Апраксинцы
Шрифт:
— Важно угостились! замчаетъ нетвердымъ языкомъ Иванъ Михичъ; ложась на постель и подваливаясь къ супруг. — Груша, поцлуемся!
— Отстань, вишь какъ нализался! сердито отвчаетъ Аграфена Ивановна и отворачивается отъ мужа.
VI
Много переженилось апраксинцевъ во время большаго мясода. Довольно поплясали хозяйскіе сынки на свадьбахъ и вечерахъ различныхъ канканныхъ заведеній; кажись-бы и отдохнуть, анъ-нтъ, какъ-разъ подкатила масляная. На Руси масляная — великое дло, а на Апраксиномъ она иметъ огромное значеніе. Издавна русскій человкъ считаетъ обязанностію кутнуть въ это гулевое время, заговться на цлыхъ семь недль, такъ какъ-же апраксинцамъ-то отстать отъ этого, освященнаго вками, обычая предковъ. Молодцы
У горъ, на адмиралтейской площади началась выставка физіономій и нарядовъ. Апраксинцы, а въ особенности новоженившіеся, также понесли туда выказывать свои наряды. Ежели-бы было можно, такъ жены ихъ въ эти гулевые дни нацпили-бы на себя все свое приданое, чтобы похвастаться передъ собратьями. Хоть и щиплетъ морозъ руку, апраксинецъ все-таки старается выказать изъ рукава шинели указательный палецъ съ брильянтовымъ перстнемъ.
Шесть дней гуляли патриціи хозяева, а на седьмой вспомнили и о плебеяхъ приказчикахъ. Въ прощеное воскресенье съ утра вышли въ лавки, напились чаю, да и забрались безъ почину, отпустивъ погулять молодцовъ, наказавъ впрочемъ часамъ къ десяти вечера быть дома. И разсыпались молодцы: часть наводнила пассажъ, часть бросилась въ трактиры, похала на чухонскихъ саняхъ на Крестовскій, а часть даже (о, дерзость!) отправилась на адмиралтейскую площадь къ горамъ и смшалась съ хозяевами. Особенныхъ кутежей въ этотъ день не бываетъ, въ карманахъ плебеевъ очень не густо, разв кто, говоря туземнымъ языкомъ, усплъ сначить [14] изъ выручки; но все-таки это не мшало нкоторымъ воротиться домой, хотя и на своихъ ногахъ, но не совсмъ твердымъ шагомъ.
У нкоторыхъ хозяевъ, особенно придерживающихся старообрядства, осталось еще обыкновеніе въ прощеное воскресенье, вечеромъ, отходя ко сну, прощаться. Обыкновеніе это не лишено торжественности: молодцы одинъ за другимъ входятъ въ комнату хозяина и съ словами «простите меня гршнаго» кланяются въ ноги. «Богъ тебя проститъ, прости и меня также», отвчаетъ хозяинъ, и ежели благочестіе одержитъ верхъ надъ гордостію, то и самъ поклонится ему въ ноги, а ежели нтъ, то только кивнетъ головою. Отъ хозяина молодцы идутъ къ хозяйк, повторяютъ туже церемонію, и такъ обходятъ всхъ домашнихъ.
Выжгетъ хозяйка съ кухаркой сковороды отъ скороми, уничтожитъ скоромное кушанье и отойдетъ ко сну. Къ двнадцати часамъ вс апраксинцы снятъ крпкимъ сномъ, разв не пришелъ еще домой какой-нибудь запоздалый гуляка-молодецъ и уже наврно знаетъ, что завтра получитъ приличную головомойку.
Проснулись въ понедльникъ молодцы и напились чаю уже не съ сахаромъ, а съ медомъ, — съ сахаромъ грхъ, въ немъ есть скоромное: онъ очищается на заводахъ бычачьею кровью. Какой рзкій контрастъ: еще вчера они глотали по два десятка жирныхъ блиновъ, а сегодня будутъ сть кашу безъ масла, да кислую капусту съ квасомъ. Съ самыми постными лицами вышли апраксинцы въ лавки. Тоскливо раздался заунывный великопостный звонъ колокола, призывающій къ часамъ богомольцевъ; а у едюкина молодцы все еще стояли безъ почину. Пришелъ хозяинъ, помолился на образъ, вздохнулъ о грхахъ и веллъ молодцамъ подмривать товаръ. «Пора и къ счету приготовляться; благо, время свободное». сказалъ онъ и выругавъ за что-то смиренно стоящаго на порог мальчишку, поднялся во второй этажъ. Взошедши на верхъ, едюкинъ вздохнулъ еще громче, обозрлъ лежащіе на полкахъ товары, слъ и задумался.
