Анна Фаер
Шрифт:
А потом появился Макс. Он тоже уселся под елью. Мы образовали маленький кружок и были словно заговорщики. Да, если на то пошло, мы действительно были в тот вечер заговорщиками. Заговор наш был против ничем не повинного памятника Ленину. Старик начнёт в гробу ворочаться, в этом-то я уверена.
Макс пытался нас отговорить, Макс пытался откосить. Он совсем не хотел идти на это дело вместе с нами. Но куда он мог деться?
– Ты согласишься,- сказала я решительно.
– Я бы на твоём месте не был бы так в этом уверен.
–
– Не знаешь,- как всегда невозмутимо ответил мне Макс.
– Знаю! Ещё как знаю! Я ведь знала тебя всю мою жизнь.
– Мы даже года не знакомы.
Но он ошибался.
– Нет! Я знала тебя всегда! Я видела тебя в своих снах! – тут я запнулась на секунду, а потом стала пояснять: - Правда, там ты был в образе леса. Знаешь, такого зелёного-зелёного леса, как твои глаза. Это были хорошие сны. Ты был лесом, да. Я ходила по тебе, была в тебе.
Алекс вдруг расплылся в улыбке.
– А во снах Макса, наверняка, всё наоборот.
Я посмотрела на него вопросительно.
– В его снах не ты в нём, а он в тебе.
Разумеется, он получил подзатыльник. И, внимание, не от меня. Это сделал Макс. Я же просто хохотала. Все шутки Алекса идиотские. А я их так люблю, просто обожаю. У меня страсть к идиотским и совершенно неудачным шуткам. Думаю, это потрясающее качество. Человек пошутит неудачно, и все будут молчать. Ему неловко. Но, если рядом я, то никому не будет неловко. Я готова смеяться над чем угодно.
– Только глубоко грустные люди готовы смеяться над чем угодно,- Макс словно мои мысли прочёл.
Я встала с пола. Поправила звезду на ели, а потом радостно улыбнулась.
– Я не грустная. Совсем. Вечер будет весёлым! Пойдёмте, уже стемнело.
Мы вывалились из здоровенного дома Алекса на улицу. Уже было поздно. Я отключила телефон. Алекс всю дорогу курил и неудачно шутил, поэтому мне было хорошо. Но всё-таки иногда мне становилось не по себе. Как-никак, когда я вернусь домой, мне достанется. Но сейчас всё хорошо.
Мы на удивление быстро добрались до главной площади. Там было пусто и безлюдно, и мне сразу же вспомнилась летняя ночь, когда мы с Димой и Максом лежали прямо на асфальте и смотрели в небо. Это тогда я придумала Орион. Это тогда я захотела стать частью истории.
– Ну что? Что? – я не могла стоять на месте, и едва не прыгала вокруг Алекса, у которого в руке был баллончик.
– Как собачка,- закатил глаза Макс.
– Ты заткнись! – указала я на него пальцем, а потом указала на Алекса. – А ты! Ты! Дай мне баллончик!
– Лови!
Он мне его бросил. Я, на удивление самой собой, ловко поймала его. Обычно, когда в меня что-то летит, я никак не реагирую. Все годы, проведённые в школе на уроках физкультуры, мячи с огромной радостью летели прямо в меня и бесцеремонно сбивали меня с ног.
– А что писать? – я замерла.
– Да, что? –
Алекс выпустил сигаретный дым, запрокинув голову. Он смотрел в чёрное-чёрное осеннее небо. Смотрел глазами, которые, казалось, ненавидели всё вокруг.
– Борись с системой,- сказал он и у него изо рта вылетел белый, как сигаретный дым, пар.
Да, была поздняя осень. Уже холодало. Снег, наверное, выпадет скоро.
– Гениально!
Я ещё никогда не рисовала баллончиком с краской. Уж тем более я не писала ничего на памятниках.
Ведь Алекс крутой, да? Что может быть гениальнее, чем написать «борись с системой» на памятнике, посвященному человеку, который установил целый режим в ряде нескольких стран. Я бы всё отдала, чтобы какие-нибудь желчные и всем недовольные подростки из будущего писали что-нибудь подобное на памятнике, посвящённом мне.
Когда я написала своим размашистым почерком эти слова, я с гордостью глянула на свою работу.
– Потрясающе! Я не верю, что я это сделала! Невероятно!
– Дай сюда,- Алекс выхватил из моих рук баллончик.
Он потряс им немного, а потом принялся рисовать что-то под надписью. Это была буква «А» в круге.
– А? – спросила я. – Анна? Это в честь меня?
– В словаре под словом «самолюбие» должно быть твоё фото,- сказал Макс язвительно.
– «А» значит анархия,- улыбнулся широко Алекс. – Нам нужна анархия. Чтобы установить новый порядок, нужно уничтожить старый. Какой-то срок должна быть полная анархия.
Всё, что мы делали тем вечером, было очень символично. Да, конечно, мир мы лучше не сделали. Мы сделали его хуже, наверное. Испортили памятник. Совершили акт вандализма. Но всё-таки для меня это было очень важно. Конечно, это заявление, этот призыв бороться с системой увидят не миллиарды, а, наверное, всего пару сотен людей. Может, десять из них задумаются, но остальные точно безразлично пройдут мимо. Очень мелко в мировых масштабах. Но это хоть что-то. Нужно начинать с малого. Я пойду против системы. Ты пойдёшь. Кто-то повторит за нами. Это станет мейнстримом. А потом неожиданно такие надписи появятся в каждом городе. Потом в каждой стране. Во всём мире. И там уж что-нибудь обязательно должно произойти.
Нет, я сейчас абсолютно серьёзно! Это не просто глупые рассуждения. Я призываю! Надоело быть пешкой? Так не будь ею! Наплюй на всё и выйди из игры. Играй по своим правилам, не по их. Чего тебе стоит взять баллончик с краской или хотя бы простой маркер и написать где-нибудь на улице это вызывающее «борись с системой!»? Или что? Может, слабо? Я призываю каждого, чьё сердце жаждет перемен, поднять свою ленивую задницу и сделать хоть что-то! Для начала неплохо было бы просто сделать эту надпись на видном месте. Пусть мозолит всем глаза! Пусть укоряет в бездействии! Пусть вызывает массовый беспорядки! Мне надоело то, что ничего не происходит!