Антология реалистической феноменологии
Шрифт:
А именно, этот пространственный мир предстает перед нами в сфере естественного мировоззрения как сам по себе безграничный. Применительно к этому пункту наиболее подходящим является своего рода «негативный» способ выражения; ведь конечно же, нельзя сказать, что пространственная действительность предстает естественному сознанию как «бесконечная» в позитивном смысле. Феномен бесконечности, отличающийся тем, что как таковой его чрезвычайно сложно привести к какой бы то ни было подходящей форме наглядности, едва ли – даже в имплицитном виде – входит в естественное сознание «внешнемирности». Он состоит, скорее, в том, что «внешнемирность» в известной степени «теряется в безграничности». Разумеется, это обстоятельство, сущностно сопряженное с тем, что «и позади меня мир не исчезает», не следует путать с выяснившейся выше возможностью того, что я непосредственно могу видеть продолжение мира у меня за спиной. Первое касается моего сознания пространственной действительности вообще – действительности, которую я не могу, конечно, полностью «обозреть» как таковую, а последнее – доступной в определенный момент сферы возможного созерцания. К рассмотрению отношения этой сферы созерцания к пространственной действительности мы теперь и вернемся.
Но
Однако случайная ограниченность моего поля восприятия определяется не только этой реальной позицией моего тела в самом по себе существующем реальном мире, но – и тем самым мы вновь возвращаемся к нашим предшествующим разъяснениям – она определяется также тем «фрагментом» этой пространственной действительности, который я могу непосредственно «обозревать». Являющаяся мне в восприятии определенная часть окружающего мира, связанная с моей случайной реальной позицией, зависит, с одной стороны, от случайных реальных «препятствий» (комнатных стен и т. д.), с другой же, от моей физиологической организации в настоящий момент. Но как таковая возможность с этой позиции «проникать взглядом» в пространственную действительность с этими случайными границами не связана; она простирается во всех направлениях и во всех измерениях сквозь все эти препятствия. Мы действительно – в ранее охарактеризованном смысле – с нашего места в пространстве – «проникаем взглядом» сквозь стены комнаты, а также в мир, расположенный у нас за спиной.
Но эта возможность – проникать взглядом в мир «вокруг» с определенной реальной позиции – имеет, в свою очередь, собственные границы, всегда к этой реальной позиции привязанные. Тем самым мы подходим к ответу на один из вышезатронутых нами вопросов. Наш умственный взор обладает определенной шириной охвата, которая устанавливается в соответствии с нашей реальной позицией созерцания. Это выглядит так, что сначала мы можем приблизительно обозревать пространственный мир в присущих ему в себе и для себя измерениях; затем, чтобы иметь возможность вообще схватывать в непосредственном видении отдаленное от нас, умственный взор начинает все больше притягивать к себе то, что от него отдалено; и, наконец, он теряется в неопределенной дали. Для того, чтобы окончательно можно было прояснить этот феноменальный факт и заложенную в нем ограниченность, следует строго удерживать «в уме» реальную позицию тела, из которой мы всматриваемся во внешний мир все далее; ведь, с другой стороны, существуют ситуации, когда мы «в уме» намереваемся переместиться в такое место, откуда мы опять же можем, усматривая, схватывать отдаленную часть пространства, напрямую недоступную для взгляда с фактической реальной позиции. Подробнее вдаваться в эти своеобразные и чрезвычайно интересные сложности у нас здесь, однако, нет возможности.
Указанная взаимосвязь не имеет, разумеется, ничего общего с известными физико-оптическими закономерностями; ибо речь здесь уже вообще не идет о том, что можно «увидеть», т. е. воспринять, в обыкновенно подразумеваемом узком, только естественнонаучном смысле. То, что выявлено здесь только по своему фактическому наличию, будет в своих принципиальных взаимосвязях рассмотрено в наших исследованиях во второй части этой работы, которые посвящены априорным закономерностям, укорененным в видении как таковом.
После вышесказанного прояснилось: лежащее в пределах этой самой по себе еще обозримой области или, точнее говоря, подразумевающееся в качестве там лежащего, может быть схвачено в прямом и непосредственном видении (второй тип представлений). То, что предстает как лежащее за пределами этой области, должно, напротив, вышеописанным образом (первый тип представлений) приводиться посредством созерцаемого репрезентанта к усматриваемой близости (которая как таковая и определяется позицией созерцания). Причем, как выше уже говорилось, имеется еще особый, но очень распространенный случай, когда в ходе переживания представления я в известной мере предаюсь самообману, просто продолжая направлять взор в ту область, которая – как я мог бы вполне осознавать – недоступна моему созерцанию «в принципе».
И далее: так как этот, по существу, неограниченный пространственный мир, где я обнаруживаю себя расположенным вместе со своим телом, полагается для меня именно как единственный «реальный» мир, то очевидно, что признак реальности также неотделим от непосредственно обозримого в данный момент мирового фрагмента, который определяется в своих границах моей случайной позицией созерцания. Таков ответ на наш второй вопрос.
