Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
– Какой прок, говорите? – переспросил он.
– Да, какой?
– А вот какой. Вы ведь сторонник революции, верно? Вы же не побоялись даже крови, когда штурмовали Бастилию.
– Да, революция мне понравилась.
– А вот теперь она нравится вам уже меньше. Теперь вам уже жаль Виллер-Котре, Писле, жаль ваших мирных равнин, ваших тенистых лесов.
– Frigida tempe [181] , – ввернул Питу.
– Да, вы правы, – согласился Бийо.
181
Прохладные
– Так вот: вы, папаша Бийо, фермер, собственник, уроженец Иль-де-Франса, а следовательно, исконный француз, вы представитель третьего сословия, тех, кого называют большинством. И вы уже потеряли вкус к революции.
– Согласен.
– Стало быть, и большинство тоже потеряет к ней вкус.
– И что дальше?
– В один прекрасный день вы протянете руку солдатам господина Брауншвейга [182] или господина Питта, которые именем этих освободителей Франции придут, чтобы вернуть вам ваши священные устои.
182
Брауншвейг – герцог Вильгельм Фердинанд Брауншвейгский (1735–1806) – прусский генерал, командующий союзной австро-прусской армией в войне 1792–1794 гг.
– Никогда!
– Да ну? Подождите.
– Но ведь Флессель, Бертье и Фулон были, в сущности, негодяями, – осмелился возразить Питу.
– Проклятие! Точно такими же, как господин де Сартин [183] и господин де Морепа, как господин д’Аржансон и господин Филиппе были до них, как господин Лоу, как господин Дюверне, как всякие там Лебланы и Парисы, как Фуке и Мазарини, как Самблансе, как Ангеррам де Мариньи, как господин де Бриен для господина де Калонна, как господин де Калонн для господина Неккера, и как господин Неккер станет негодяем для нашего правительства годика через два.
183
Далее следует перечень французских политических деятелей и финансистов разных эпох.
– Что вы, доктор! – возмутился Бийо. – Господин Неккер – негодяй? Никогда в жизни!
– И вы, мой любезный Бийо, станете негодяем для нашего юного Питу в случае, если агент господина Питта научит его известным теорийкам с помощью стаканчика водки и десяти франков за каждый день бунта. Понимаете, дорогой Бийо, словечком «негодяй» во время революции называют всех, кто думает иначе, чем ты, и в той или иной степени ругать им будут всех нас. Кое-кого будут называть этим словом так долго, что соотечественники выбьют его на могильной плите, других еще дольше, и они будут известны потомству именно как негодяи. Вот, милый Бийо, что я вижу, а вы не видите. Бийо, Бийо, честные люди не должны уходить в кусты.
– Почему это? – возразил Бийо. – Если честные люди уйдут в кусты, революция все равно пойдет своим путем, потому что ее уже выпустили на свободу.
На губах Жильбера вновь заиграла улыбка.
– Взрослое дитя! – воскликнул он. – Это все равно что выпустить из рук плуг, распрячь лошадь и сказать: «Ладно, я плугу не нужен, он сам сделает борозду». Друг мой, кто сделал нашу революцию? Честные люди, не так ли?
– Франция может ими
– Послушайте, Бийо! Если все честные люди – вы, я, Майар, Юлен, Эли, Неккер, Лафайет уйдут в сторону, то кто же будет дело делать? Мерзавцы, убийцы и негодяи, которых я вам указал, агенты господина Питта?
– Ну-ка, что вы на это скажете, папаша Бийо? – осведомился убежденный Питу.
– Ну что ж, – отозвался Бийо, – тогда придется вооружиться и перестрелять их всех как собак.
– Погодите-ка. Кто будет вооружаться?
– Да все.
– Бийо, Бийо, не забывайте об одном, друг мой: то, чем мы сейчас занимаемся, называется… Как называется то, чем мы в эту минуту занимаемся, а, Бийо?
– Это называется политикой, господин Жильбер.
– Так вот, в политике не существует абсолютных преступлений. Можно быть негодяем или честным человеком в зависимости от того, борешься ты с интересами человека, который тебя судит, или служишь им. Те, кого вы называете негодяями, объяснят свои преступления вполне благовидными предлогами и в глазах многих честных людей, которые так или иначе заинтересованы в совершении этих преступлений, сами будут честными. Нужно быть очень осторожными, Бийо, когда мы до этого дойдем. Мир держит в руках плуг, лошади запряжены. Он уже движется, Бийо, движется, но без нас.
– Это страшно, – признал фермер. – Но если он движется без нас, то куда он придет?
– А бог его знает, – отозвался Жильбер. – Понятия не имею.
– Ну, раз вы, господин Жильбер, такой ученый и умный человек по сравнению со мною, невеждой, не знаете, тогда скажу я.
– Ну-ка, и что же ты скажешь, Бийо?
– Скажу, что нужно делать нам с Питу – возвращаться в Писле. Мы снова возьмем в руки плуг, настоящий, из железа и дерева, которым пашут землю, а не тот из плоти и крови, что зовется французским народом и упирается, словно строптивая лошадь. Мы станем растить зерно, вместо того чтобы проливать кровь, и заживем радостно и свободно, сами себе хозяева. Вы идите себе, господин Жильбер, а я, черт возьми, люблю знать, куда иду.
– Минутку, мой славный друг, – прервал Жильбер, – пусть я не знаю, куда иду, это так, согласен, но я иду и хочу идти всегда. Мои обязанности ясны, жизнь моя принадлежит господу, но мой труд – это долг, который я должен заплатить родине. Достаточно того, что совесть говорит мне: «Иди, Жильбер, ты на верном пути». Это все, что мне нужно. Если я ошибаюсь, люди меня накажут, но господь отпустит мне грехи.
– Однако люди ведь наказывают порой и тех, кто не ошибается. Вы сами только что говорили об этом.
– И готов повторить еще раз. Но это не важно, Бийо, я буду стоять на своем. Ошибаюсь я или нет, все равно буду продолжать. Быть может, события покажут, что я был не прав, Боже меня сохрани настаивать на противном, но главное, Бийо, вот в чем. Господь сказал: «Мир всем людям доброй воли». Так давайте будем именно теми людьми, кому обещан мир. Посмотрите на господина Лафайета: будучи в Америке, а потом во Франции, он загнал уже трех белых лошадей, а сколько загонит еще! Посмотрите на господина Байи: он не щадит своих легких, посмотрите на короля: он не щадит своей популярности. Полно, Бийо, не нужно быть эгоистом, давайте и мы не будем щадить себя. Оставайтесь, друг мой.