Анни Маннинен
Шрифт:
— Да ты говоришь так, будто веришь в бога, — заметила Муттиска. Потом она долго и пристально смотрела на Анни своими ясными глазами, в которых, как на поверхности воды, дрожал солнечный лучик. И вдруг она рассмеялась, вся вздрагивая от смеха: — Ну до чего же тебе хочется поколдовать, золотко! Ты погоди немного. А врачевать это не ворожить. Кто хочет врачевать, тот должен хорошо знать природу. Так хорошо знать, чтобы видеть душу каждого деревца, кустика, цветика, травинки, душу всего живого на земле — зверя, птицы и рыбы. Вот когда научишься видеть насквозь, тогда начнешь понимать. Тогда и помочь сможешь. Но это до-олгий путь…
Анни слушала Муттиску с напряженным вниманием, забыв про недопитый стакан сока. Глаза ее сияли.
— Послушай, Муттиска… Ты не могла бы… Не могла бы… — Анни даже заикалась от волнения… — … позволить, чтобы я пришла сюда ночью, когда соберутся звери? Возьми меня тоже! Я знаю, вы пойдете завоевывать Лехилампи…
При этих словах Муттиска так отчаянно замахала на Анни, что вязальный крючок вывалился у нее из рук и со звоном упал на пол. Муттиска сурово посмотрела на девочку и сказала:
— Река загрязнилась, и берега тоже. Животные переселяются в другое место. Но ты в это дело не суйся, коли тебя не зовут.
Однако суровый тон Муттиски не смутил Анни. Скрестив руки, она продолжала умолять:
— Возьмите меня, пожалуйста! Ведь я даже понимаю язык зверей!
Но Муттиска опять закрыла глаза и тихо вздохнула:
— Иди-ка ты погуляй… Меня так в сон потянуло. Сходи на речку, там водится еще кое-кто из плавающих и квакающих…
И тут Муттиска в самом деле заснула, низко свесив голову. Анни поднялась со своего места и тихонько пошла к двери. Вслед ей Муттиска пробормотала сквозь сон:
— Но смотри не купайся больше в нашей речке. Чума от этой воды будет, чума и холера…
Анни вся задрожала от этих слов и вышла во двор. Она сорвала еще несколько слив и, дожевывая их, услышала, как Муттиска запела:
Ох уж я бедовая! Если петь не перестану, То еще бедовей стану…«А сама притворялась, будто спит, — обиженно подумала Анни. — Вот всегда она так! Сразу засыпает, как только я начну спрашивать про ночные дела».
Анни спустилась вниз к реке по тропинке, огибавшей Казарменную гору. Город, видневшийся за рекой и за заводскими трубами, словно отодвинулся куда-то. Он был весь затянут серой дымкой, которая тускло серебрилась в лучах бледного солнца.
Анни пошла вверх по реке, туда, где был небольшой плес. Там росли кувшинки и можно было купаться. А ниже по течению кувшинки в реке совершенно исчезли. В мутной, почти черной воде плавали одни опилки. Изредка по реке проплывало одинокое бревно. Лассе умел держаться на таком бревне, изображая сплавщика на порогах. Анни далеко не заходила, она барахталась у самого берега; здесь она вслушивалась в пение рыб, разговаривала с Выдрой и лягушками. Иногда — это случалось очень редко — к ней подплывала поздороваться большая и красивая Королева Рыба.
Сегодня Анни не хотелось купаться. Да и предупреждение Муттиски про чуму не выходило у нее из головы. В задумчивости девочка подошла к мшистой поляне на опушке леса. Навстречу ей выпрыгнул предводитель лягушачьего племени, или попросту Большой Лягух. Он преследовал дафнию — водяную блоху. Корона на его голове сбилась набок. Взмыленный и очень озабоченный, Большой Лягух грустно посмотрел на Анни и проквакал:
— Я пришел попрощаться с тобой. Мое племя покидает эти места. Ах, на сердце у меня такая тоска!
— Ты, наверно, опять что-нибудь преувеличиваешь, — сказала Анни, склонившись к лягушке. — Успокойся. Вон и корона твоя съехала набок, дай-ка я ее поправлю.
— Спасибо тебе, детка. Неужели и корона у меня не так? Теперь все не так. И чем дальше, тем больше. Я так озабочен, так расстроен, что мне даже некогда подумать о своей внешности… Вот такие дела… Здесь стало невозможно жить. Здесь просто нечем дышать. У моей супруги нервные приступы повторяются по пять раз в день. Да. А ночью по три раза, — изливал свои жалобы Лягух. — Эти странные примеси, яды, или, как говорит моя жена, «подарочки», проникают в ее нервную систему и вызывают у нее дрожь, судорожные сокращения, непроизвольные подпрыгивания, и в конце концов она теряет сознание. Супруга моя говорит, что ее сонные центры отравляются и она не смеет погрузиться в зимнюю спячку, так как боится, что не проснется уже никогда…
— Да неужели ничего нельзя придумать…
— Не знаю, что здесь можно придумать. Моя подруга необычайно чувствительна; ведь ее род ведет свое начало из искусственного озера в имении фон Конова. С берегов этой реки нам придется уходить. Я уведу за собой свой род на Черное болото, на Мустасуо, там сохранились подходящие мочажинки. Там ты сможешь нас навестить.
— И ты думаешь, там вы сможете спокойно квакать, сколько захотите? А можно ли там плавать? — спросила Анни с тоской в голосе.
— Ты не сможешь, дорогой мой друг, — сказал Большой Лягух. — Для тебя те озерки будут слишком маленькими. А мы, лягушки, там поместимся и сможем плавать.
— А что, если болото вдруг возьмет и затянет вас в свою трясину? — спросила Анни. — Вот возьмет и засосет, а? Может, вы все-таки попробуете остаться здесь?
— Но ведь такое случалось только раньше, — сказал Большой Лягух снисходительно-вежливо. — Раньше это болото было куда больше, и в него мог провалиться даже человек, если сбивался с мостков, проложенных по болотистой тони. В том болоте погибло много животных, еще в прежние времена… И людей оно много поглотило… не только преступников, но и невинных… Ведь в старые времена было принято… Ну да что это я пустое говорю! Прошлое есть прошлое, а настоящее — это настоящее, и болота повсюду осушаются. Знаешь, нам, лягушкам, это кажется ужасным. Как это невежественно!
Большой Лягух вдруг подпрыгнул высоко в воздух, а потом запел квакающим голосом:
Наш род лягушек именитый, Он царственный и знаменитый. Озера расцветают в тишине, Когда лягушки нежатся на дне. Когда поют лягушки, Зеленые квакушки, Тогда ловите счастья миг, Ква-ква, ква-ква, Кви-кви, квик-квик! Если встречаем мы подругу, Не изменяем мы друг другу. Вода нам — жизни колыбель. Буль-буль, буль-буль! Бель-бель, бель-бель! Восторг лягушек, зеленый миг! Бултых — и в омут! Кви-кви, квик-квик… Вода, вода, о да… Ква-ква, ква-ква-а…