Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
Собрание друзей, набросавших зловеще-шутливый рисунок с могилкой, происходило немного после завершения Есениным поэмы-трагедии «Пугачев», написанной в марте-августе 1921 г. (III, 51) и признанной лучшим имажинистским произведением. Знаки дружеской привязанности автора к А. Б. Мариенгофу заметны в ней не только в творческом соревновании с ним в одновременном написании драматических произведений (Мариенгоф сочинял «Заговор дураков»), во взаимном посвящении поэтических пьес, но и в фигуре есенинского Бурнова. Этот исторический персонаж был яицким казаком, но у Есенина он вопрошает: «Когда в Пензенской губернии у меня есть свой дом?» (III, 42). Другой персонаж – Творогов – относит «малую родину» Бурнова к тому же краю: «Слушай, слушай, есть дом у тебя на Суре…» (III, 44). Известно, что А. Б. Мариенгоф родился в Нижнем Новгороде и окончил Пензенскую гимназию. В поэме Бурнов действует в 7-й главе: он произносит два монолога в споре с Чумаковым и выкрикивает реплику «Нет!
Дикие кочевые
Орды Азии
Выплеснули огонь из кадок!
Отомщена казнь Разина
И Пугачева
Бороды выдранный клок.
Копытами прокопытен
Столетьями стылый
Земли затылок… [1787]
По мнению критика А. К. Воронского, есенинский «Пугачев приближен к нашей эпохе; он говорит и думает как имажинист, он очень похож на поэта». [1788]
«Тайны Имажинистского Двора»
Имажинизм объявлялся всеобъемлющим учением. По воспоминаниям В. Т. Кириллова,
Есенин с видом молодого пророка горячо и вдохновенно доказывал мне незыблемость и вечность теоретических основ имажинизма:
– Ты понимаешь, какая великая сила и-мажи-низм! Слова стерлись, как старые монеты, они потеряли свою первородную силу. <…> Если ты не пойдешь с нами – крышка, деваться некуда. [1789]
Совершенно иначе воспринимал В. И. Вольпин имажинизм, низводя это литературное течение до уровня никем не признанного «ответвления» от серьезной теории, и соответственно оценивал его организатора: «Он казался вождем какой-то воинствующей секты фанатиков , не желающих никому ни в чем уступать». [1790] Определение В. И. Вольпина очень точно характеризовало литературные манеры, способы обращать на себя внимание и на всю деятельность имажинистов. Удачно найденный В. И. Вольпиным эпитет (вероятно, без влияния автора) был принят на вооружение ленинградской группой, войдя в официальное наименование: «Воинствующий орден имажинистов», появляясь на бланках и иной печатной продукции. По мнению В. Г. Шершеневича относительно московских имажинистов, «отрицательное отношение критики сделало из академической группы воинственный орден ». [1791] Фразеология, используемая для описаний рыцарских орденов, изредка применялась и имажинистами (причем уже в более позднее время). Так, А. Б. Мариенгоф в «Романе без вранья» употребил сопоставление: «…поразил бы своей утонченностью прозорливый ум основателя иезуитского ордена ». [1792] В «Предисловии» к поэтическому сборнику Есенин отзывался: «Мистики напоминают мне иезуитов ». [1793] Термин «орден» в плане монашеской или рыцарской общины в русский язык проник через немецкое влияние из латинского ōrdō (родит. ōrdinis, винит. ōrdinem) – «ряд», «порядок», «строй». [1794] Историческая ситуация начала 1920-х годов оценивалась одним из большевиков как «очень небольшой орден вождей грядущей в мир социальной революции» (1924). [1795]
Вероятно, имажинисты нарочито создали видимость «закрытого общества», находившегося в оппозиции к официальной литературе, и всячески поощряли такое отношение к себе. Так удачно соединялись элементы литературной игры с действительным самоощущением себя как «попутчиков» пролетарской литературы (если использовать словарь тех лет и лексику самих имажинистов). В русле действующего законодательства и правовых норм был даже устроен 4 ноября 1920 г. в Большом зале Московской консерватории «литературный суд над имажинистами» [1796] с «подсудимыми имажинистами», «гражданским истцом», «свидетелями со стороны обвинения» и «свидетелями со стороны защиты» (VII (2), 550), в процессе которого «литературный обвинитель» «Валерий Брюсов обвинял имажинистов как лиц, составивших тайное сообщество с целью ниспровержения существующего литературного строя». [1797]
Вот другой пример литературной игры, высмеивающей одновременно «закрытое общество», властную структуру Советского государства, революционные лозунги, воинские приказы и способы ведения демонстраций и митингов: «Верховный Совет имажинистов (Есенин, Шершеневич, Кусиков и я <Мариенгоф>) на тайном заседании решил объявить “всеобщую мобилизацию” в защиту левых форм. В маленькой типографии мы отпечатали “приказ”. Ночью вышли на улицы клеить его на заборах, стенах, столбах Москвы – рядом с приказами военного комиссариата в дни наиболее решительных боев с белыми армиями. <…> “Приказ” предлагал такого-то числа и дня – всем! всем! всем! – собраться на Театральной площади со знаменами и лозунгами, требующими защиты левого искусства. Далее – шествие к Московскому Совету, речи и предъявления “пунктов”» [1798] (полный текст – 12 июня 1921 г., Москва – см.: VII (2), 555). Третий пример – пародирование антицерковных лозунгов: «Слово принадлежит Анатолию Мариенгофу, члену ЦК Имажинистского ордена: “Мейрхольд – опиум для народа”». [1799]
Однако все имажинисты, в том числе и Есенин, участвовали лишь в литературных играх и никогда не переносили правила игры на политическую сцену. Э. Я. Герман записал «полусерьезный разговор: чем бы этаким прошуметь на весь мир?», в котором предложил Есенину – «объяви имажинистов правительством. Европа ахнет», [1800] но тот не согласился, расценив эту шутку как преступление против народа. Наоборот, Есенин легко поддерживал шутливую идею, поданную В. М. Левиным в Америке: «…в Москве кричали “вся власть Советам”, а я предложил Есенину лозунг: “вся власть поэтам”. Он радостно улыбнулся…». [1801]
Борис Эйхенбаум подметил общие черты начала XX века, пронизанного идеей рыцарства Средних веков: « Культура нового средневековья , под загадочным знаком которой живет наше поколение…». [1802] Имажинистам в пародийном ключе приписывала идеи западноевропейского средневековья литературная группа: по воспоминаниям И. В. Грузинова, «в 1922 году ничевоки объявили о книге, которая должна была в скором времени выйти в свет: « Тайны Имажинистского Двора ». [1803]
«Мы, верховные мастера ордена имажинистов…»
В. А. Пяст привел выдержку из письма приятеля:
Помните кафе «Пегас»? У Есенина свое особое там было место – два мягких дивана, сдвинутых углом супротив стола, стульями отгороженного от публики. Надпись: «Ложа вольнодумцев». Это все еще они, «орден имажинистов», как окрестили себя его друзья, от которых он уже, несомненно, хоть и незаметно, но вполне удаляется. [1804]
Термин « ложа вольнодумцев» напрямую восходит к масонству, однако в нем заметен и отсвет особо почитаемой имажинистами (особенно А. Б. Мариенгофом) профессиональной драматургической деятельности – сравните: «театральная ложа». Г. Б. Якулов писал в 1924 г.: «Распространено мнение, что я театральный художник, может быть, потому, что отношение к самой жизни у меня как к театру. <…> Вся жизнь народа есть театр, выражающий символику его духа…». [1805] Вспомним: известна дружба литераторов с артистом В. И. Качаловым и даже посвящение Есениным стихотворения «Собаке Качалова»; А. Б. Мариенгоф писал пьесы для Камерного театра, женился на А. Б. Никритиной – актрисе этого театра; бывшая жена Есенина З. Н. Райх стала супругой режиссера В. Э. Мейерхольда; Есенин вступил в творческое состязание с Мариенгофом и написал поэмы-драмы «Пугачев» и «Страна Негодяев», мечтая увидеть их поставленными на сцене театра Мейерхольда и т. д. Термин «ложа» в первые послереволюционные годы был очень распространен; из записей Рюрика Ивнева известна ложа в цирке [1806] .
Эпитет в масонском титуле «верховный мастер» фонетически и ассоциативно отсылает к уважаемому Есениным за деловые качества герою Ф. М. Достоевского: по словам И. И. Старцева, поэт «о Достоевском, разбирая его “Бесы”, говорил: “…Верховенский – замечательный организатор”». [1807] В «Исповеди хулигана» (1920) Есенин писал: «Я пришел, как суровый мастер » (II, 88). Подобную оценку Есенину давали его современники – например, Н. Г. Полетаев: «В этом юноше – ему тогда было двадцать три года – мы сразу увидели большого мастера ». [1808] В. Киршон в 1926 г. характеризовал поэта, процитировав аналогичный термин: «И не случайно в этот период бездорожья Есенин оказался одним из “ гроссмейстеров ” и основателей имажинистского ордена». [1809] Такая терминология являлась типичной для художественной среды тех лет; так, А. Б. Мариенгоф в «Моем веке…» писал: «…Всеволод Мейерхольд, назвавший себя “ мастером ”, привел… и весь подсобный персонал …»; [1810] Есенин в «Стране Негодяев» (1922–1923) сразу под названием пьесы поместил слово « персонал » для обозначения списка действующих лиц (III, 52). «Манифест» 12 сентября 1921 г. с подписями Есенина и Мариенгофа открывался пародированием лексических клише масонских документов и царских указов – по типу их начальных типических формул: «Мы, верховные мастера ордена имажинистов , непрестанно пребывая в тяжких заботах о судьбах нашего стиха российского и болея неразумением красот поэтических форм любезными нам современниками, в тысячный раз громогласно возвещаем чрез тело своих творений о первенстве перед прочим всем в словесном материале силы образа» (VII (1), 309; курсив наш. – Е. С. ).