Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
Смена наименований некоторых географических пунктов (как правило, городов) происходила на глазах Есенина, что естественно отразилось в его творчестве: Царское Село – Детское Село . Интересно, что большевики в своей страсти переименовывать все «царственные названия» здесь, что называется, перегнули палку: топоним Царское Село лишь случайно оказался «приближенным» к императорским вотчинам, ибо смазалось на слух исконное финно-угорское название Саарское . В письменных источниках XVIII в. упоминаются Сарская мыза и Сарское село (от фин. saari – «остров»); в 1808 г. в связи с учреждением императорских
Нарочитая модернизация названий заложена уже их создателями, причем это присуще вообще всем нациям и проявляется в разных частях света: воспетые Есениным Новгород и Нью-Йорк – это «родные братья» по части семантики «нового».
Вехи личной «топонимической истории»: Первая мировая война и заграничное турне
Как пространство суши на административно-территориальной карте разделено на большие части – государства, так и у Есенина эти топонимы выведены в заглавиях некоторых его произведений как определяющие их глобальную сущность, отражающие мироустройство в национальном ракурсе: « Бельгия », « Греция », « Польша », « Инония », « Страна Негодяев », « Русь советская ».
Интересно проследить, как меняется на протяжении лет творческого становления поэта его индивидуальное «страноведение». Что за побудительные причины вызвали к жизни интерес к государству как к лиро-эпическому объекту? Просматриваются ли какие-нибудь особые поэтические приемы и сюжетные повороты применительно к государственной тематике? По единым или несовпадающим критериям представлена каждая конкретная страна? Подчиняется ли какому-то логическому развитию идея государственности по хронологической линии топонимических заглавий стихотворений и «маленьких поэм» и т. д.?
В качестве яркого и очевидного поэтического приема из разряда «топонимических» приведем заглавие цикла очерков «Железный Миргород»: в нем сущность США определяется посредством усиления метафоры, ведущей начало от Гоголя; однако топоним, который прежде определял маленький городишко, теперь стал символом огромного государства, чем моментально донельзя понизил его статус (во всяком случае, в сознании автора).
Наоборот, хронологически более ранние в творчестве Есенина и вызванные его откликом на Первую мировую войну такие заглавия стихотворений, как «Бельгия», «Греция» и «Польша», вывели на мировой уровень эти небольшие по размеру и неброские в культурно-историческом плане страны. Множество разбросанных по разным произведениям «государственных» топонимов, расположенных внутри текста, свидетельствует о «географическом» кругозоре Есенина, о его внимании к проблемам и истории цивилизации, о его любви к путешествиям; допустим в этом аспекте и вопрос о соотношении космополитизма и патриотизма автора.
Путешествия как способ топонимических изысканий
Представление о существенной связи топонимических изысканий ради создания собственной географической поэтики на разных этапах жизненного пути поэта было неоднозначным.
Как покорение географического пространства Есенин осознавал отправление письма и написание адреса на конверте или почтовой карточке и поэтому предлагал А. А. Сардановской в письме от первой декады июля 1916 г. из Царского Села: «P. S. Если вздумаешь перекинуться в пространство, то напиши» (VI, 80).
Другой способ, более личностный, постижения пространства – это реальное путешествие. С. С. Виноградская вспоминала:
В один миг надумает поездку, и через час или день поезд мчит его в деревню, на север или на юг, на запад или восток. Станут его отговаривать от поездки, доказывая ненужность ее, а он: «Да нет, да знаете, ведь мне очень нужно поехать, да, да! Нужно! Понимаете, нужно!». [1999]
В письме к Е. И. Лившиц от 1 августа 1920 г. из Минеральных Вод Есенин писал:
Сейчас у меня зародилась мысль о вредности путешествий для меня. Я не знаю, что было бы со мной, если б случайно мне пришлось объездить весь земной шар? Конечно, если не пистолет юнкера Шмидта, то, во всяком случае, что-нибудь разрушающее чувство земного диапазона. Уж до того на этой планете скучно (VI, 115).
В письме к Г. А. Бениславской от 17 октября 1924 г. из Тифлиса Есенин рассматривает идею путешествий как не зависящий от человека процесс, посланный адской силой, и случайность топонимов продиктована тем же: «Думаю засесть писать в Тегеране. Зачем черт несет, не знаю» (VI, 180).
Взгляд Есенина на мироустройство кардинально изменился вследствие его зарубежного путешествия. Соответственные изменения затронули и авторское отношение к топонимам. Так, Есенин в личной переписке вынужден был применять транслитерацию в отношении как русских, так и иноязычных географических названий: Bolschaia Nikitskaia, а поскольку поэт декларировал свое принципиальное нежелание изучать иностранные языки и не имел лингвистического образования (отлично знал только церковнославянский язык), то и побуквенное калькирование топонимов получалось не совсем точным, хотя и узнаваемым. Вместе с тем, Есенин отдавал дань уважения социальным достижениям принимающего государства и писал в «Железном Миргороде», используя фонетическую транскрипцию латиницей известной английской фразы: «Когда мы сели в автомобиль, я сказал журналистам: “Mi laik Amerika…”» (V, 166).
Путешествие в Америку вызвало и серьезные творческие перемены. В результате него Есенин не только излишне смело вводит в повествование об США слова bizness и miss в написании «на слух» не владеющего английским языком, однако уверенно пользующегося латиницей человека, но и переосмысливает в предельно обобщенном плане главный государственный топоним Америки в русском переводе, чем лишает его узкого географического значения и применяет к родине в окказиональном парадоксальном ключе: «Быть настоящим, // А не сводным сыном // В великих штатах СССР » (II, 134 – «Стансы», 1924). Есенин пишет название географического объекта на разных языках, в том числе и производит транслитерацию на русский (с включением родового названия сити, city – «город»).
Единственное, хотя и продолжительное зарубежное турне Есенина наложило неизгладимый отпечаток на душу поэта. Есенин говорил А. Л. Миклашевской в день своего рождения 3 октября 1924 года, приглашая актрису совершить с ним совместную поездку: «Меня посылают в Италию». [2000] И повторил свое предложение о заграничном путешествии: «И опять заговорил об Италии. “Вы и в Италии будете устраивать серенады под моими окнами?” – улыбнулась я». [2001] (Согласно «Хронологической канве жизни и творчества Сергея Александровича Есенина», 3 октября 1924 г. поэт находился в г. Баку – VII (3), 342.)