Анна Каренина
Шрифт:
решить, в каком положении находится здоровье Кити и что нужно предпринять
для восстановления ее ослабевающих сил. Она была больна, и с приближением
весны здоровье ее становилось хуже. Домашний доктор давал ей рыбий жир,
потом железо, потом лапис, но так как ни то, ни другое, ни третье не
помогало и так как он советовал от весны уехать за границу, то приглашен был
знаменитый доктор. Знаменитый доктор, не старый еще, весьма красивый
мужчина, потребовал
настаивал на том, что девичья стыдливость есть только остаток варварства и
что нет ничего естественнее, как то, чтоб еще не старый мужчина ощупывал
молодую обнаженную девушку. Он находил это естественным, потому что делал
это каждый день и при этом ничего не чувствовал и не думал, как ему
казалось, дурного, и поэтому стыдливость в девушке он считал не только
остатком варварства, но и оскорблением себе.
Надо было покориться, так как, несмотря на то, что все доктора учились
в одной школе, по одним и тем же книгам, знали одну науку, и несмотря на то,
что некоторые говорили, что этот знаменитый доктор был дурной доктор, в доме
княгини и в ее кругу было признано почему-то, что этот знаменитый доктор
один знает что-то особенное и один может спасти Кити. После внимательного
осмотра и постукиванья растерянной и ошеломленной от стыда больной
знаменитый доктор, старательно вымыв свои руки, стоял в гостиной и говорил с
князем Князь хмурился, покашливая, слушая доктора. Он, как поживший, не
глупый и не больной человек, не верил в медицину и в душе злился на всю эту
комедию, тем более что едва ли не он один вполне понимал причину болезни
Кити. "То-то пустобрех", - думал он, применяя в мыслях это название из
охотничьего словаря к знаменитому доктору и слушая его болтовню о признаках
болезни дочери. Доктор между тем с трудом удерживал выражение презрения к
этому старому баричу и с трудом спускался до низменности его понимания. Он
понимал, что с стариком говорить нечего и что глава в этом доме - мать. Пред
нею-то он намеревался рассыпать свой бисер. В это время княгиня вошла в
гостиную с домашним доктором. Князь отошел, стараясь не дать заметить, как
ему смешна была вся эта комедия. Княгиня была растеряна и не знала, что
делать. Она чувствовал себя виноватою пред Кити.
– Ну, доктор, решайте нашу судьбу, - сказала княгиня. - Говорите мне
всь.
– "Есть ли надежда?" - хотела она сказать, но губы ее задрожали, и она
не могла выговорить этот вопрос.
– Ну что, доктор?..
– Сейчас, княгиня, переговорю с коллегой и тогда буду иметь честь
доложить вам свое
– Так нам вас оставить?
– Как вам будет угодно.
Княгиня, вздохнув, вышла.
Когда доктора остались одни, домашний врач робко стал излагать свое
мнение, состоящее в том, что есть начало туберкулезного процесса, но... и т.
д. Знаменитый доктор слушал его и в середине его речи посмотрел на свои
крупные золотые часы.
– Так, - сказал он.
– Но...
Домашний врач замолк почтительно на середине речи
– Определить, как вы знаете, начало туберкулезного процесса мы не
можем; до появления каверн нет ничего определенного. Но подозревать мы
можем. И указание есть: дурное питание, нервное возбуждение и прочее. Вопрос
стоит так: при подозрении туберкулезного процесса что нужно сделать, чтобы
поддержать питание?
– Но, ведь вы знаете, тут всегда скрываются нравственные, духовные
причины, - с тонкою улыбкой позволил себе вставить домашний доктор.
– Да, это само собой разумеется, - отвечал знаменитый доктор, опять
взглянув на часы.
– Виноват; что, поставлен ли Яузский мост, или надо все
еще кругом объезжать?
– спросил он.
– А! поставлен. Да, ну так я в двадцать
минут могу быть. Так мы говорили, что вопрос так поставлен: поддержать
питание и исправить нервы. Одно в связи с другим, надо действовать на обе
стороны круга.
– Но поездка за границу?
– спросил домашний доктор.
– Я враг поездок за границу. И изволите видеть: если есть начало
туберкулезного процесса, чего мы знать не можем, то поездка за границу не
поможет. Необходимо такое средство, которое бы поддерживало питание и не
вредило.
И знаменитый доктор изложил свой план лечения водами Соденскими, при
назначении которых главная цель, очевидно, состояла в том, что они повредить
не могут.
Домашний доктор внимательно и почтительно выслушал.
– Но в пользу поездки за границу я бы выставил перемену привычек,
удаление от условий, вызывающих воспоминания. И потом матери хочется, -
сказал он.
– А! Ну, в этом случае, что ж, пускай едут; только повредят эти
немецкие шарлатаны... Надо, чтобы слушались... Ну, так пускай едут.
Он опять взглянул на часы.
– О! уже пора, - и пошел к двери.
Знаменитый доктор объявил княгине (чувство приличия подсказало это),
что ему нужно видеть еще раз больную.
– Как! еще раз осматривать!- с ужасом воскликнула мать.
– О нет, мне некоторые подробности, княгиня.
– Милости просим.