну. Она злилась давно. Ее злобу питали бессилие что-либо изменить - атланты были не просто опасны, они были неведомо опасны, непонятными, наглыми, отвратительными. 

Они были другие. Другие во всем. Они бесили! Словно призраки древнего Рима, чье величие признавали все - но все были горды тем, что смогли сбросить оковы той могучей Империи, смогли уничтожить ее, освободиться! И вот настали времена, когда орел Рима, на штандартах новых легионеров снова несется над землей былых Римских провинций. Атланты не скрывали - они наследники прародителей. Их вера - правильная, от праведников, которые не познали сомнений раскола Империи, раскола веры. Их знания таили в себе многое, пугали секретами древности, утерянными в пламени давних войн. Атланты были другими. И легат Алекс не стал ей другом. Скорее - врагом. 'Полюбившимся врагом', - усмехнулась своим воспоминаниям Валуа. Еще раз, более пристально пригляделась к этому рыцарю. Женщину что-то тревожило в нем, и она решила проверить - все увидеть своими глазами.

– Подойди ближе, мессир ДиКаприо, - приказала Валуа.

Лешка коротко поклонился и подошел к королеве. Она смотрела ему в лицо, в её серых, отливающих голубым, глазах сейчас холод плавился от искр насмешки. Он подошел ближе, и еще ближе, и вот - неслыханное нарушение этикета, он вплотную приблизился к ней. Такой знакомый запах - лимон и... Катрин. Глаза Лешка опустил, не стоит дерзить сверх меры, кто знает, может быть сейчас за ними наблюдают соглядатаи. А он будет 'соглядать' две эти милые груди, в меру крупные, прикрытые легкой прозрачностью шелка, такие вкусные, мягонькие... Королева встала с кресла, он сразу заметил, что в ее руке блеснул сталью изящный кинжал, с лезвием узким, длинным, хищным. 'Не шевелись, итальянец' - приказала рыцарю королева и вспорола ткань его куртки на груди. 'Вот ведь, кошка драная! Шелка на куртофан ушло семь локтей! Чистейшего арабского! Ох, я тебя еще научу трусики носить - и порву! Шесть, нет! Семь трусов у тебя сгрызу, вредная Валуашка', - сопел недовольный Зубриков, стоя смирно и истекая кровью. Катрин чуть порезала его, но своего добилась - она, не отрываясь, смотрела на грудь итальянца. Зубриков мысленно хохотал! Ищи дурака! Ищи его - свищи его! Он уже с минуту напевал про себя потешный блюз Майка: 

'Ты - старый контрразведчик,

Но ты - не первый класс.

Ты - старый контрразведчик, Катрин,

Но ты - не первый класс.

Ты ищешь в каждом шпиона, девочка,

Ты оторвалась от масс'.

Когда он рассказал Ринату придуманную им уловку, еще один вклад в дело шпионства, Аматов уважительно покачал головой: 'Могёшь, Зубрилка!' И они провели

ряд экспериментов - глубокий, очень глубокий порез гладиусом на груди оставлял сильный шрам, хорошо заметный, бросающийся в глаза - вот только держался он всего двое суток! Уже через сутки шрам выглядел как старый, а через пару дней и вовсе рассасывался без следа, оставляя чистую, ровную кожу на теле попаданца. Он помнил, как долго целовала его шрам Катрин, той ночью, она его вылизывала, как встревоженная львица - от левой подмышки до правого бока своего внезапного, желанного любовника. И Лёшка всё вспомнил, внезапно и случайно, и, прикусил губу, чтобы не расхохотаться, поддерживая беседу, 'имидж общения' - как Ринат говорит. Но он всё-всё-всё вспомнил, до малейшей капельки пота...

***

Они, наконец, оторвались друг от друга, и Валуа протянула руку к столику у изголовья постели и наполнила один бокал вином. Пила она жадными глотками, дыхание её снова стало шумным и неровным. Лёшка повернул к ней голову, и в который раз удивился, какой разной она может выглядеть - глаза легко меняли оттенок от серости холодной стали до светлой голубизны. И волосы были богаты оттенками темного мёда и золота, - какое это чудо, вид волос любовницы, освещенные пламенем свечи, живым, трепетным и неярким огнем. Он улыбнулся и попросил:

– А мне... 

