Арабская поэзия средних веков

Аш-Шанфара

* * *

Ей кто-то сказал, что теперь человек я женатый, - Она на меня затаила неистовый гнев. Сказала сестре, а потом и соседке сказала: «Пусть в жены берет хоть десяток достойнейших дев!» Потом обратилась к подругам, толпившимся рядом, Заветное чувство в отчаянье скрыть не сумев: «Что с сердцем моим? Трепещет, как будто чужое; Я никну, слабею, могилы мне видится зев. О страшная весть! Как будто в груди разгорелся Костер,- и в золу обратит он меня, отгорев».

* * *

Своих и врагов я оплакал, сраженных войной. Сказала она, повстречавшись недавно со мной: «Что

сталось с тобою, о Омар, ведь ты и худой и седой!» «Я съеден тоской, оттого и седой и худой. Я видел их гибель, с тех нор потерял я покой. О, сколько достойных унес этот пагубный бой! Почтеннейших старцев, что схожи с луной сединой! Все родичи наши! По целой юдоли земной Ты столь благородных не сыщешь, клянусь головой. Послышатся ль вопли – на помощь поскачет любой И первым для битвы наденет доспех боевой. Кто в помыслах чпще, кто в мире щедрее мошной? Кто делает благо, а зло обошел стороной? Кому помогает, того ободрит похвалой; Кого одаряет, потом не унизит хулой».

* * *

Лишь засидевшихся свалил полночный сон, Ко мне приблизилось возлюбленной виденье. Я в сумраке ночном приветствовал ее - Она при свете дня скупа на посещенья. Сказал: «О, почему тобой покинут ж Дороже был тебе и слуха я и зренья!» Ответила: «Клянусь, обетам я верна,- Мне появиться днем мешают украшенья».

* * *

Красавицы прячут лицо от меня, Красавицы видят, что я уже старый. Бывало, глазели сквозь каждую щель, Бежали за мной, как овечьи отары, Когда же вблизи не случалось чужих, Газельих очей расточали мне чары. Что ж? Я – из знатнейших, которых нога На темени тех, кем гордятся минбары.

* * *

Как излечишь того, кто скрывает, как тайну, недуг? Ты – недуг мой и тайна, о Зайнаб, мой чудный вожатый. Каждый скажет, увидев се: «Мне понятен твой жар, Не гаси же огня, веселись и другую не сватай». Мой недуг, мою страсть излечить уж не сможет никто, Откажусь от врачей, не пойду к ним с доверьем и платой. Ночь я с Зайнаб провел, и ту ночь не забуду, пока Холм надгробный не станет для Омара вечной палатой. Ожидал я, один,- и явилась мне Зайнаб луной, Озарилась долина, и скрылся злодей соглядатай. Я не мог домогаться запретных веселий, хотя, Как чета новобрачных, мы были в одежде богатой. Самых близких чета, мы греха не вкусили в ту ночь, Пусть же злобой теперь захлебнется завистник проклятый!

* * *

О молния, со стороны Курейбы Сверкнула ты над скопом облаков, И тучи до земли сбежали стадом, Как стадо верблюжат бежит на зов. А были полосаты, черно-белы… Вмиг под дождем размяк земли покров. Она пришла – был срок менять кочевье, На крюк разлуки счастлив был улов. Газелья шея промелькнула в бусах Кораллов алых, скатных жемчугов. Лицо луной сияло безущербной, Как финики, блестящ был ряд зубов.

* * *

Стеснилось сердце, и не сплю - Как будто в первый раз люблю. Смотрю я на зарниц игру, И пламя льется по нутру. О ночь! Уснул мой караван, Мне одному покой не дан. Все это, Хинд, твои дела,- Что я разбит, сожжен дотла. Дверь отворилась, и на миг Мелькнул ее сиявший лик, И рот с набором жемчугов, Белей, чем лилии лугов. Она, лишь тьма сменила свет, Прислала добрый мне ответ: От Хинд мне передали весть, Что может ночь со мной провесть. Нас укрывала досветла Шатра полночного пола. Уста, очищенные сном, Дышали медом и вином, И все мне чудилось, что пью, Припав к прозрачному ручью.

