Арабская поэзия средних веков

Аш-Шанфара

* * *

О, эта ночь, судьбы подарок, благодеянье горних сил, Чей образ – он душист и ярок – я ныне в сердце воскресил! О, ночь воспоминаний странных, та ночь, когда взнуздал я их, Ту пару лошадей буланых, ту пару кубков золотых! Те кони, устали не зная, свершали путь во мраке свой, Их огревали, подгоняя, бичи погоды дождевой. Рысцой бежали кони эти, пока не оказался я, Хмелея, в пряном лунном свете – на луговине бытия. Ах, там играла тонким станом пугливоглазая газель, Косилась, воду уносила и приносила лунный хмель, Она влекла созвездий реки к шатрам небесной вышины, Блаженно трепетали веки, не чарами ль насурьмлены… Сродни эбену, благовонии, но неподвластные живым, Блаженно кудри-скорпионы к щекам прильнули восковым! Те

скорпионы были с нами, кусая щеки, плечи, лбы,- О, ночь, украденная нами у роковой моей судьбы! Та ночь в моем существованье была лишь проблеском огня, Меня влечет ее дыханье, медовой свежестью маня. Вино и мед, вино и мука, и скорпионов круговерть… Смерть – это попросту Разлука, Разлука – это просто Смерть!

* * *

Долгой бессонной ночью моя тайна раскрылась глазам, И зрачки воззвали на помощь, боясь покориться слезам. В пучину тоски и волнений, неведомую досель, Меня погрузила печали не знающая газель. Она припадает к кубку, совсем подобна, смотри, Месяцу молодому, что тает в багрянце зари!

* * *

Трезвым не будь, поскольку пьянство всего примерней, Утреннюю попойку соединяй с вечерней. Трезвенник пусть горланит, словно кимвал бряцая, Слух легковерных ранит, радость твою порицая! Пусть сей ничтожный малый, плоше щербатой крынки, Вздорным своим благочестьем торгует на вшивом рынке! Выбрав себе дорогу, занятье или забаву, Делай лишь то, что по сердцу, что по душе иль нраву! В этом я твердо уверен, не испытываю сомненья, Это мое правдивое и справедливое мненье! Выдержанные вина щедро пускай вкруговую И, осушивши чашу, бери немедля другую! Не пей ничего (о благе взывают наши напевы), Кроме вина и влаги уст возлюбленной девы! Разве не слышишь, как утром гудят облака блестящие: «Эй, протирайте очи! Эй, пробуждайтесь, спящие!»

* * *

В кубок по уши влюбленный и коленопреклоненный, Горлышко кувшин распялил, раб из глины обожженной! И струна послала нынче флейте нежное посланье, И они слились в едином развеселом колыханье. Благородные особы нынче пьют, вину доверясь: Трезвым быть в денек подобный – непростительная ересь! Развлеките меня, ведь в жизни все – развлеченье, живем пока! Жизнь, после которой приходит смерть,- отчаянно коротка. Берите услады у времени, нам отпущенного взаймы, Удары судьбы не медлят: пройдем и исчезнем мы. Так дайте у этого мира мне взять все отрады его! Когда я его покину, мне будет не до того.

* * *

Мою молодость отняло время, я теперь седой человек, Юность лик от меня отвратила, я простился с нею навек. Образумился я на диво после вешней былой суеты: Стали помыслы благочестивы, целомудренны сны и мечты. Приказав позабыть о кубке, запретил мне дурить имам, И вино от меня вернулось к виночерпиям – просто срам! Поневоле я стал воздержан, ведь имам этот между мной И усладами краткой жизни нерушимою встал стеной!

* * *

Я наконец опомнился, но после каких безумств настали хлад и грусть. Так не ищи любви на том погосте, куда я больше в жизни не вернусь! Я нынче охладелый седоглавец, и юноши зовут меня: «Отец!» - Мне нынче места нет в очах красавиц и в теплоте строптивых их сердец. Я развлекаюсь, сам себе переча, почти лишен душевного огня. Подумать только! Никакая встреча совсем уже не радует меня! Я всеми позабыт в домах соседних – в своем привычном дружеском кругу, Но, впрочем, есть веселый собеседник, на шалости его я разожгу! Да есть еще хозяйка винной лавки, она исправно верует в Христа, И постучался к ней, едва зарделась рассветная густая теплота. Она услышала, кто к ней явился, узнала забулдыгу по шагам, Того, которого не любят деньги, да и за что любить меня деньгам! Потом она покинула лежанку, с кувшинов сбила хрупкую печать,- Так сон дурной оставил христианку, ей веки перестал отягощать. Ночь распустила крылья в блеске винном, вспорхнула, чтоб лететь в свои шатры, Медь меж большой бутылью и кувшином был солнца луч припрятан до поры! И вот хозяйка принесла мне в кубке такого золотистого вина, Зрачки которого блестели, хрупки, ресницами не скрыты допьяна! Вино