«Тружусь, тружусь, думалъ онъ, а все не могу нажить порядочнаго капитала, — семейство одолваетъ; вотъ двухъ дочерей замужъ выдалъ, пятнадцать тысячь стоило, третья дочь на возраст, той тоже нужно приданое, сынишка подростаетъ и того безъ куска хлба оставить нельзя».
едюкинъ послалъ мальчика за чаемъ и принялся ходить по верхней лавк. Воображеніе перенесло его далеко, далеко, въ ярославскую
Мальчикъ принесъ на верхъ чайникъ чаю; пьетъ едюкинъ чай, лижетъ медъ съ ложечки, а самъ все думаетъ, и думаетъ.
«Что я имю?… какихъ-нибудь десятокъ тысячь, да и т въ оборот. Что ежели-бы теперь заплатить, кредиторамъ копекъ по двадцати за рубль, вдь эдакъ-бы тысченокъ тридцать у меня осталось. Двадцать пять лтъ торгую, ни одной сдлки съ кредиторами не сдлалъ; а вонъ есть люди, что каждые три года свою торговлю очищаютъ, а мн въ двадцать-то пять лтъ разъ и Богъ проститъ. Сколько отъ меня въ эти лта кредиторы-то нажили, — три капитала на капиталъ. Что-жъ, не мы первые, не мы послдніе. Ихъ не раззоришь въ конецъ, а мн капиталецъ составится; по-крайности дти упрекать не будутъ, и какъ умру, то помолятся за мою душу и будетъ чмъ помянуть. Кончено!» сказалъ онъ самъ себ, и ршился сдлать сдлку съ кредиторами.
Да и не одинъ онъ думалъ объ этомъ, а думали многіе изъ апраксинцевъ и уже начали подготовляться: переписывали векселя, вывозили и продавали товаръ за дешевую цну и переводили лавки на имя женъ своихъ.
Впрочемъ, ежели смотрть на это съ одной точки зрнія, то очень естественно, конецъ великаго поста, когда обыкновенно апраксинцы начинаютъ длать сдлки, время весеннее, всякая скотина линяетъ, вс люди очищаютъ себя отъ грховнаго бремени, отчего же апраксинцамъ не очистить себя отъ долговъ. Лавка въ неприкосновенности, торговля идетъ, — есть чмъ разсчитаться, стало-быть время для этихъ длъ самое удобное.
Перевести лавку на имя своей жены, или кого-нибудь изъ родственниковъ, дло великой моды. Задумалъ хозяинъ сдлать сдлку, такъ ужъ безъ этого не обойдется: для большей массы долговъ выдаетъ жен побольше векселей, написанныхъ заднимъ числомъ, наднетъ старенькій сюртучишко, да состроитъ несчастную мину и пойдетъ съ ерестикомъ долговъ по кредиторамъ. Какъ взглянетъ кредиторъ на физіономію, да одеженку пришедшаго должника, такъ тотчасъ и пойметъ въ чемъ дло; только затылокъ почешетъ.
— Что? спроситъ.
— Да вотъ, Карлъ Богданычъ, будьте милостливы и жалостливы! что не торговалъ — все въ убытокъ… жена… дти… возьмите по двугривенничку за рубликъ! Вотъ я и баланецъ составилъ, отвчаетъ должникъ и подаетъ бумагу.
Смотритъ Карлъ Богданычъ и глазамъ своимъ не вритъ: еще до сегодня онъ считалъ его человкомъ съ состояніемъ, а на бумаг оказывается, что этотъ человкъ и долговъ платить не можетъ, всего и товару — четвертакъ за рубль еле найдется. Долго смотритъ онъ на балансъ и глазамъ своимъ не вритъ.
— Сжальтесь, говоритъ стоящій въ почтительной поз должникъ.
— Сжальтесь! передразниваетъ его кредиторъ. — А зачмъ-же вы, недлю только тому назадъ, у меня товару на тысячу рублей взяли?
— Думалъ, что извернусь, еще почтительне отвчаетъ тотъ и шепчетъ: — не погубите! жена…. дти!..
— Нтъ, нтъ! я не могу, у меня у самого критическія обстоятельства; къ тому-же вы со мной безчестно поступаете, недлю только тому назадъ взяли товаръ. Вы ужь подготовлялись тогда. Не могу, не могу, не просите! Это штука съ вашей стороны. Я свои хочу получить сполна, говоритъ онъ и большими шагами начинаетъ ходить по комнат.