Анна Каренина
Шрифт:
спрашивать у мужа, как без нее проводил время Сережа.
– О, прекрасно! Mariette говорит, что он был мил очень и... я должен
тебя огорчить... не скучал о тебе, не так, как твой муж. Но еще раз merci,
мой друг, что подарила мне день. Наш милый самовар будет в восторге..
(Самоваром он называл знаменитую графиню Лидию Ивановну за то, что она
всегда и обо всем волновалась и горячилась.) Она о тебе спрашивала. И
знаешь, если я смею советовать, ты бы съездила
всем болит сердце. Теперь она, кроме всех своих хлопот, занята примирением
Облонских.
Графиня Лидия Ивановна была друг ее мужа и центр одного из кружков
петербургского света, с которым по мужу ближе всех была связана Анна.
– Да ведь я писала ей.
– Но ей все нужно подробно. Съезди, если не устала, мой друг. Ну, тебе
карету подаст Кондратий, а я еду в комитет. Опять буду обедать не один, -
продолжал Алексей Александрович уже не шуточным тоном.
– Ты не поверишь, как
я привык...
И он, долго сжимая ей руку, с особенною улыбкой посадил ее в карету.
XXXII
Первое лицо, встретившее Анну дома, был сын. Он выскочил к ней по
лестнице, несмотря на крик гувернантки, и с отчаянным восторгом кричал:
"Мама, мама!" Добежав до нее, он повис ей на шее.
– Я говорил вам, что мама!- кричал он гувернантке.
– Я знал!
И сын, так же как и муж, произвел в Анне чувство, похожее на
разочарованье. Она воображала его лучше, чем он был в действительности. Она
была должна опуститься до действительности, чтобы наслаждаться им таким, ка-
ков он был. Но и такой, каков он был, он был прелестен с своими белокурыми
кудрями, голубыми глазами и полными стройными ножками в туго натянутых
чулках. Анна испытывала почти физическое наслаждение в ощущении его близости
и ласки и нравственное успокоение, когда встречала его простодушный,
доверчивый и любящий взгляд и слушала его наивные вопросы. Анна достала
подарки, которые посылали дети Долли, и рассказала сыну, какая в Москве есть
девочка Таня и как Таня эта умеет читать и учит даже других детей.
– Что же, я хуже ее?
– спросил Сережа.
– Для меня лучше всех на свете.
– Я это знаю, - сказал Сережа, улыбаясь.
Еще Анна не успела напиться кофе, как доложили про графиню Лидию
Ивановну. Графиня Лидия Ивановна была высокая полная женщина с
нездорово-желтым цветом лица и прекрасными задумчивыми черными глазами. Анна
любила ее, но нынче она как будто в первый раз увидела ее со всеми ее
недостатками.
– Ну что, мой друг, снесли оливковую ветвь?
–
Ивановна, только что вошла в комнату.
– Да, все это кончилось, но все это и было не так важно, как мы думали,
– отвечала Анна.
– Вообще моя belle soeur слишком решительна.
Но графиня Лидия Ивановна, всем до нее не касавшимся интересовавшаяся,
имела привычку никогда не слушать того, что ее интересовало; она перебила
Анну
– Да, много горя и зла на свете, а я так измучена нынче.
– А что?
– спросила Анна, стараясь удержать улыбку.
– Я начинаю уставать от напрасного ломания копий за правду и иногда
совсем развинчиваюсь. Дело сестричек (это было филантропическое,
религиозно-патриотическое учреждение) пошло было прекрасно, но с этими
господами ничего невозможно сделать, - прибавила графиня Лидия Ивановна с
насмешливою покорностью судьбе.
– Они ухватились за мысль, изуродовали ее и
потом обсуждают так мелко и ничтожно. Два-три человека, ваш муж в том числе,
понимают все значение этого дела, а другие только роняют. Вчера мне пишет
Правдин...
Правдин был известный панславист за границей, и графиня Лидия Ивановна
рассказала содержание письма.
Затем графиня рассказала еще неприятности и козни против дела
соединения церквей и уехала торопясь, как ей в этот день приходилось быть
еще на заседании одного общества и в Славянском комитете.
"Ведь все это было и прежде; но отчего я не замечала этого прежде? -
сказала себе Анна.
– Или очень раздражена нынче? А в самом деле, смешно:
цель добродетель, она христианка, а она все сердится всь у нее враги и всь
враги по христианству и добродетели".
После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена директора, и
рассказала все городские новости. В три часа и она уехала, обещаясь приехать
к обеду. Алексей Александрович был в министерстве. Оставшись одна, Анна
дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде сына (он
обедал отдельно) и чтобы привести в порядок свои вещи, прочесть и ответить
на записки и письма, которые у нее скопились на столе.
Чувство беспричинного стыда, которое она испытывала дорогой, и волнение
совершенно исчезли. В привычных условиях жизни она чувствовала себя опять
твердою и безупречною.
Она с удивлением вспомнила свое вчерашнее состояние. "Что же было?
Ничего. Вронский сказал глупость, которой легко положить конец, и я ответила
так, как нужно было. Говорить об этом мужу не надо и нельзя. Говорить об