хранилось бережно в подвале, и тень его гнала полдневный зной, Когда чертоги дня торжествовали и душный день кипел голубизной. Бутыль, увита в мягкость полотенец, стоит со сверстницами заодно, А в ней, как созревающий младенец, крепчает вдохновенное вино. Так будь подобен утреннему свету, и мрак гони, и пальцы растопырь, Еще не пробужденный, не воспетый, дух винограда, мальчик-богатырь! И подал мне мое вино с улыбкой, как чудо-ветвь сгибая тонкий стан, Неумолимый виночерпий, гибкий и облаченный в шелковый кафтан. И мускус цвел на лбу его широком, и виночерпий был, как солнце, юн, А на виске его свернулся локон, как полукруг волшебной буквы «нун»!

* * *

Весна вселяет в нас безумий череду, Но это лучшее из всех времен в году. Отраду и любовь весна тебе дает, Как бы в залог своих улыбчивых щедрот! В проснувшемся лесу щебечет птичий хор, На зелени лугов – веселых песен спор, Лужаек островки расхохотались вдруг: То благодатный дождь все оросил вокруг!

* * *

Загорится зорька пламенем-пожаром, Выеду я утром на коне поджаром; Выеду я утром по привольной сини, На коне буланом с вызвездью на лбине. Лихо мы скакали (спали звери в норах). Нам земля раскрылась в лентах и узорах И в цветах – незрячих и еще несмелых: Вся в бутонах алых, желтых или белых! Лепестки бутонов, нежные дремотно, На уста похожи, сомкнутые плотно. А иной – в соцветьях – распустился, зыбкий, И глядит с опаской иль с полуулыбкой, А пруды – прозрачны, луговины – немы, И, дождем омыты,- блещут, как дирхемы! И слезой, что чутко спит в глазу влюбленном, Кажется нам солнце в воздухе зеленом. А потом большими, жадными глотками Мы вино хлебали, жаркое, как пламя. Лишь взглянув на это дьявольское зелье, Захмелеть возможно, начудить с похмелья! Завертела дева смуглою ладошкой - Взмыл в полет за дичью лунный сокол дошлый! Заблистали перья, как кольчуги звенья, А в очах вдруг вспыхнул светоч нетерпенья! Клюв его кинжальный остротою страшен И порою словно пурпуром окрашен. Голова похожа на округлый камень, И пестреет грудка буквами-значками, Будто бы пергамент с тайною крамолой… Ну, а хвост отточен, как палаш тяжелый. Он подвижен злобно, как змея без кожи, А кривые когти с письменами схожи. Крыльев чернь, повыше рукавицы алой, Оторочкой темной кажется, пожалуй…

* * *

Мы попали под дождь, утонули в пучине морской. Нет, не я умолял, чтоб ниспослан был ливень такой! Приближаясь к закату, взирая на нас из-за туч, Солнце шлет нам последний, вечерний, болезненный луч, Но не может прорвать облаков непроглядный свинец, Как бессильный старик, что пошел с молодой под венец.

* * *

Платье желтое надела – и очаровала нас, И пленила, покорила множество сердец и глаз, Словно солнце на закате, волоча по нивам пряным Драгоценные покровы, что окрашены шафраном!

* * *

Меня взволновала молния, блеснувшая в туче алой, Когда закатное солнце посылало нам взгляд усталый. Свет молнии то показывался, то шастал по дальним нивам, Как будто скупец какой-то зажигает костер огнивом.

* * *

Красавице Хинд что-то не по душе густая моя седина: Мою голову, как плотной чалмой, окутывает она. О красавица Хинд, это вовсе не мне скоро так побелеть довелось, Побелели пока лишь пряди одни, лишь пряди моих волос!

* * *

Любовь к тебе, о соседка, бессмысленною была, От нее отвлекали другие помыслы и дела,- И узнал я то, во что прежде молодой душой не проник,- Поседел я, и седина мне подсказала, что я старик. Созидающий замки зодчий, собирайся в далекий путь, Человек, до богатств охочий, распроститься с ним не забудь!