Наконец, для общей характеристики совокупного феномена реального внешнего мира еще раз эксплицитным образом укажем на особое отношение данности, в котором для естественной установки могут находиться друг к другу три указанных сферы (пространственная действительность вообще, область созерцания в целом и область восприятия): а именно, наглядно обозримая сфера как один только фрагмент безграничной пространственной действительности, затем – сфера восприятия, всякий раз определяемая случайными физическими ограничениями, данная, в свою очередь, как один только фрагмент области созерцания или же непосредственно как фрагмент реальной сферы пространства как таковой. Своеобразный характер естественного переживания восприятия определяется только тем обстоятельством, что предметы выступают из уже заранее само собой присутствующей (хотя и не всегда наглядно) пространственной действительности. Мы можем повторить здесь вышесказанное применительно к другому случаю: предметы, обнаруживающиеся для меня в «несокрытом явлении», не предстают передо мной «внезапно» или «из ничего», но – если я нахожусь достаточно близко к ним – они случайно выступают для меня из всегда как-либо наличествующей реальной сферы пространства. Когда говорится, что воспринимаемое всегда является данным первично, а все прочее, напротив, дано – если дано вообще – всегда только вторично, то для соответствующей ситуации переживания в некоторый определенный момент (то есть при исключении всех генетических и теоретико-познавательных точек зрения) это имеет лишь тот смысл, что, во-первых, воспринимаемое как несокрыто наглядное обладает для ума, пассивно отдающегося миру, особой наглядной первоочередностью и, во-вторых, оно, непосредственно удостоверяя свое наличное бытие, а также будучи пространственно расположенным в наибольшей близости, принимается во внимание практически настроенным живым индивидом в первую очередь. Не следует, однако, понимать эти слова так, словно воспринимаемое должно образовывать всегда необходимое феноменальное основание (теоретико-познавательным основанием оно является фактически всегда) для всякого иного переживания созерцания или сознания действительности, как будто для того, чтобы иметь возможность созерцать что-то другое, всегда необходимо пройти сначала через воспринимаемое как через то, что указывает на это другое или служит ему в качестве основания для заключения к нему. Напротив, как уже было сказано, при определенной, после проведенных анализов, пожалуй, уже не столь необычной установке воспринимаемый фрагмент может быть дан, в действительности, как «только часть или фрагмент» реального мира вообще и совокупной сферы созерцания в частности, а именно – как фрагмент, совершенно случайно наличествующий в созерцании целого и случайно данный вместе с ним, – как фрагмент, который с таким же успехом можно было бы и опустить.
Здесь завершается первый ряд исследований. Сознание «реальной внешнемирности», правда, еще не прояснено в строгом философском смысле – для этого потребовалось бы всестороннее рассмотрение идеи реальности; но мы все же надеемся, что фактическое наличие совершенно своеобразного и в себе объективно непротиворечивого феномена «реальной внешнемирности» стало несомненным, а расширяющееся поле исследования наделило его некоторой конкретной наглядностью. – Когда выше мы стремились определить феномен «реальной внешнемирности» через указание на «автономность бытия» всякой относящейся к ней в подлинном смысле предметности, то остался открытым вопрос о том, как точно «выглядит» эта бытийно-автономная предметность, как она внутренне выстраивается, как представляется и каким образом дает знать о себе и о своем определенно устроенном наличном бытии. Когда мы переживаем реальный внешний мир в установленном нами смысле, мы должны иметь возможность указать in concreto, что за единичное содержание в него входит и может входить в него сообразно его собственному смыслу. Что образует и формирует этот бытийно-автономный мир: сами чистые «содержания восприятия» как таковые, или так называемые «чувственные явления», или «элементы ощущения» в том смысле, как это выражение употребляет Мах? Либо же это нечто принципиально трансцендентное всем этим первичным данностям? Что представляют собой в своем элементарном феноменологическом факте «вещи сами по себе»?
_____________________
После ориентиров, приведенных еще во Введении к данной работе, теперь, в порядке непосредственного примыкания к предыдущему абзацу, следовало бы попытаться изложить, как в «естественном мировоззрении» схватывается вещь, и в частности, вещь, имеющая телесный характер. При дальнейшем углублении в положение вещей нам, однако, показалось, что, прежде всего, лучше было бы заложить фундамент с целью продвижения в другом направлении, и надстраивающиеся над этим фундаментом темы, развивающие феноменологию вещи – и телесной вещи – приобретут внутреннюю необходимость и значимость, каких невозможно достичь, приступая к этим темам сразу. А именно – прежде всего, следует подвергнуть более пристальному анализу чувственное переживание данности как таковое, и притом так, чтобы, с одной стороны, обобщенно конкретизировались смысл и природа чувственной данности, а с другой – проявились весьма глубокие и чрезвычайно принципиальные различия, опять-таки имеющиеся в пределах этой сферы, объемлющей все разновидности возможной «чувственной данности». Причину того, отчего обязывающим характером наделяются основанные на этом фундаменте рассуждения об онтическом строении реального внешнего мира, переживаемого в естественном мировоззрении, можно увидеть только с помощью конкретных знаний, к которым стремится подвести нижеследующий анализ.
Жан Геринг. Заметки о сущности, существе и идее
Шестидесятилетию Эдмунда Гуссерля посвящается
Введение
Даже если за феноменологическим движением никогда не было замечено, чтобы в нем признавались определенные школьные мнения, придающие ему единство и силу, то все же природа его рабочей манеры приводит к согласию исследователей относительно все более возрастающего числа вопросов. Один фундаментальный факт, равным образом признаваемый (но не принимаемый в качестве непроверенной предпосылки) всеми феноменологически ориентированными философами, можно назвать уже сейчас: существование неэмпирических данностей, которые делают возможным так называемое априорное исследование. Взгляды на сущность этих предметов, правда, еще значительно расходятся. То эмпирическому красному цвету противопоставляется нечто такое, как идея «красное», которая, впрочем, сама описывается различными исследователями по-разному, то речь идет о существе «краснота» или о сущности красного, причем последняя опять же охотно отождествляют с обоими предшествующими предметами.