Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
И. В. Павлова указывает: «…пародийность имажинистской поэзии как одна из ведущих форм иронического осмысления действительности. Пародия обнаруживает свою двойственную натуру: обращение к традиции предшественников оборачивается развенчанием ее ценности. // Идея освобождения искусства от всевозможных канонов и догм теоретически верно связывалась имажинистами со смеховым, карнавальным началом, позволяющим воспроизводить целостность при раздробленности и смешении составляющих ее частей». [1922]
Создание группы имажинистов было обусловлено и молодостью участников, созидательным задором юности: в 1919 г. Шершеневичу было 26 лет, Кусикову – 25, Есенину – 23, Мариенгофу – 21 год. Новых сотрудников – Ивана Грузинова, Николая Эрдмана, Матвея Ройзмана – Мариенгоф называл «молодым поколением
К этимологии «м’ордена»
В придуманном шутливом словечке «м’орден» одновременно уместилось несколько смыслов, окказионально придуманных имажинистами и соединенных между собой лишь графически: 1) фонетически скрестились два не связанных в обычном словаре слова-понятия: морда и орден ; 2) сокращение «м» от «московский» – в противовес петроградскому как более позднему по времени возникновения – октябрь 1922 г. – и вторичному; 3) со скрытой аллюзией на «масонский орден»; 4) с восхождением графики к иностранному написанию с апострофами, что особенно характерно для французского языка; 5) с косвенным указанием на семантику смерти – русское «мор», французское «morte» и т. д.
У петроградских имажинистов существовали типографские бланки с надписью на трех языках – русском, французском и английском: «ВОИНСТВУЮЩИЙ орден имажинистов / L’ordre belliqueux des poкtes imaginistes / The martial order of imaginistes poets / RUSSIE». [1927] У московских имажинистов имелся штамп: «АССОЦИАЦИЯ ВОЛЬНОДУМЦЕВ / поэты, композиторы, художники». [1928] Канцелярские штампы имажинистов пародировали одновременно масонские языковые клише и советские канцеляризмы, отражающие иерархическую структуру общества: «Отдел президиума / 10 августа дня 1921 г. / № 2314 / Москва, Тверская 37 / В ПРЕЗИДИУМ ВСЕРОССИЙСКОГО СОЮЗА ПОЭТОВ / И. В. Грузинову / Циркулярно / Центральный Комитет Ордена Имажинистов настоящим извещает Вас, что Сергей Спасский исключен из Ордена Имажинистов, а потому 1) ЦК никакой ответственности за Спасского на себя не принимает; 2) предлагает не анонсировать Спасского на афишах, как имажиниста. / Члены Президиума А. Мариенгоф, В. Шершеневич, А. Кусиков. / <Круглая печать> Ассоциация Вольнодумцев / Разр. нар. ком. по просвещ.». [1929]
Литературовед Н. И. Шубникова-Гусева усмотрела переплетение тройной семантики: «Сокращение – М’орден – также основано на игре разных смыслов – мор – повальная смертность или м<асонский>, м<осковский> орден». [1930]
Грубоватая семантика слова «м’орден» влечет за собой домысливание контекстной ситуации: морда – мордобой – побоище… И. Г. Эренбург точно вскрыл внутреннюю нацеленность литературной школы на вызывающее соперничество: «Есенин любил драки; и как в гимназии “греки” дрались с “персами”, так он охотно пошел к имажинистам, чтобы драться с футуристами». [1931] Ему вторил В. А. Рождественский: «Здесь он нашел себе место в яростно закипавшей жизни московских литературных кругов и в эпоху нэпа стал во главе московских имажинистов, разделяя скандальную известность завсегдатаев кабачка “Стойло Пегаса”. <…> Но в этот период свойственный Есенину полемический задор и соблазнительная возможность лишний раз скрестить меч с противниками бросали его в самую гущу литературных схваток; он же именовал приемы состязаний имажинистов с противниками “литературным ушкуйничеством”. [1932] Действительно, А. Б. Мариенгоф призывал: «Ушкуйничать поплывем на низовья // И Волги и к гребням Урала» («Я пришел к тебе, древнее вече…», 1919). [1933]
По наблюдению В. Г. Шершеневича, «личные и принципиальные счеты кончались легким поэтическим мордобоем . Поэты дерутся часто, но легко, и через неделю забывают о пощечине». [1934] В. А. Рождественский передавал слова Есенина: «…была Москва, шумные, пестрые, сумасбродные годы литературного нэпа. Молоды мы были, озорничали в свое удовольствие. “Стойло Пегаса”… дым коромыслом… Многое у нас шло от злости на поднимающее голову мещанство. Надо было бить его в морду хлестким стихом, непривычным ошарашивающим образом, скандалом, если хочешь, – пусть чувствует, что поэты – люди беспокойные, неуживчивые, враги всякого болотного благополучия». [1935]
Лексема «морда» и ее дериваты были в ходу у имажинистов. В. Г. Шершеневич беззлобно называл: «кривомордый Давид Бурлюк». [1936] А. Б. Мариенгоф вспоминал: «Двух других девушек мы ласково называли “мордоворотиками”». [1937] Среди имажинистов высоко ценились лозунги типа чеховского эпиграфа к сборнику «Покупайте книгу, а не то в морду!» [1938] (об этом упоминает А. Б. Мариенгоф). Про художника Дид-Ладо писал А. Б. Мариенгоф в «Романе без вранья»: «В СОПО читал доклады по мордографии…». [1939]
Однако есть еще один, завуалированный, но более важный смысл – сущностный смысл поэтики имажинизма: морда – физиономия – лицо – лик (когда морда оказывается воплощенным результатом при стремлении к недосягаемому идеалу- Лику ). Сохранилось «Заявление» о выходе А. Мариенгофа 15 мая 1921 г. из Всероссийского союза поэтов на основании – «Неприемлемость для меня лично той внутренней физиономии , какую имеет союз». [1940] В трактовке Г. В. Адамовича, в отношении Есенина: «единый образ поэзии – Лик , как сказали бы символисты, к нему ближе. Каждая строчка стихотворения мучает его своим несовершенством, своим убожеством». [1941]
Лексема «морда» (и даже ее производные) типична для творчества Есенина: « Мордой месяца сено жевать» (I, 148 – «Закружилась листва золотая…», 1918); «Лошадиную морду месяца» (II, 73 – «Пантократор», 1919); «Что ты смотришь так синими брызгами, // Иль в морду хошь?» (I, 171 – «Сыпь, гармоника! Скука… Скука…», 1923); « Скуломордая татарва» (III, 34 – «Пугачев», 1921).
У А. Б. Мариенгофа эта лексема встречается в адресованном Есенину стихотворении: « По морде сапогом» [1942] («Не раз судьбу пытали мы вопросом…», 30 декабря 1925).
О художественной стилистике смерти
Семантика смерти, заложенная в словах «мор», «morte» (фр.), «mortal» (англ.), в творчестве имажинистов чрезвычайно широко и разнообразно представлена. С. М. Городецкий в статье «О Сергее Есенине. Воспоминания» (1926) высказал предположение и пожелание: «…было бы любопытно проследить в стихах других имажинистов и во всем имажинизме эту струю потусторонности. Она должна там иметься». [1943]
В сборнике «Лошадь как лошадь» (1920) В. Г. Шершеневича наблюдается тяготение к смерти (с парадоксальным мышлением и применением оксюморонов как его частного поэтического воплощения): «Сколько раз в бессмертную смерть я прыгал», «Из чулана одиночества не выйду ведь // Без одежд гробовой доски», «Как летаргический проснувшийся в гробу», «Гроб привычек сломает летаргический труп», «И пока из какого-то чуда // Не восстал завопить мертвец». [1944] И в поэтических произведениях из других сборников В. Г. Шершеневича наблюдается погребальная символика: «На кладбищах кресты, это вехи // Заблудившимся в истинах нам» и «Все мы стали волосатей и проще // И всё время бредем с похорон» («Ангел катастроф», 1921); «Итак, итог: ходячий труп // Со стихотворною вязанкой!» («Итак, итог», 1922); «Мне ж объятья твои прохладнее гроба, // А губы мои – как могильный червяк» («Что такое Италия?», 1922). [1945]