Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
В конце своей жизни Есенин снова намеревался совершить заграничное путешествие и писал из московской больницы 27 ноября 1925 г. П. И. Чагину: «…и, вероятно, махну за границу. Там и мертвые львы красивей, чем наши живые медицинские собаки» (VI, 228).
Отношение Есенина к Америке как к новой индустриальной стране и, используя известный метафорический штамп, к «старушке Европе» напоминает мнение героев «Братьев Карамазовых» Ф. М. Достоевского: «Ненавижу я эту Америку», – говорит Дмитрий в ответ на предложение бежать туда от наказания, а Иван в разговоре с Алешей выражает желание посетить Европу, хотя «все это давно уже кладбище». [2002]
Россия и США – контрасты географии
Есенин, поколесивший по Старому и Новому Свету, мог прочувствовать на себе заокеанскую точку зрения, отличающуюся от его собственной и также вызванной к жизни условиями сосуществования пограничных племен и народов: например, известная война Севера и Юга в США – на другом, американском материке. Но еще за несколько лет до заграничного турне Есенин опять-таки с помощью топонима характеризовал страну индустриального процветания, ориентир для революционной России в преддверии Новой экономической политики Страны Советов: «И тебе говорю, Америка , // Отколотая половина земли» (II, 65 – «Инония», 1918). Эта поэтическая характеристика Есениным Американского континента перекликается с мнением Тимошкина, отражавшим точку зрения интеллигенции и приведенным в качестве контраргумента к высказыванию «Кошелек или жизнь» на заседании Госдумы 3 июня 1908 г. по вопросу о народных университетах: «Член Государственной Думы Милюков должен знать, что кошелек в Америке, а жизнь в России». [2003] Есенин мог ознакомиться с антиамериканской позицией некоторых членов Госдумы в брошюре «Московский городской народный университет им. Шанявского. Текст закона с стенографическим отчетом Государственной Думы и биографией Шанявского» (М., 190<8>), поскольку в 1913–1915 гг. учился в этом университете. Кроме того, антиамериканские настроения, что называется, витали в воздухе.
Однако после Октябрьской революции 1917 г. взгляды на США как на образец процветающего государства возобладали в национальной внутренней политике Страны Советов и был принят ориентир на подобное развитие цивилизации в России. 8 – 16 марта 1921 г. Х съезд РКП(б) принял курс новой экономической политики; 21 марта ВЦИК издал декрет «О замене продовольственной и сырьевой разверстки натуральным налогом»; была допущена свобода частной торговли, «Земельный кодекс» разрешил аренду земли и наемный труд в деревне. Но Есенин, побывавший в США и воочию убедившийся в благах цивилизации, тем не менее не отказался от своего прежнего взгляда на эту страну как наиболее яркий образец капитализма: «Вся Америка – жадная пасть» (III, 73 – «Страна Негодяев», 1922–1923).
Понятно, что особенно актуальны топонимы, восходящие к сторонам света, для тех периодов творчества Есенина, когда он осмысливает оригинальный путь развития России (в философско-эстетическом плане, важном для каждого творца искусства, это «Ключи Марии», 1918) или путешествует по земному шару (см. «Железный Миргород», 1923).
Любовь Есенина к отчизне проявляется и в обширном сопоставлении ее с самой передовой и могущественной державой ХХ века – Америкой. С Америкой поэт познакомился воочию, побывал на ее территории и даже создал семью с американской гражданкой, что не помешало писателю еще больше почувствовать себя «истинным сыном» России и в целом негативно отозваться о США.
Вообще отношение к сверхдержаве другого континента у Есенина сложилось двойственное: с одной стороны, он отмечал ее бездуховность, отсутствие направленности «на органическое выявление гения народа» (V, 170); с другой стороны, ценил высокий уровень цивилизации, обращенной к каждому жителю, – «Разве можно выразить эту железную и гранитную мощь словами?!» (V, 163). Показательно, что и в далекой стране Есенин искал духовные основы народного искусства и обнаружил их в усеченном виде лишь у переселенцев с другого континента: «Выходцы из Африки, они сохранили в себе лишь некоторые инстинктивные выражения своего народа в песнях и танцах. В этом они оказали огромнейшее влияние на мюзикхолльный мир Америки. Американский фокстрот есть не что иное, как разжиженный национальный танец негров» (V, 170).
Есенин обнаружил некое подобие духовного родства Америки с Российской империей (или с будущим многонациональным СССР, но не с Россией): «Для русского уха и глаза вообще Америка, а главным образом Нью-Йорк, – немного с кровью Одессы и западных областей» (V, 171 – «Железный Миргород», 1923).
