Анифа. Пленница степей
Шрифт:
Шах-Ран мог бы назвать ее шлюхой, похожей на одну из тех, что он видел в борделях роунских городов. Но ведь это было не так! Маленькая танцовщица, хоть и соблазняла его, но при этом была невероятно мила и мягка, как гончарная глина, которой можно было придать любую форму при достаточном умении и желании.
Но, с другой стороны, такая готовность ублажить его воодушевляла и покоряла. И вождь, забравшись на постель, медленно приблизился к ней, чтобы увидеть — насколько сильно это желание.
Однако Анифа не двигалась. Только опустила глаза и слегка повела плечом, отчего ее грудь привлекательно колыхнулась, а из укуса, который оставил вождь, проступило еще несколько капель крови. Но эта рана, кажется,
Странно, но после этого прикосновения мужчина затрепетал. Какой-то странный спазм скрутил его изнутри, заставив сжать кулаки. Его ошеломил этот неожиданный жест с его стороны, как и еле слышный вздох, вырвавшийся между губ девушки, когда он, как зверь, скользнул ртом ниже, на тонкую косточку ключицы. И удовлетворенно хмыкнул, когда девушка тоненько застонала — это он, обхватив ладонью и приподняв вверх одно полушарие груди, жадно втянул в рот твердый бугорок соска.
Это было… вкусно. И до странного сладко. Шах-Ран даже глаза прикрыл, наслаждаясь упругими грудями танцовщицы, лаская пальцами с неожиданной для себя аккуратностью тонкие ребрышки и мягкий живот и накрывая ладонями покатые бедра.
И Анифа податливо раскрылась, когда вождь, слегка надавив, побудил ее раздвинуть ноги. И снова простонала, когда мужские пальцы проникли в нее, растягивая и массируя изнутри. Вождь с удовлетворением отметил, что фаланги обволокла не только тугая нежность, но и влага. А это значило — Анифу тоже увлекла их игра. Она отзывалась и текла, и не только потому, что так надо было для дела. Или ласки Шах-Ран — незначительные и малые — успели возбудить ее. Нет… Она поддавалась его силе и его напору и получала искреннее удовольствие даже от оральных ласк.
Потрясающе! Всего несколько движений внутри женского тела — и влаги стало куда как больше, а сама Анифа задышала глубоко и рвано, откинув назад голову и выгнувшись дугой. Ее груди призывно уставились ореолами сосков вверх, и мужчина не отказал себе в удовольствии снова прижаться к ним губами. Он с жадностью покрывал их поцелуями и укусами, оставляя алеющие пятнышки, а его пальцы продолжили двигаться, лаская не только сжимающиеся стеночки внутри, но и набухший бугорок клитора.
Почувствовав свою готовность продолжить, Шах-Ран с хлюпающим звуков вытащил свои пальцы и, перехватив ноги Анифы под коленями, переложил ее поудобнее. Остатки платья задрались и собрались на животе в многочисленные складки, но они не раздражали. Наоборот — пурпур ткани резко контрастировали со светлой кожей рабыни, оттеняя и дополняя порочным оттенком. Уперевшись коленями в твердый матрас и подтянув бедра девушки поближе, мужчина направил свой член между блестящими складочками. А Анифа, изогнувшись, только поддалась навстречу, улучшая угол проникновения. И сладко заскулила, когда Шах-Ран толкнулся, входя сразу и на всю длину.
И снова — чистейший восторг. Эмоции танцовщицы — невозможно яркие и искренние — хлынули на мужчину, почти обжигая его. Не осознавая того, что теперь уже не вождь просто брал ее — рабыню и постельную забаву — беспрестанно двигаясь, тяжело дыша и ошпаривая своим дыханием покрытую мурашками нежную кожу. Он горячо и искренне желал сделать ей хорошо и подвести к самой вершине порочного удовольствия — до самых звезд, до сладких судорогов и бесстыдных стонов. И, распахнув бедра, рассеянно лаская ладошками мужские бедра и руки, надежно державшие ее собственные ноги, маленькая рабыня действительно испарялась в этих сладостных волнах — со стонами наслаждения принимала каждый яростный и глубокий толчок, каждое движение, то убыстряющееся, то, наоборот, замедляющееся. А когда Шах-Ран наклонился, чтобы снова вкусить плоть ее груди, Анифа обняла его за могучие плечи и зарылась
— Да… — вдруг выдохнула она восторженно, содрогнувшись, — Да!
Такая быстрая реакция тела маленькой рабыни на фрикции ошеломила вождя и удивила. Но больше он удивился тому, насколько сильный он почувствовал восторг от всевозможных ощущений — как сжались ее внутренние стеночки, как по животу и ногам прошлись своеобразные оргазмические судороги, как закатились ее глаза. Еще Анифа неистово вцепилась ногтями в мускулы на руках Шах-Рана, расцарапала до самой крови, но тряслась и дергалась, безостановочно вскрикивая и повторяя одно и то же слово.
Определенно, не она сейчас удовлетворяла похоть вождя, а он — ее. И это было странно. Необыкновенно сладко, нежно, но — странно. Не сразу, но мужчина понял — он чутко прислушивается к языку телу его маленькой танцовщицы. Прислушивается, чтобы уловить, что именно ей нужно в тот или иной момент — остановится или, наоборот, сильнее толкнуться. Поцеловать широко распахнутые губы или влажный от пота лоб. Или сжать в своей ладони крепкую налитую грудь с твердым камешком соска.
После яркого оргазма Анифу еще некоторое время трясло, пока она, расслабившись, не опала, раскинув ноги и руки в стороны.
В этот момент мужчина замедлился, почти вышел из ее сочных глубин и выпрямился, чтобы вволю насладится видом удовлетворенной женщины. Он огладил своими большими мозолистыми руками ее кожу и мягкое тело, нежно сжал ягодицы и бедра, обнял пальцами непроизвольно дернувшиеся от прикосновения лодыжки. И даже с каким-то темным удовлетворением лизнул голую ступню с мгновенно поджавшимися пальчиками.
Шах-Ран погрузился в состояние, близкое горячечному бреду. Как зверь, он трогал и ощупывал ее, водил носом по коже и нюхал, жадно вбирая в себя ее неповторимый запах. Он почувствовал страшную потребность в ее близости к собственному телу, в том, чтобы медленно пожирать ее своими ласками и объятиями. Дав девушке перевести дыхание — совсем немного, минут пять, не больше — он снова взял ее, положив на бок и задрав точеную ножку вверх. Его член вошел в нее легко и плавно, вызвав протяжный стон. Изогнувшись, Анифа прижалась к нему и снова обхватила руками голову. Ее шея очень удобно оказалась напротив мужских губ, и вождь впился в изящный изгиб, оставляя очередный след от глубоко тянущего поцелуя. Мужчина двигался — глубоко и порывисто, и каждому толчку вторил прерывистый стон — раз за разом, снова и снова, почти оглушая тишину, царящую в шатре Повелителя племен.
И когда он поворачивал ее голову, чтобы поцеловать ее — грубо, погрузив в рот язык, — он ловил эти стоны и дыхание любовницы, дыша и чувствуя странную невозможность насытиться им. Второй рукой он обхватывал ее груди, крепко сжимал и перекатывал между пальцами соски. И торжествующе прорычал, когда снова подвел ее к невообразимо яркому оргазму — уже второму.
Но не последнему за эту ночь.
Вождь наслаждался и дарил наслаждение своей маленькой рабыне. Растворялся с ней в едином удовольствии и, кажется, еще ни разу за всю свою долгую, полную крови и жестокости жизнь не чувствовал такой экстаз и восторг от совокупления с женщиной.
А потом она уснула — не как наложница, спустившись на пол подле топчана, а в его объятьях. Не в первый раз, между прочим, снова с тихим недоумением отметил мужчина. Но впервые Шах-Ран осознал невозможную потребность в присутствии мягкого и приятно утомленного девичьего тела подле своего. Он собственнически сжимал свои руки вокруг тонкого стана и с наслаждением чувствовал вес ее головы на своей груди. Его даже не раздражали разметавшиеся волосы танцовщицы, и одна тоненькая прядка, зацепившаяся за его губы. Нет, он втянул в себя этот локон и медленно жевал, пока сам не погрузился в глубокий и совершенно спокойный сон.