* * *

Стойте, други,- хочу перед вами излить мою муку. Нынче день расставанья – увидите нашу разлуку. Не спешите же, дайте о всем рассказать, не таясь, Сжальтесь – скорби в душе на весь век накопил я запас. С караваном ушла, мне подбросила ворох страданья. Не забыть, как она, в огорчении, после свиданья Говорила служанке слова со слезой пополам: «Знаешь ты человека, сейчас подходившего к нам? Он в любви мне поклялся, да правду недорого ценит! Ты сказала тогда: «Он тебе никогда не изменит!» Говорила, не бросит, меня не покинет одну И желанья мои все исполнит, едва намекну. Если он совершил то, чего ожидать не могла ты,- Вот Аллах! – он узнает, что значит дождаться расплаты!» Все я слышал до слова – не знали, что рядом стою. Словно угли горячие падали в душу мою. Я коня повернул, замешал я приятеля в дело: «Друг, она на меня или мимо меня поглядела?» «На тебя!» И сказал я, желая его остеречь: «К ней поди, но не верь ей, заране обдумывай речь». Только тот подошел, заклинать она стала Аллахом: «Чем-нибудь огорчи его, гневом помучай иль страхом! Ты скажи вероломцу: такую беду испытав, Сам не стал бы ты жить, сам бы кинулся в бездну стремглав! Ей за верность в любви – ты добавь – полагается плата, Год она прождала, целый год улетел без возврата». Я сказал ей: «Коль любишь, мой грех позабудь и прости, Хоть я сам за него извиненья не в силах найти». И добавил: «В измене меня упрекаешь напрасно, Никакая другая с тобою сравниться не властна!» Нет, разлукою с ней я завистнику пищи не дам, Что бы нудный советчик о нас ни твердил по углам. Опостылели мне надоедных соседей уроки! Уж меня от нее отвратили однажды попреки, Клевете я доверился! Истинно кажется мне, Что я был околдован и ей изменил, как во сне. Не умен человек, если бросит он верного друга; Вероломство его – ненавистникам злобным услуга. А сегодня – ее ожидаю в ночи, без огня,- Страшно, как бы враги не сгубили ее и меня.

* * *

Зажегся я любовью к Нум, едва увидел лик ее В долине той, где на холмах Ватаир лепится и Нак. Я ради родинки ее теперь верблюдицу свою Гоню во всю верблюжью прыть, усталую, сквозь пыль и мрак, Я из-за родинки ее уже в долине слезы лил, Опережавшие меня,- и слез источник не иссяк. Не мир, а родинка виной, что мне постыло все вокруг, Что поселился я в земле, где не растет ни плод, ни злак. Виною родинка, что мой перемежается недуг, Уйду – вернусь, вернусь – уйду, неверен мой безумный шаг, Виновна родинка, что мне потайным шепотом она Навек в свой дом замкнула дверь, недружелюбную и так. Вблизи святыни взор ее пронзил меня своим лучом, Еще звучат в моих ушах посулы недоступных благ. Я многих в жизни забывал, но мне до гроба не забыть, Как Нум в Медине меж подруг условный подала мне знак.

* * *

Исчезни любовь на земле – и моя бы исчезла. Но – видит Аллах! – исчезать не желает любовь. Но если любви я лишусь с остальною вселенной, На гибель свою, полюблю я, наверное, вновь. Мне слушать отрадно тебя, хоть далеки от правды Твои подозренья и хмуришь ты попусту бровь. Услышу ли звук ее сладкого имени, други, Всегда говорю себе: «Имя ее славословь!» Увижу ль в толпе от любви потерявшего разум, Во мне – говорю – безрассуднее бесится кровь. Права ли она или нет? Буду ль ею отвергнут Иль снова любим? Достоверный ответ приготовь.