Антошка Петрова, Советский Союз

Исаева Ольга

– Молодой человек, что это ты на меня облокотился – я те, кажись, не вешалка.

По автобусу, как перед концертом, пролетает легкий ветерок возбуждения, а виновник торжества включается с полоборота, как будто долго репетировал:

– Стой, бабка, не воняй. А то мы щас тя помацаем и враз смекнем, кто кому вешалка, а кто кому молодой человек.

Но не на ту, видать, парень нарвался. От азарта у той аж очки запотели.

– Чиво, я сама тя щас помацаю, так шо будешь лететь, пердеть и радоваться. Бабку нашел! Ишь козел. Я к нему со всем уважением, а он –

«бабка».

«Не, не интеллигентка, – решает Антошка, – интеллигентки так не базарят. Те обычно кричат «безобразие» или «разговаривать будем в милиции».

Автобусная общественность удовлетворенно реагирует. Одни кричат:

– Так его, хамло трамвайное. Ишь размечтался, много вас, мациков.

Другие подзуживают:

– А ты попробуй, мож, рожа у ей кирпича просит, а на ощупь, глядишь, мяконькая?

Третьи сетуют:

– Нонеча не то шо давеча – совсем молодежь распоясалась, бывалоча, так старших уважали, а таперича срам божай.

Кроме «выяснения отношений», пассажиры страсть как любят давать советы. Это и естественно, недаром ведь они в «стране советов» живут. Кроме как «ездить в такси и ходить пешком», советуют «молчать громче», «держать карман шире», «заткнуть хлебало» и так далее. Однако случаются ситуации, когда в едином порыве весь автобус напускается на какого-нибудь одного несчастного пассажиришку, и тогда держись! Советы летают по салону, как басовитые кусачие мухи, знай отмахивайся!

Как-то вошла в автобус молодая баба с мальчонкой лет трех на руках. Ну, место им, конечно, уступили – не звери. Только примечают, чтой-то здесь не так – лето, жарища, а у ребятенка голова мало того что очень странной формы, так еще и пуховым платком замотана. Сидит он весь потный, одни глазенки заплаканные торчат, в зубах соска.

Ну, соседи, натурально, начинают мамашу костерить. Дуреха, дескать, ребенок и так дебил, а она еще над ним и измывается.

– Сыми, сыми платок-то, задохнется малой, что делать будешь.

– Под суд таких отдавать!

– Шалава, сама прохлаждается, а дитятко совсем упарилось. И так далее…

Мать терпела-терпела, а потом вызверилась и говорит:

– Сами вы дебилы, не в свое дело суетесь. Дали бы своего умишка-то задницу помазать. Мой ребенок не дебил, а типичная сволочь – урыльник на башку надел, второй час снять не можем. Теперь вот в полуклинику везу – автогеном резать.

Антошка, расскажи ей кто эту историю, точно бы решила, что анекдот, если бы сама, своими собственными глазами не видела, как мамаша сдернула платок и автобус чуть со смеху не лопнул.

Те, кто на задней площадке был, просили мальчонку вверх поднять, а то им, дескать, не видно, но мать строго заявила, что «здеся им не цирк, а задарма их, умников, развлекать она не нанималась».

В другой раз, помнит, вошел на заднюю площадку мужик в сильном подпитии. Народу было порядочно, но не до безумия. Поначалу на него никто и внимания не обратил – мужик как мужик: кепка, куртец, ноги заплетаются – все как положено. Только давай он вдруг чихать. Да не просто так – чихнул, и будь здоров! Нет, видать, большой артист своего дела был – раз пятьсот чихнул, да не просто так, а с подвыванием, со слезой – аж по ногам потекло. Ну, при таком раскладе, конечно, он сразу же стал центром всеобщего внимания.

Уж что ему только не советовали, как уж над ним, бедным, не потешались: предлагали и к бабке сходить, чтоб от чиха заговорила, и детскую мочу пить – верное-де средство. Предлагали не дышать, считать до тыщи, а уж пугали… Как его, беднягу, только не пугали! А он вдруг чихать прекратил и говорит совершенно трезвым голосом:

– Катитесь вы со своими советами! Сами мочу пейте, раз вам нравится, а мне без надобности. Я, – говорит, – восьмое чудо света – у меня органон сам алкоголь гонит!

Автобус пораженно притих, а мужик продолжил:

– Я – ходячий самогонный аппарат – всю жизнь пьяный, потому как в животе у меня спецуальные дрожжи живут и из еды самогон гонют. А чихаю я, чтобы с чихом хмель прогнать, а то давно от белой горячки загнулся бы.

В автобусе послышалось:

– Да ну! Ты подумай-ка! Ну и брехло!

А мужик ударил вдруг себя в хилую грудь и сказал с обидой:

– Вам все смехуечки да пиздахаханьки, а я, может, в жизни в рот эту гадость не брал, а все равно и бабы меня за три версты обходют, и на работу не берут. Так и живу бобылем на третьей группе инвалидности.

Толкнул он свою речугу, слезу смахнул и на следующей остановке, окончательно протрезвев, вышел; а озадаченный автобус покатил дальше, и всю дорогу потом спорили – телега или верняк. Бабы его жалели, и почти все, как одна, ему верили, а мужики сомневались. «Это ж какое счастье человеку привалило, а он жалуется! Не работай и ходи всю жись пьяным, знай почихивай! Не, – говорили мужики, – нету тут нашего доверия! Это он смеху ради нам мозги полоскал».

Антошка так и доехала бы до конечной, вспоминая разные истории из автобусной жизни, если бы внезапно ее не вернул к реальности чужой требовательный голос:

– Девочка, ты что, глухая? Я тебя в сотый раз прошу билет оторвать.

Антошка с недоумением смотрит на приезжего. Ну, ничего себе! Сразу видать – не местный. А может, он иностранный шпион, раз не знает, что у них в городе в кассах отродясь билетов не бывало. Кто в такой давке будет билеты-то проверять. Контролеры тоже небось не сумасшедшие.

Антошка подозрительно рассматривает приезжего – усталое осунувшееся лицо, поношенный костюмчик с ромбиком на кармане, потемневшие от курева, похожие на непрожеванную гречневую кашу зубы.

«Неее, – мысленно решает она, – свой, командировочный, скорей всего. А жаль. Вот здорово было бы, если бы я шпиона поймала. Сразу бы прославилась на весь Советский Союз, во всех газетах были бы мои фотки. Вот тогда Светка Сысоева точно бы от зависти сгорела, даром что председатель совета дружины. А меня еще и в Артек бы послали – опытом делиться. Так-то, Светочка».

Пока Антошка мечтала, командированному со всех сторон объясняли, что так, мол, и так – нету в кассах билетов. Нету и никогда не было.