Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
Это прозвище, разнесшееся на крыльях революционных песенок, пугало в Германии подданных и друзей той, кто, послав во Францию немецкую королеву, по праву удивлялся тому, что ее дразнили кличкой Австриячка.
В Париже этому слову суждено было в дни массовых убийств срываться с уст обезумевших людей в ответ на последние крики и хрип агонизирующих жертв.
Теперь же Мария Антуанетта называлась госпожой Вето; это прозвище не отставало от нее до того дня, когда она назвала себя вдовой Капет.
Это было ее третьим прозвищем. После Австриячки
После борьбы, во время которой королева пыталась доказать своим друзьям, что им грозит неминуемая опасность, она узнала только, что в ратушу обратилось шестьдесят тысяч человек с просьбой выдать им паспорт.
Шестьдесят тысяч именитых жителей Парижа и всей Франции уехали за границу, чтобы встретиться там с друзьями и родственниками королевы. Поразительный пример! И королева была поражена.
Поэтому она думала лишь об одном – о ловко подготовленном бегстве, о бегстве вынужденном, о бегстве, в результате которого она будет спасена, а верные ей люди, оставшиеся во Франции, смогут развязать гражданскую войну, то есть покарать революционеров.
План был неплох. И он безусловно удался бы, если бы не злой гений королевы, не желавший выпускать ее из рук.
Странная участь! Эта женщина, которой многие были так преданы, ничего не умела делать втайне.
Весь Париж уже знал, что Мария Антуанетта собирается бежать, хотя сама она не приняла еще окончательного решения.
Все знали обо всем, а Мария Антуанетта не догадывалась, что план ее стал невыполним.
Тем временем фландрский полк, известный своими роялистскими симпатиями, форсированным маршем прибыл в Париж.
Полк этот был вызван городскими властями Версаля, которые, устав от дополнительных караулов, от присмотра за все время находившимся под угрозой дворцом, от распределения провизии и вспышек недовольства, решили, что им нужны не национальная гвардия и ополченцы, а другие силы.
Дворцу же было трудно обороняться собственными силами.
Итак, фландрский полк прибыл, и для того чтобы он снискал себе необходимое уважение, ему следовало устроить пышный прием, который привлек бы внимание людей.
Адмирал д’Эстен собрал всех находившихся в Версале офицеров национальной гвардии, а также других частей, и стал во главе их.
Они торжественно вступили в Версаль с собственной артиллерией и обозом.
Вокруг них стала собираться толпа молодых дворян, не служивших ни в каких родах войск.
Они сами придумали себе мундиры, чтобы распознавать друг друга, призвали на помощь вышедших в отставку офицеров и кавалеров ордена Людовика Святого, которых опасность или предусмотрительность привели в Версаль. Из Версаля они отправились в Париж, и столичные жители с огромным изумлением увидели новых врагов, свеженьких, заносчивых и готовых при случае выболтать распиравшую их тайну.
Теперь король мог уехать. Его поддерживали и охраняли бы во время поездки, и, возможно, пока еще мало что понимавший Париж отпустил
Но злой гений Австриячки был начеку.
В Льеже вспыхнуло восстание против императора, и Австрия оказалась так им занята, что совсем позабыла о королеве Франции.
Та же из деликатности не сочла возможным напоминать о себе в такой момент.
Толчок был дан, и события стали развиваться с молниеносной быстротой.
После овации, устроенной фландрскому полку, королевская гвардия решила дать обед в честь офицеров этого полка.
Праздничный прием был назначен на 1 октября. На него были приглашены все сколько-нибудь важные особы, находившиеся в городе.
О чем, собственно, шла речь? О братании с солдатами фландрского полка? А почему бы солдатам и не побрататься, раз братаются округа и провинции?
Разве конституция запрещает братание между дворянами?
Король все еще оставался хозяином собственных полков, их единственным командиром. К тому же он был единственным владельцем версальского дворца и имел право принимать там кого угодно.
Почему бы ему не принять смелых солдат и почтенных дворян, прибывших из Луэ, где они так хорошо себя вели? Вполне естественное решение. Никому и в голову не пришло удивиться, а тем более встревожиться.
Этот совместный обед имел своей целью укрепить любовь, которая должна царить между всеми частями французской армии, призванной защищать одновременно и свободу, и королевскую власть.
К тому же король знал лишь то, о чем было условлено. После парижских событий король, свободный благодаря сделанным им уступкам, ни о чем более не заботился: бремя дел с него сняли. Он не желал больше править, так как это делали за него, но и не считал своим долгом целыми днями скучать.
Пока господа в Национальном собрании потихоньку урезали и сокращали, король охотился.
Пока после 4 августа господа дворяне и епископы расставались со своими голубятнями и феодальными привилегиями, своими голубями и дворянскими грамотами, король, желавший, как и все вокруг, тоже чем-нибудь пожертвовать, отменил егермейстерские звания, но охотиться из-за этого отнюдь не прекратил.
Итак, получалось следующее: господа офицеры фландрского полка устраивают обед с офицерами королевской гвардии, король, как обычно, будет на охоте, а к его возвращению стол уже уберут.
Это его никоим образом не стесняло, да и сам он так мало стеснял кого-либо, что в Версале было решено попросить у королевы позволения устроить праздник во дворце. Королева не видела причин, которые могли бы ей помешать оказать гостеприимство фландрским солдатам.
Она предоставила для этих целей театральный зал, где на этот день позволила настелить дощатый пол, на уровне сцены, чтобы хозяевам и гостям было достаточно просторно. Когда королева предоставляет свой кров французским дворянам, она делает это от всей души. Столовая есть, но нет гостиной, и королева предложила военным занять гостиную Геркулеса.