Она, словно ждала, необходимости пить из одного бокала, протянула ему вино. И в этот момент ему стало искренне жаль эту молодую женщину, понимающую его как никто другой. Оба они были навсегда чужие в этой поганой Англии.

– Я надеюсь, ты сможешь и кое-что ещё, - усмехнулась Катрин, отдав любовнику бокал, и усевшись ему на колени.

– Сейчас - только попить вина, - улыбнулся Лёшка и сделал маленький глоточек.

– Ну это мы ещё посмотрим, миленький мой... миленький мой... миленький мой...

Ему стало неприятно от этих, нашёптываемых слов. Она протянула руку, и посмотрела ему в глаза. Атлант не снял полумаску, это возбуждало, это лишало её спокойствия, она могла позволить себе быть смелой, дерзкой. Катрин забрала у него бокал и, поставив его на столик, принялась щекотать его всего, проведя от ног до самой шеи своими волосами, перекинутыми на одну сторону и собравшимися в один тёмно-медовый поток. Он напрягся... Хотелось ли ему ещё?.. Хотелось. И он властно, сознавая всю глубину своей необузданной страсти, привлёк её к себе. Голова её откинулась бессильно, руки остались неподвижны. Закрыв глаза и скрипнув зубами, он склонился над телом и начал целовать её шею. Медленно опускаясь, он пытался пробудить её, и отдавал частицу за частицей свою энергию и своё желание. Он владел её телом, словно инструментом, и она, поддаваясь его настойчивым ласкам, уже не была неподвижна и безучастна. Впившись ногтями ему в плечи, она дерзко отдавалась ему во власть разбуженной страсти. А его уже не интересовала ни она, ни окружающее, увлечённого самим собой. Она не сопротивлялась, позволила раздвинуть свои ноги, и руки её, уже не достававшие до плеч его, впились всеми пальцами в его волосы. Это было последнее, что она ещё успела осознать, после этого уже ничего не чувствовала... не знала, кроме его губ и его языка, заставляющих её тело приподниматься и опадать, словно на волнах ласкового, тёплого моря. И вот - последняя, самая горячая волна, настигла её и, пронёсшись от кончиков пальцев ног до лица, заставила опуститься в бессилии всё ниже и ниже. ''Открой бутылку, налей мне вина! 

Друг друга мы уже испили до дна, 

Нам было так горячо прожить эту ночь. 

Как вкусно пахнет, виноградом, 

Я счастлив, девочка, ведь ты со мною рядом.

И вновь зажечь нашу страсть мы оба не прочь. 

Я ничего не обещал тебе,

И ты мне ничего не должна,

Но мы же любим друг друга?

Наверное - да, ведь ночь была так нежна...'

Катрин хорошо были слышны эти слова. Ясное сознание вернулось к ней вместе с довольным мурлыканьем любовника. Лёжа головой на её влажном бедре, он напевал какую-то песенку на латинском. На большее его сейчас не хватало. Валуа застыла, как пойманный в сети маленький хитрый зверёк. зачарованная простотой мелодии и слов, но этот дерзкий кот, разрушил все очарование, закончив песню, и сразу заявив:

– Хочу твоего вина!

– Хочу, чтоб ты остался со мной, - попросила Валуа тихо.

– А я бы попил... и поцеловал тебя, - улыбнулся он ей, словно и не слышал её просьбы, добавил, лукаво и задорно прищурившись левым глазом.
– Может, тебе не понравится, когда от меня пахнет тобой...

Она отвернулась и чуть не расплакалась.

– Эй, маленькая, не умирай так рано!

Она резко оборотилась, и он увидел её смеющиеся глаза, только глаза. Голубовато-серые цветом и чистые, сейчас чистые, выражением довольной женственности. Смелая, диковато-повелительная, так полюбившаяся ему, улыбка опытной женщины.