Пристальное внимание Есенина именно к Америке, где наблюдается «громадная культура машин, которая создала славу Америке» (V, 170), а не к какой-либо европейской капиталистической стране было вызвано усиленно проводившейся в России экономической политикой 1921–1923 гг., перенимаемой именно у США. Однако Есенин считал неприемлемым идею слепого копирования основ американской экономики, без корректировки с учетом русских национальных особенностей, и излагал свою мысль об этом в письме: «Если сегодня держат курс на Америку, то я готов тогда предпочесть наше серое небо и наш пейзаж: изба немного вросла в землю, прясло…» (VII (1), 17). Есенин давал во многом негативную духовно-нравственную оценку цивилизационным достижениям США: «безмозглым лязгом железа Америки» (V, 201 – «Ключи Марии», 1918).
Топонимы западной цивилизации
Отношение Есенина к западной цивилизации претерпело кардинальные изменения с резко негативного и неприемлемого для русского человека до положительного и притягательного (вплоть до высказанного в 1925 г. пожелания выехать в Европу – см. выше). Л. Н. Клейнборту запомнилось отрицательное мнение Есенина, высказанное, очевидно, сразу же по возвращении в Россию из заграничного турне:
И заговорил о Берлине, о Лондоне, о Нью-Йорке. Никакого впечатления, казалось, не произвели на него мировые центры. Что-то зловещее, враждебное для него было в исчадиях техники, индустрии. Тоска пряталась под асфальтом, тоска по первозданному, по тому, что душу облекает в плоть, но что забываешь под этот лязг, под этот грохот, под этот выдуманный свет. Чем эффектнее были эти центры, тем милее становился ему родительский дом, поля снежные, тишина древняя, что царит и ввысь, и вдаль… [2004]
Г. А. Медынский (псевдоним – Г. Покровский) в 1929 г. писал о заимствовании НЭПа у могущественного государства с другого континента: «Америка, в экономическом смысле, стала просачиваться и в российскую действительность, пути развития революции намечались не древнерусские, а американские, революция брала курс на индустриализацию и на внедрение этой индустрии в “малиновую ширь” есенинских пейзажей». [2005] Еще раньше, в 1926 г., задав вопрос заглавием своей книжечки «Чей поэт Сергей Есенин?» А. Ревякин констатировал: «Весь комплекс жизни вершится под знаком электрификации, машинизма, американизма». [2006] В есенинской поэме «Страна Негодяев», наиболее идеологизированно заостренной, допущено самое большое число «топонимических вариантов», образованных от слова Америка , причем сильно искаженных далекими от американского образа жизни чужестранцами, людьми без родины вообще, деклассированными элементами.
Топонимическое словотворчество
Очень важным для понимания особенностей Есенинской топонимики является вопрос об использовании поэтом географических названий в переносном смысле (как в привычном, так и сугубо индивидуальном), а также о создании на этой основе авторских окказионализмов. Обычный для русской грамматики неморфологический способ создания из имени собственного нарицательного наименования использован Есениным в индивидуальном квазитопониме, уникальном для его творчества: «Твой иконный и строгий лик // По часовням висел в рязанях » (I, 189 – «Ты такая ж простая, как все…», 1923). В. И. Эрлих вспоминал негодование Есенина по поводу «топонимического» фрагмента в корректуре «Москвы кабацкой»: «Корректор, дьявол, второй раз в “рязанях” заглавную букву ставит! Что ж он думает, я не знаю, как Рязань пишется?» [2007] В. И. Эрлих подчеркивает, как Есенин гордился своей «малой родиной», легшей краеугольным камнем в основание его поэзии: «Знаешь, почему я – поэт… У меня родина есть! У меня – Рязань! Я вышел оттуда и, какой ни на есть, а приду туда же!» [2008]
Другое необычное словечко, наоборот, получилось у Есенина морфологическим (аффиксальным) путем из топонима, который вследствие усиления переносного смысла потерял географическую привязку и даже стал глаголом: «Под ивой бьют Его вои // И голгофят снега твои» (II, 50 – «Пришествие», 1917). Известно, что всякий монастырь представляет собой уменьшенный аналог Земли Обетованной и в нем имеется своя Голгофа – гора с распятым Иисусом Христом, а в любой церкви свечки за упокой ставят также на Голгофе – так народ именует специальный постамент с символической горой, распятым на кресте Христом и черепом со скрещенными костями первочеловека Адама (подробнее см. главу 13). На Рязанщине, как и по всей России, распространены народные духовные стихи; и в одном из них – в апокрифическом стихе «Радость» – имеется куплет про Голгофу, что подчеркивает важность этого библейского символа для православных: