Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
Тем не менее идея строительства находит упоминание вскользь в мемуарных книгах имажинистов – например, в «Великолепном очевидце» В. Г. Шершеневича: «При имажинизме мы выступали с лицом строителя ». [1825] Строительная тематика проглядывает в высказываниях и творчестве Есенина. По воспоминаниям А. К. Воронского, Есенин выбрал и прочитал из любимых им «Мертвых душ» Н. В. Гоголя фрагмент: «Всякое строение , все, что носило только на себе напечатление какой-нибудь заметной особенности, все останавливало меня и поражало…». [1826]
Склеп как корабль
Если обратить пристальное внимание на форму «склепа» на исследуемом рисунке, то его трапециевидный контур с крестом наверху напоминает одновременно усеченную пирамиду (масонство апеллирует к «тайным знаниям» древнего Египта) и корабль. К возникновению ассоциаций с этими двумя образами специально вело внутреннее устройство литературного кафе (Тверская ул., 18) при СОПО и его убранство. Вот как описывает И. В. Грузинов: «Вышка имеет вид усеченной пирамиды с небольшой площадкой наверху. На площадку вышки ведут ступени. Это значит: вышка – корабль, мчащийся по океанским волнам». [1827] Г. Б. Якулов в статье «Arssolis. Спорады цветописца» (1922) размышлял: «Что же такое Пирамиды, как не изображение падающих на землю лучей солнца Египта – Луны». [1828] О пирамидах как о трансформирующих свои геометрические формы фигурах при изменении угла зрения на них писал в 1917 г. Андрей Белый – любимый писатель и философ Есенина: «Подъезжая к Каиру, видите вы в вагонном окне – торчат треугольники; и у Гизеха – отчетливо громоздятся громадные, трехгранные глыбы… у подножия пирамиды – пропала трехгранная форма. // Наконец, карабкаясь по ребру (около его половины) – вы видите: ребро выглядит – закругленным: пирамида кажется шаром» [1829] (книга Андрея Белого «Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности. Ответ Эмилию Метнеру на его первый том “Размышлений о Гёте”», М., 1917, имелась в библиотеке Есенина [1830] ). Таким способом пирамида как знак вечности одновременно воспринимается в качестве символа изменчивости и непостоянства.
В схематичном рисунке и подписи к нему заложено сложное понимание понятия «склеп». Во-первых, склеп – 1) усыпальница, могила, в том числе и пирамида; и 2) часовня, подобие церкви. Во-вторых, склеп изображен в форме корабля – отсылает к «корабельной» символике погребения. В общепринятом смысле, склеп – «закрытое каменное, обычно подземное сооружение со сводами, в котором находятся гробы с останками умерших (обычно одной семьи, фамилии, рода)». [1831] В диалектах имеется ряд дополнительных значений слова «склеп»: «(печной) свод», «погреб», «мурованный подвал», «баня». [1832]
Идеальным символом склепа как усыпальницы в христианстве является «голгофа»: в каждой церкви имеется миниатюрная гора с изображением распятого на кресте Иисуса Христа и черепа со скрещенными костями первочеловека Адама, а прообразом этого культового сооружения является холм – в древности «лобное место близ города Иерусалима, на западной стороне, на котором Иисус Христос был распят» и «там погребен Адам, и лоб его, т. е. глава, освятилась кровию Господней». [1833] Голгофа являлась одним из употребительных художественных образов А. Б. Мариенгофа: «Спасай, как на Голгофе разбойника» («Твердь, твердь за вихры зыбим…», 1918); «Внес на Голгофу я крест бы как сладкую ношу» («Магдалина», 1919). [1834] Даже в быту, например в парикмахерской, А. Б. Мариенгоф использовал его: «Сидя в кресле, я чувствовал себя пригвожденным к кресту и стонал беззвучно: “ Голгофа! Голгофа! ”». [1835] Этот символ как типический нашел отражение в строчках В. Хлебникова « Голгофа // Мариенгофа». [1836] У В. Г. Шершеневича это: «И вновь на голгофу мучительных слов // Уводили меня под смешки молодежи». [1837] У Есенина: «Под ивой бьют Его вои // И голгофят снега твои» (II, 50 – «Пришествие», 1917); «…существом своим не благословил и не постиг Голгофы , которая для духа закреплена не только фактическим пропятием Христа, но и всею гармонией мироздания…» и «…только фактом восхода на крест Христос окончательно просунулся в пространство от луны до солнца, только через Голгофу он мог оставить следы на ладонях Елеона (луны), уходя вознесением ко отцу (то есть солнечному пространству)» (V, 209, 210 – «Ключи Марии», 1918).
Что касается церкви как усыпальницы великих христианских деятелей и именитых прихожан, хранительницы мощей святых, то В. П. Катаев указывал на один из храмов как место собрания московских масонов. В посвященной Есенину главе «Королевич» своей беллетристической книги «Алмазный мой венец» (1975–1977) В. П. Катаев писал: «…я так ясно представил себе тротуар короткого Архангельского переулка, вижу рядом странную, какую-то нерусскую колокольню – круглую башню и церковь, как говорят, посещавшуюся масонами соседней ложи…». [1838]
В семантике корабля, схематичный контур которого угадывается или домысливается в исследуемом рисунке, также присутствует символика смерти, если рассматривать этот образ в мифологическом и фольклорно-этногра-фическом аспектах. Д. Н. Анучин в труде «Сани, ладья и кони, как принадлежности похоронного обряда» (1890) указывал, что еще в 1689 г. употреблялись равноправно «к погребению ковчег дубовый, сиречь гроб», [1839] а похоронную «ладью» в 920-е годы в г. Булгар на Итиле (Волге – Каме) упомянул арабский путешественник Ибн-Фоцлан (Ибн-Фодлан). Д. Н. Анучин привел подпись под миниатюрой Сильвестровского списка «Жития Святых Бориса и Глеба», гласящую о захоронении князя Глеба в лодке; сообщил о широко распространенных верованиях о расположении загробного мира далеко за морем или рекой. [1840]
В родном Есенину с. Константиново в ритуале с предсмертной одеждой человека явно просматриваются древние мировоззренческие черты: душа может попасть водным путем в загробный мир, отделенный от земного мира водяным пространством. Поэтому в родном селе Есенина поступали так с одеждой покойника: «До девять дён его бельё не надо носить, а потом мы его по воде по речке пускаем. <…> А н а реку бросють – она и поплывёть. Это говорять: легче всего. <…> К вечеру пускають: отнесуть и пустють – она поплывёть». [1841] Народное представление об уплывании души покойного по реке в иной мир угадывается по соответствующей лексике (относящейся к семантическому ряду «реки») в письме Есенина к другу юности Г. А. Панфилову в 1913 г.: «Тебе ничего там не видно и не слышно в углу твоего прекрасного далека. Там возле тебя мирно и плавно текут , чередуясь, блаженные дни, а здесь кипит, бурлит и сверлит холодное время, подхватывая на своем течении всякие зародыши правды, стискивает в свои ледяные объятия и несет Бог весть куда в далекие края, откуда никто не приходит » (VI, 51).
В эпической поэзии Есенина наиболее сильно выражена корабельная символика погребения: «Пой, зови и требуй // Скрытые брега» (II, 35 – «Отчарь», 1917); «С-за гор вереницей // Плывут корабли. // В них души усопших» (II, 42–43 – «Октоих», 1917); «Не ты ль так плачешь в небе, // Отчалившая Русь?» и «Всему есть час и брег» (II, 57 – «Иорданская голубица», 1918); «С земли на незримую сушу // Отчалить и мне суждено» (II, 75 – «Пантократор», 1919); «Веслами отрубленных рук // Вы гребетесь в страну грядущего» (II, 77 – «Кобыльи корабли», 1919).
Более редко та же символика доставления умершего на тот свет на корабле встречается у А. Б. Мариенгофа: «Любовь постичь мне как? // К ней приплыву на смертном корабле» и «Каким норд-остом унесло // Мой парусник на мертвый остров?» («Фонтаны седины», 1920); «О том же // Гробе золотом // Из золотых песков // Стареющему кораблю // Вещает // Серебряными всплесками // Волна…» («Разочарование», 1921 – с посвящением «Есенину»). [1842]
В христианстве символика корабля порождена библейским сказанием о Ноевом ковчеге , на котором спасся Ной от всемирного потопа; корабельная символика отражена также в киоте для икон под названием « ковчежец ». [1843] Принято считать, что сам церковный храм в символическом плане представляет собой корабль, в котором верующие плывут по морю житейскому: «Часто храм устраивается в виде продолговатого корабля, это означает, что Церковь, подобно кораблю, по образу Ноева ковчега, ведет нас по морю жизни к тихой пристани в Царстве Небесном». [1844] Более того, корабельная форма церкви считается наиболее ранней, бытовавшей еще до IV века: «Самая древняя форма христианских церквей есть продолговатый четырехугольник с выпуклою переднею частью, наподобие корабля». [1845] В церковной архитектуре выделяется неф (фр. nef – от лат. navis – корабль) – «продольная часть христианского храма, обычно расчлененного колоннами или аркадой на главный, более широкий и высокий неф, и боковые нефы». [1846]
Корабельная символика сохранилась у хлыстов, которые компактно проживали в некоторых селениях Рязанской губ. во времена Есенина (поэт слышал о них от Н. А. Клюева, использовал хлыстовскую символику в «Ключах Марии»); они подразделялись «на разные сонмища и собрания, и именуют их “ кораблями ” и каждый их корабль или проклятый струг имеет своего особого кормчего , то есть учителя…». [1847] В творчестве Есенина Ноев ковчег является символическим знаком: «Предначертанные спасению тоскою наших отцов и предков чрез их иаковскую лестницу орнамента слова, мысли и образа, мы радуемся потопу, который смывает сейчас с земли круг старого вращения, ибо мéста в ковчеге искусства нечистым парам уже не будет» (V, 213 – «Ключи Марии», 1918).